Вот только стрел у меня было маловато: я их (если считать только те, которые прямо летели) смог изготовить всего четыре штуки. И стрелы у меня были с костяными наконечниками, которые при попадании в кость зверю почему-то ломались. В процессе поедания подстреленного Бых оленя народ данный вопрос обсудил и мне в качестве подмастерий отправили Пуха, Фуха и Фыха с заданием стрел ровных наделать побольше, а меня обязали изготовить еще несколько луков. Правда, костяных пластин у меня осталось… ну, на еще один лук их точно хватит, и даже на два, если наружную сторону рогом не закрывать. А можно ведь и вообще без рога лук делать – но оказалось, что нельзя. С палками было плохо: когда с этого оленя еще только сдирали шкуру, на деревьях уже почки проклевываться начали – а для лука деревяшка должна быть все же «зимней» да еще дополнительно несколько месяцев просыхать. Так что пришлось временно ограничиться всего одним дополнительным луком.

Второй лук у меня пошел быстрее: все же и опыта я успел набраться, и заготовки были почти сделаны заранее, так что в середине мая я мог снова просто сидеть на солнышке и наслаждаться пейзажами: травка начала усиленно зеленеть под блестящим солнышком и на север потянулись стада разных травоядных – а соплеменники приступили к отстрелу в этих стадах слабых и больных… нет, это хищники таких отлавливали, а товарищи неандертальцы отстреливали свежих и полных сил молодых… не знаю, как сказать про тутошних зверей, бычков и телок что ли? В общем, копытных возрастом меньше года: их в стаде старые матерые звери вели обычно в середине толпы, то есть от хищников все же прикрывали – а вот от стрелы с сотни метров такая защита мясцо свежее точно не спасала. Конечно, не каждая стрела давала возможность подкрепиться, но мальчишки их уже начали делать по несколько штук в день, так что пара скотинок ежедневно до наших котлов все же добиралась (одновременно пополняя запасы заготовок для костяных наконечников).

Но сидеть мне все же хотелось не очень: я вообще с трудом суровую зиму пережил, так как одежка у меня было отнюдь не зимняя, а выходить все же приходилось, причем по несколько раз в день (ну не дома же… в общем, приходилось выходить). Так что я, пару дней отдохнув (и убедившись, что стрелки из лука не забывают надеть перчатку, защищающую руку от удара тетивой) занялся совсем иным делом: начал готовиться к летней работе. Очень интенсивно готовиться начал: послал несколько человек копать уголь – а племя, убедившись, что от меня пользы в плане пожрать гораздо больше, чем вреда, к моим советам очень даже внимательно теперь прислушивалось. Правда, довольно оригинально прислушивалось: я-то просто попросил отправить человек пять на выкапывание угля, а они, что-то там между собой перетерев, на добычу полезного ископаемого отправились почти всей толпой (за мясом теперь ходило человек шесть всего).

И товарищи очень, как выяснилось, неплохо понимали опасность оползней на берегах рек и оврагов: вместо того, чтобы подкапываться под обрыв в пласт угля, они (палками, руками и корзинками) метров двадцать этого обрыва просто срыли (три дня этим занимались с рассвета и до заката), и только потом начали рыть уголек. Ну, обрыв-то они срыли всего метра на полтора вглубь, но и этого хватило, чтобы за неделю натаскать к домам кубов пятьдесят угля. Вот уж герои труда: уголь они сразу мокрый в корзинах и таскали, а когда я заметил Гух, что можно было бы его сначала подсушить на месте, наша матриарх посмотрела на меня как на идиота и сказала, что уголь и возле дома прекрасно высохнет. Ну да, если для неандертальца перетащить полста килограммов на три километра – вообще не труд, то конечно и возле дома все получится замечательно…

Хотя… весной погода действительно была еще не летняя: дождь в это время года все же был явлением, может быть, и не особо частым – но он все равно шел и все, что только можно было намочить, мочил. А я с легкой печалью смотрел на кучи угля (мокрого) и меланхолично месил глину. В чем мне помогала Быщ и Чух, причем жены работу между собой очень четко распределили: Чух глину копала, приносила к дому и именно месила, а Быщ из нее лепила новые горшки и аккуратно их расставляла в доме (а большей частью в сарае… то есть в том доме, который служил складом) для просушки.

А лепил кирпичи: у меня возникли некоторые мысли относительно того, как лучше подготовиться к следующей зиме. И среди этих мыслей была одна насчет установки нормальных уже печных труб, а заодно – и нормальных теплых (и, главное, несгораемых) крыш. К трубам, расположенным сбоку дома, у меня претензия возникла одна: чтобы в ней создать тягу когда печь еще не горит, приходилось сильно выделываться, так как горизонтальная часть такой трубы работала нормально только когда печь уже было достаточно прогрета. Мой косяк, и исправляли его, насыпая сверху в трубу раскаленные угли – но такое занятие было все же довольно огнеопасным, особенно когда асбестовых рукавиц не завезли для хватания раскаленных горшков. Конечно, зимой-то печки вообще не выключали, но иногда печку и летом хочется протопить: тут ведь погоде до какой-нибудь Хугарды было далеко, и даже до Южного берега Крыма климат пока что не дотягивал…

Так что я лепил кирпичи и черепицу. В надежде на то, что уж бревна для нормальных стропил этим летом добыть все же получится: зимой соплеменники на нескольких деревьях снизу всю кору содрали и пообещали мне, что к осени они эти деревья смогут завалить и к домам дотащить. И насчет «дотащить» у меня даже сомнений не было, а вот насчет «завалить» – я просто надеялся. И, соответственно, готовился. И в любом случае готовился к тому, чтобы выстроить печку менее, что ли, инерционную: те, что я выстроил из необожженного кирпича, были с толстыми массивными стенками и тепло в комнате долго держали – но и прогревались крайне небыстро. А тут летом температура под утро была обычно в районе градусов десяти (и, бывало, и до пяти опускалась) – зато часам у двум дня могла и за двадцать пять перевалить, и даже к тридцати подобраться (но это уже в начале августа), так что такую печку летом протапливать чтобы ночью не замерзнуть было не особенно полезно: днем в доме ведь и от жары сдохнуть можно. Понятно, что в жару можно и снаружи на травке посидеть – но котикам такие перепады температуры явно не на пользу пойдут. То есть взрослые, самостоятельно передвигающиеся коты и выйти могут, а вот совсем мелкие котята… было у меня подозрение, что Таффи летом опять поголовье котят может увеличить.

И поэтому я даже кирпичи лепил разные: «стандартные», семисантиметровые, и – специально для «легкой» печки» – тонкие, в три сантиметра толщиной. Правда, как их них я потом печку строить буду, я пока не придумал, но ведь наверняка придумаю, когда стройматериал готов будет! Вот только когда он будет готов, было не очень ясно: лепка кирпичей оказалась делом не очень простым и очень, очень медленным. Я как мог постарался процесс «оптимизировать», даже выстругал какие-то деревянные формы (на что у меня почти неделя ушла, все же ножиком делать что-то побольше зубочистки довольно непросто), а затем размятую глину в этих формах просто скалкой (тоже ручками из толстой палки выструганную) раскатывал. Но все равно у меня за день получалось слепить максимум сотню кирпичей даже при том, что глину копать и мять ее мне соплеменники усиленно помогали – но не потому, что я плохо работал, а потому, что других работ было все же много.

Очень много: я, наконец, решился – и всякие пряжки с переноски снял (с двух переносок снял), распилил их на куски и изготовил из них еще несколько крючков для рыбалки. И это тут же сказалось на меню: рыбы теперь мои соседи ловить стали гораздо больше, да и рыба сама оказывалась очень немаленькой. А тетки, обдумав мои прошлогодние действия, с рыбы тщательно чешую сдирали, пузыри плавательные вытаскивали и все это, промыв щелоком, отправляли на переработку. У меня вообще сложилось впечатление, что сама рыба у них считалась лишь «отходом клеевого производства» – впрочем, отказываться от дополнительного пайка точно никто тут не собирался. А то, что рыбьего клея с каждым днем становилось все больше так это хорошо: луки-то – они все же не вечные.