Высокий. Грузный. Лет шестидесяти, но все еще крепкий, мощный. Седые, коротко стриженные волосы. Лицо — багровое, почти свекольное от ярости. Глаза — красные, воспаленные, безумные.

Рубашка на нем была расстегнута, дорогой шелковый галстук сорван и болтался на шее, как удавка. На подбородке — щетина, на щеке — свежая, кровоточащая царапина. Граф Минеев.

Граф замер, увидев нас. Его взгляд — бешеный, почти нечеловеческий — метнулся от Мышкина к Кобрук. И остановился на мне.

— Вы, — прорычал он.

Голос был низким, хриплым. Как рык раненого, загнанного в угол зверя.

— Муромские.

Кобрук открыла было рот — что-то сказать, объяснить, попытаться успокоить.

Не успела.

— УБИЙЦЫ!!!

Крик ударил по ушам с силой взрывной волны. Эхо прокатилось по длинному коридору, отразилось от стен, вернулось.

— Вам мало⁈ — граф сделал шаг вперед. Охранники мгновенно расступились, пропуская его. — Вам мало того, что ваш коновал угробил мою жену⁈ Вы еще смеете являться сюда⁈

— Ваше сиятельство, — Мышкин шагнул вперед, подняв руки в примирительном жесте. — Позвольте объяснить…

— МОЛЧАТЬ!!!

Граф ткнул в него пальцем. Толстым, унизанным массивным перстнем с гербом.

— Ты! Инквизитор! Ты должен был посадить этого мясника! Запереть его в самой глубокой, самой темной яме! А вместо этого — что⁈ Ты водишь сюда его дружков⁈

— Мы просто хотим…

— Я знаю, чего вы хотите! — граф обвел нас бешеным, налитым кровью взглядом. — Спасти своего убийцу! Отмазать! Найти какую-нибудь юридическую лазейку!

Он сделал еще шаг. Потом еще. Я стоял неподвижно. Смотрел ему прямо в глаза.

Я видел не просто гнев. Я видел боль. Дикую, первобытную боль человека, чей мир рухнул. Который потерял самое дорогое. И которому нужен был виновный. Любой.

И Ерасов умело подсунул ему этого виновного. Шаповалова. Нас. Это была не ненависть. Это было горе, вывернутое наизнанку и превратившееся в чистую ярость.

— Вон отсюда, — прошипел граф. — Все. Немедленно.

— Ваше сиятельство…

— Я сказал — ВОН!

Он резко взмахнул рукой.

— Если кто-то из вас, муромских, переступит этот порог — я прикажу стрелять!

Двое амбалов за его спиной синхронно, как по команде, положили руки на кобуры.

— Пойдем отсюда, Корнелий Фомич, — громко сказал я Мышкину. — Его сиятельство хочет убить свою жену, не будем ему в этом мешать. Пускай потом полиция разбирается с ним. Потому что на вскрытии выяснится, что его супругу можно было спасти.