Так что я вникать в ситуацию даже и не стал особо, а просто занялся своим делом: обустраивал новый дом. Дом был выстроен большой: комната там была примерно шесть на десять метров, крыша односкатная, я еще к домику прихожую пристроил… путь это будет называться «сени». Пристроил, чтобы когда зимой кто-то выйдет на улицу, ветер в комнату не задувал: тут зимой ветры хотя и не очень сильные были, но дули практически постоянно и я уже убедился, что если не сделать такой тамбур, то свежий воздух внутри будет гарантирован чуть ли не двадцать четыре часа в сутки. Ведь и двери были, мягко говоря, не особо герметичными: сплетенная из прутьев «рама», даже обтянутая шкурой, даже если бы у входа косяк имелся, все равно получилась бы с большими щелями – но тут ведь и дверных косяков не существовало…
А еще строил новую печку с нормальной трубой. У меня с печками был огромный опыт, и речь не только о тех, которые я уже здесь выстроить успел: еще в моем детстве я опыта набрался изрядно, печки раз пятнадцать строил. Точнее, одну печку, на даче, на улице, и первую я там поставил, когда еще в школу не ходил. Но печку мы с отцом строили из кирпичей на обычной глине – и она каждую весну просто разваливалась и мы строили ее заново. А иногда – после того, как мама в очередной раз наше сооружение жестко критиковала, еще и летом перестраивали. И особенно важный опыт у меня был в отношении печных труб: с ними мы с отцом особенно долго возились. Потому что уличная печка – она для сжигания всякого дачного мусора нужна была: веток, листьев всяких. А листья – они, если влажные, сильно дымят и искрят. Особенно это касалось листьев от земляники садовой: очень специфической топливо. Эти листья даже совершенно свежие горят прекрасно (то есть тепла дают больше, чем нужно на испарение содержащийся в них воды), но иногда складывалось впечатление, что они вообще из одного дыма состоят. А отец-то у меня инженер был…
А после того, как мама заметила, что он в печку не только палки и траву кидает, но и всякие пластиковые упаковки, она его чуть ли не живьем сожрала: все же биолог по образованию, боролась за экологию – и просто плешь отцу проела по поводу того, что он всякие диоксины в атмосферу выпускает во вред природе. Но отец-то был не просто инженер, а специалист в том числе и по всяким… в общем, что, как и при каких условиях гореть должно, он знал прекрасно. Так что он нарыл нужную литературу, все изучил – и последний вариант печки мы с ним выстроили, когда мне уже лет пятнадцать было. Вариант, который вообще ничего вредного, кроме полезного углекислого газа и водяных паров, в атмосферу не выпускал. Потому что за топкой, перед трубой, отец спроектировал «форсажную камеру». Через топку (по краям) проложил туда две трехдюймовых стальных трубы (по ним воздух раскаленный прямо в эту камеру попадал), снизу в камере устроил ямку, в которую заранее горящие угли засыпались (и я именно после этого узнал, как в трубе тягу создавать, если ветер дует «не туда» или если дымоход горизонтальный). И когда всяка бяка в печке начинала гореть, дым и вредные газы в этой камере досжигались…
Еще отец в трубе поставил «искрогаситель»: металлическую решетку, искры не пропускающую. Правда, он думал, что решетка из нержавейки, а потом выяснилось, что она из какого-то мельхиора, что ли… В общем, когда в печку мама напихала как раз земляничных листьев, в форсажной камере дым так яростно гореть начал, что из трубы (она у нас была небольшая, меньше метра: печка-то уличная) с ревом вырвался столб голубовато-зеленого пламени высотой метра в три. А когда все листья закончились (дня через два) мы с отцом с удивлением выяснили, что внизу трубы кирпичи внутри успели оплавиться…
Понятно, что искрогаситель сгорел нафиг полностью, а отец, усадив меня рядом, еще раз печку нашу пересчитал – и я получил уже и теоретическую основу печкостроения. И для нового своего дома и новую печь, прежде чем начинать ее строить, тщательно рассчитал. Очень тщательно: у меня на «ошибки проектирования» просто кирпичей не было, того, что было сделано, едва на одну печку хватало. Но просчитал, как позже выяснилось, я ее очень даже неплохо, Выяснилось сразу, как только я ее строить закончил и она высохла: «летняя» топка начинала воздух в помещении греть уже через десять минут после того, как печку растапливали. А за «зимнюю» я вообще не волновался: она была полной копией традиционной русской печи, а эта конструкция тут уже была отработана.
Последний раз в этом году я запустил обжиг кирпича уже в конце сентября, правда на этот раз кирпичей я уже за ненадобностью не делал. Но мне нужно было еще очень немало черепицы спроворить чтобы здоровенную крышу полностью закрыть. И я успел (мы успели, этим делом уже человек десять занялось) новый дом полностью достроить в самом конце октября. Очень вовремя… а мне пришлось с котиками перебираться в дом старый: в новом все места заняли молодые матери с младенцами. Меня, конечно, никто из дома выгонять не собирался – но даже если младенцы и не орут круглосуточно, жить в комнате, где их больше десятка разом собралось, причем вместе с матерями, несколько некомфортно. А в старом, да когда его даже жены освободили, так уютно!
Тем более уютно, что за печкой теперь постоянно следил Пух, в смысле Винни – и в доме было тепло. Осень – это уже когда ночами морозец случается, так что без печки становится тоскливо – а вот с печкой уже хорошо. Вдобавок, старый дом был единственным, в котором хоть крошечное, но окошко все же имелось, да и электрическое освещение было очень даже неплохим. А так как работенки мне на зиму родственники подкинули немало, мне даже и скучно не было: изготовление лука – работа, требующая усидчивости и внимания. А так же терпения, любви и вдохновения: как говорил отец моего школьного приятеля (историк, который нас тогда и научил, как правильно делать луки), сделать хороший лук не проще, чем сделать прекрасную скрипку. Правда, в той жизни у нас не было терпения: мы же с луком поиграть спешили, так что луки у нас получались… посредственные, но здесь-то я точно никуда не спешил!
То есть я думал, что никуда не спешил, а так как мне родственники (ну, по двум женам точно родственники) приперли и большую кучу костей, включая два носорожьих рога (похуже, чем у меня был, и поменьше, но для работы все же годных) то я еще и вдохновился – и неторопливо строгал палки. Я ведь даже научился ровные планки «под склейку» просто ножом выскабливать: дело-то оказалось нехитрым, тут только море терпения требовалось…
Но в середине ноября я внезапно понял, что на самом деле очень спешу. Одновременно с тем, как я понял, о чем мне Гух «про котиков и забор» говорила: у кошек очень острый нюх. И они очень хорошо чуют младенцев и кормящих матерей. Любых – но если наши котики приходили к ним ластиться и «человеческих котят» вылизывать, поскольку считали людей членами своей кошачьей стаи, то другие котики испытывали с малышам исключительно гастрономический интерес. Не все: те же рыси просто мимо проходили, если их не трогать, хотя в драке с человеком я бы все деньги даже на неандертальца не поставил бы. Но рысь всяко была котиком маленьким, а тут водились и котики побольше.
Сильно побольше – и один такой котик (точнее, кошка) решила срочно подкрепиться. Мне еще Гхы позже сказал, что эти зверики (я решил, что они у меня буду называться пещерными львами, хотя никаких пещер я поблизости не видел) очень любят нападать на как раз кормящих матерей (не обязательно человеческих, всякие коровки с оленями их тоже вполне удовлетворяли) потому что рядом с такой матерью есть мелкие детеныши, которые – даже если мать завалить – не убегут и послужат гарниром. Но у травоядных молодежь появлялась в начале лета, когда трава запахами все забивает, а вот в начале зимы запахи «молодого сосунка» очень далеко распространяются. Сам Гхы говорил, что он может почувствовать запах кормящей неандерталки… по моим прикидкам, вроде километров за пять – и у меня причин сомневаться в его словах не было. А котики (даже такие здоровенные) чутье имеют куда как лучше, чем люди.
