У дамочки сквозняк в голове, увы — не прошло бесследно, что её избивали в кутузке, с сочувствием подумал Седов. Общенародная собственность есть собственность народного государства, бесхозным ничто быть не может, как это не понять?

— А мы говорим: крестьяне, вы получите наделы в собственность, никто их не вправе принудительно у вас отнять, распоряжайтесь по своему усмотрению. Шах и мат! Расплывчатое право пользования долей в общенародной земле, хрен знает кому принадлежащей, для хозяина куда менее привлекательно. Допустим, крестьянин Иванов-Петров задумал переехать к родне жены из Орловской в Тамбовскую губернию, участок с избой продал, там — купил. Вы же, привязывая крестьянина к «общенародному достоянию» только в одном месте, снова делаете его крепостным. Конечно, с лишёнными свободы управляться проще, но для того ли мы затевали революцию?

— «Мы затевали»? Да вы, Седов, правильнее — Троцкий или Бронштейн, в феврале сидели в своих Североамериканских Соединённых Штатах и пили свой чёртов виски, когда нас казаки хлестали нагайками!

Он утёр лицо, до которого долетели брызги слюны пламенной революционерки.

— Ну и какое отношение имеет мой виски к вашей глупой и абсолютно проигрышной политике в области земельного переустройства? Мы только начали формировать губернские и уездные комитеты по учёту и перераспределению пахотных земель, бывшие эсеры к нам летят как бабочки на огонёк! Вас почти миллион был, да? Сейчас и сотни тысяч не наберётся, с тех пор как солдаты, услышав про раздачу земли после войны, особенно отличившимся в боях, бегут к нам из ПСР — целыми полками. Всего одна буква переставлена, а с нами, с СПР, у людей появляется надежда.

— Вы же их обманываете! И откуда возьмёте столько денег — возместить помещикам за земли, фабрикантам за отобранные заводы?

— Обманывать не выгодно, дражайшая. Выплатим всё, но, увы, не сразу.

— И сохраните имущественное разделение на классы. А как же равенство, братство, демократия?

— Ох, какая вы идеалистка! Или, наоборот, слишком умная, оттого изображаете дурочку. Полного равенства не было и не будет никогда. В том числе при демократии. Демократия — это дом в тысячу этажей. На одних этажах — красивые квартиры, тёплые курорты, счастливые лица, на других — выстрелы гаубиц, чёрные провалы окон, замёрзшие бомжи в подземных переходах. Каждый сам за себя, и бог против всех. А нам до демократии ещё выпало пройти через диктатуру, тоже не сахар, вспомните якобинцев. Кому на планете жить хорошо? Ответ простой — никому. Но я стараюсь как лучше. Вчерашний безземельный крестьянин, батрак, арендатор, вдруг он получит свои десятины в собственность. Будет счастлив! А за счастье нужно платить налоги. Простите, Мария с каждым днём вы всё больше оттесняетесь на обочину истории.

— Мы так просто не сдадимся!

Под стёклами очков должны были сверкнуть слёзы, но глаза остались сухими. Спиридонова всё выплакала давно.

— История против вас. Вы проповедовали, что социализм начнётся в деревне, а он идёт из города, как предсказывали социал-демократы и мы, социалисты. Хотите присоединиться к нашей борьбе за более счастливое будущее — милости просим. Нет — уйдите в сторону, или сметём. Товарищ Штейнберг! Вы — юрист?

— Да, товарищ председатель.

— Для юристов с революционным прошлым у нас прорва работы. Если оставите этих горьких неудачников и перейдёте к нам, гарантирую приличную службу в наркомате юстиции, по судебной части или в земельном наркомате, ведающем перераспределением сельхозугодий, есть выбор. Или предпочтёте взирать на воздушные замки, пока поезд революции убегает вдаль?

Спиридонова резко поднялась, стул упал назад.

— Исаак Захарович, уходим!

— Я, пожалуй, останусь, — быстро сориентировался еврей.

— Предатель… А вам я скажу последнее, — она обернулась к Седову. — Немедленно выпустите Керенского!

— Не могу, милочка. Даже если бы хотел. Изменщика будет судить ревтрибунал, он и решит его судьбу. Пуля или петля, не знаю. Вот они, юристы решат, — Седов кивнул на Штейнберга, авансом зачислив в свои ряды.

— Теперь сожалею, что не пронесла под юбками «браунинг», — зло выкрикнула эсерка и ретировалась.

Шансов она не имела. Револьвер на боевом взводе всегда лежал в выдвинутом наполовину верхнем ящике стола. Если бы Спиридонова извлекла из-под юбок оружие, что затруднительно сделать быстро, то не успела бы даже поднять ствол, получив пару дырок в голове, а с такими пробоинами в башне сама Фанни Каплан не прицелится.

Кстати, у знаменитой эсеровской снайперши, якобы подстрелившей Ильича издалека, было отвратительное зрение. Кто на самом деле продырявил «вождя мирового пролетариата», осталось неизвестным.

— Будьте снисходительней, — попросил Штейнберг. — После смерти Чернова и ареста Керенского у эсеров никого из вменяемых вверху не осталось. Сам рад уйти от них. Но берегитесь. Они готовы перейти к террору, точь-в-точь как против царских чиновников.

— Но мы — не царские чиновники и не святоши, получившие по щеке, чтоб тут же подставить другую. На пощёчину ответим пулей. Или даже пулемётной очередью. Штейнберг! Эсеры — всего лишь психопаты. Ты же пришёл к настоящим волкам, рассудительным и беспощадным — ради великой народной цели. Сам становись волчарой. Понял меня?

— Конечно, товарищ председатель. Одно только неясно — почему не начать экспроприацию угодий немедля?

— Ну ты и простой… Как все эсеры. Неужто не догнал? За сентябрь составляем реестр изымаемых земель, в общих чертах и предварительно распределяем, а крестьянам говорим: выдвигайте социалистов на Съезд, тогда наделы — ваши. Но если проголосуете за эсеров, то участки отойдут во всенародную собственность, то бишь незнамо кому. Наш лозунг простой: земля принадлежит тем, кто её обрабатывает. Эсеры, напротив, дурят народ, хотят лишить его кормилицы. Беспроигрышная комбинация! Может, десяток-другой депутатов и наскребёте, на посмешище газетчикам.

— Дмитрий Леонидович! Так я не с ними, я с вами!

— Добро. Сейчас напишу рекомендательную записку в Наркомзем, устраивайся.

Конечно, масштаб крушения партии эсеров Седов преувеличивал. Слишком много крестьян шло за эсерами годами, верило их лозунгам. За считанные дни ситуацию не перевернёшь. Но впереди сентябрь, и к октябрю, когда начнут выдвигаться депутаты 2-го Съезда Советов, картина переменится радикально. Должна перемениться. Другого шанса, кто знает, вдруг и не будет.

Кроме того, деятельность СПР внесла сумятицу и раскол между бывшими союзниками — эсерами и меньшевиками. Они точно не образуют единый фронт. А вот раскола ПСР на умеренных и левых эсеров не предвидится. Кто верен их знамени, тот независимо от фракции ненавидит партию Седова.

В ближайшие недели будут сформированы боевые отряды ВЧК. При желании можно ликвидировать эсеровскую и меньшевистскую верхушку и в Петрограде, и в Москве. Рано! Их стоит раздавить политически и только потом заняться физическим уничтожением или хотя бы выдворением из страны. А пока…

29 августа столицу всколыхнула очередная манифестация — тоже офицерская, как и демарш у Смольного, но мирная. Шло много женщин с портретами военных, надо понимать — расстрелянных у штаба соцпартии и утопленных без отпевания. Несли плакаты «свободу Корнилову — спасителю Отечества», чего-то орали. Седов срочно созвал совещание, Петерс настаивал — разогнать, Крыленко вдруг проявил сдержанность и для начала провести резолюцию Петросовета, вводящую разрешительный порядок массовых выступлений, а разгонять только несогласованные или немирные.

— Немирные… — Седов попробовал слово на язык. — Значит, сознательные рабочие должны выйти против офицерской шушеры. Где они собираются митинговать?

— В Летнем саду или на Марсом поле, — прикинул Фрунзе. — Такие замечательные места, а испорчены — руки бы поотбивал.

— Пока там только отбитые руки у статуй. Михаил! — решился Седов. — Свяжись с Петросоветом и организуй рабочих, пусть за ними идёт милиция. Как только офицерьё начнёт огрызаться, а оно непременно начнёт, господа благородии шибко гордые, милицейские пусть вступятся в рабочих и хватают золотопогонных.