— Которая будет работать через сто, двести, тысячу лет, — кивнул я. — С любыми доступными препаратами соответствующего действия.

— Снегирев мыслил не годами, — медленно проговорила Кобрук, глядя на доску так, словно видела там не слова, а само течение времени. — Он мыслил эпохами. Это уровень мышления, который…

Она не договорила, но все поняли. Это не человеческий уровень. Это что-то большее.

И это пугает. Потому что обычные люди так не думают. Даже гении. Снегирев либо был величайшим умом в истории человечества, либо… либо имел доступ к знаниям, которых не должен был иметь.

Путешественник во времени? Пророк? Или кто-то передал ему эти знания?

Фырк почесал за ухом своей крошечной лапкой.

— Знаешь, двуногий, это меняет все. Профессор был не просто умный. Он был СТРАШНО умный. Подозрительно умный. Как будто знал будущее.

— Хорошо, — сказал Артем, возвращая всех нас с небес на землю. — Допустим, мы поняли принцип. У нас есть препараты. Но в каких дозах их смешивать? В какой последовательности?

Ключевой вопрос. Разница между лекарством и ядом — в дозировке. Парацельс это знал еще пятьсот лет назад. Одна ошибка — и мы убьем Мишку быстрее, чем это сделает вирус.

— И как активировать смесь «Слезами феникса»? — добавила Кристина. — Просто капнуть и размешать?

— Сомневаюсь, что все так просто, — покачал головой Серебряный. — Магический катализатор требует особых условий активации. Температура, давление, магическое поле — любая ошибка может привести к катастрофе.

Отлично. Мы сидим на пороховой бочке. Точнее, на магической бомбе. И не знаем, какой провод перерезать — красный или синий.

— Нам все же нужен специалист, — сказал я, чувствуя, как эйфория от открытия сменяется ледяной тревогой. — Кто-то, кто разбирается и в химии, и в магии. Что с вашим алхимиком, магистр?

— Биоалхимиком, — кивнул Серебряный. — Только один человека в Империи, способен воспроизвести формулу Снегирева. Магистр Эдмунд Карлович Арбенин. И он наконец-то вышел со мной на связь.

— Тот самый Арбенин? — удивилась Кобрук. — Автор «Трактата о трансмутации органики»?

— Он самый. Гений биоалхимии. Полный мерзавец в человеческом плане, но гений.

— Он согласится помочь? — спросил я.

— За соответствующую плату — да. Или под соответствующим давлением.

Давление. Серебряный умеет давить.

— Тогда звоним немедленно, — решил я.

Серебряный подошел к стене напротив окна. Достал из внутреннего кармана кусочек чего-то белого. Похожего на мел. Но не обычного школьного мела — этот переливался перламутровым блеском и, когда он взял его в руку, засветился изнутри мягким голубым светом.

— Всем отойти на два метра, — его голос стал сухим и деловым. — Будет выброс магической энергии. Не смертельный, но неприятный. Как статический разряд, только в сто раз сильнее.

Мы послушно отступили, сбившись в кучу у двери. Я почувствовал, как Фырк напрягся на моем плече, его шерсть встала дыбом.

— Осторожнее, двуногий. Он сейчас дыру между измерениями пробивать будет. Портал для связи. Если что-то пойдет не так, нас может засосать в астрал. Или хуже — ОТТУДА что-нибудь вылезет.

Обнадеживающе. Но что еще ожидать от магической видеосвязи? Скайп для волшебников. Только вместо плохого интернета — риск открыть портал в ад.

Серебряный начал чертить на стене. Сначала большой круг — идеально ровный, как будто начерченный циркулем. Потом внутри — пентаграмму.

По углам звезды — руны, которые я не мог прочитать, но от которых веяло древней, первобытной силой. Между лучами — символы, похожие на алхимические, но более сложные, многослойные.

— Связь, — произнес Серебряный, и первая руна вспыхнула. — Виузал, — вторая. — истина, — третья. — Согласие, — четвертая. — Власть, — пятая.

С последним словом весь круг засветился холодным голубым светом. Воздух в комнате задрожал, как над раскаленным асфальтом. Стена внутри круга начала становиться прозрачной, как будто кто-то стирал реальность ластиком.

И вдруг — прорыв. Стена исчезла, и вместо нее появилось окно в другое место.

Невозможно. Но вот оно, прямо передо мной. Портал. Настоящий магический портал. Правда, только визуальный — засунуть руку не получится. Надеюсь.

Кабинет на том конце был полной, абсолютной противоположностью нашему больничному хаосу. Идеальный порядок, возведенный в культ.

В центре — стол из какого-то черного дерева, настолько отполированного, что в нем, как в зеркале, отражался потолок.

На столе — идеальный порядок. Колбы, реторты, перегонные кубы, тигли — все расставлено с математической точностью.

Ни пылинки. Ни единого пятнышка. Как в операционной, только для алхимии.

И за этим столом — человек.

Магистр Эдмунд Карлович Арбенин был… театрален. Другого слова не подберешь.

Худощавое лицо с острыми скулами, которые могли бы резать бумагу. Длинные седые волосы, идеально зачесанные назад и схваченные на затылке серебряной заколкой в форме змеи, кусающей свой хвост — уроборос, символ вечности и алхимической трансформации.

Аккуратная бородка клинышком, подстриженная с точностью до миллиметра.

Одет он был как граф из девятнадцатого века, случайно заблудившийся в двадцать первом. Черный сюртук с серебряными пуговицами — на каждой был выгравирован какой-то алхимический символ. Белоснежная рубашка с пышным жабо. Бархатный жилет цвета бычьей крови с золотой цепочкой от карманных часов.

И монокль. Настоящий монокль на золотой цепочке, вставленный в правый глаз. Кто вообще носит монокли в наше время?

Эдмунд Карлович Арбенин, вот кто.

Человек, который настолько уверен в себе, что может позволить себе выглядеть как персонаж оперетты. Или настолько богат, что ему плевать, как он выглядит.

Или и то, и другое.

— Игнатий, — его голос был холодным и чуть насмешливым, как будто он постоянно знал какую-то шутку, которую не понимали окружающие. — Какая… неожиданность. Я думал, ты гниешь в провинциальной психиатрической лечебнице, считая трещины на потолке и беседуя с воображаемыми друзьями. Или тебя выпустили за примерное поведение? Научился изображать раскаяние?

— Здравствуйте, Эдмунд Карлович, — Серебряный чуть поклонился. Ровно настолько, чтобы соблюсти приличия, но не показать подчинение. — Как видите, я не там. И в отличии от вас занимаюсь настоящим делом — спасаю миллионы жизней.

Арбенин отложил какой-то светящийся кристалл, который рассматривал под лупой, и только сейчас, кажется, заметил нас, стоящих за спиной Серебряного.

Он брезгливо поджал губы, и его взгляд, усиленный линзой монокля, прошелся по нашей потрепанной, испачканной команде с таким выражением, будто он разглядывал колонию плесени под микроскопом.

— И у меня есть для вас загадка, Эдмунд Карлович, — продолжил Серебряный. — Загадка, достойная вашего… безусловного гения.

Лесть. Но тонкая, почти незаметная. Серебряный знает, как обращаться с нарциссами. Не грубо, а с уважением к их непомерному эго.

Арбенин картинно поднял бровь — левую, ту, что с моноклем. Движение было отработанным, театральным, как у старого актера.

— Подхалимаж? От тебя, Игнатий? Как любопытно. Обычно ты предпочитаешь угрозы и шантаж. Или это новая тактика — сначала мед, потом кнут?

— Только мед. Разумеется, если вы согласитесь помочь.

— И насколько дорогая эта загадка? Мое время стоит тысячу рублей в минуту. Императорских рублей, не этих новомодных бумажек.

— Бесценная. Или бесплатная. Зависит от вашего патриотизма.

— Патриотизм? — Арбенин рассмеялся. Смех у него был как у оперного злодея — мелодичный, раскатистый и жутковатый одновременно. — Патриотизм — последнее прибежище негодяев, как сказал доктор Джонсон. Или первое оправдание идиотов. Но… я заинтригован. Излагайте. У вас три минуты. Потом я выставлю счет.

Я выступил вперед, входя в поле зрения магического окна.

— Магистр Арбенин, меня зовут Илья Разумовский. Я целитель третьего класса Центральной Муромской больницы. У нас эпидемия.