— Я непричастен…

Седов не дал ему выговориться. Перескочил на «ты».

— Поддержав засранца Корнилова, ты расписался за все преступления корниловской военщины наперёд. Пора держать ответ!

— Я отдал приказ о запрете передислокации войск к Петрограду…

— Теплее. То есть ты не поддерживаешь Корнилова.

— В полном смысле слова…

— Заткнись! — Седов грохнул ладонью по столу. — Время вилять жопой кончилось! В полном смысле не поддерживаю, в неполном — поддерживаю… Ты же офицер, чего мямлишь как нашкодивший гимназист? Прямо сейчас, ни секунды на раздумье, решай: или ты с Военно-революционным комитетом, клянёшься порваться, но не допустить, чтоб корниловские уроды вошли в Петроград и прямо на его улицах насаживали отрубленные головы на пики, или… Или бери фуражку, пошли.

— А может прям здесь эту контру кончить? — спросил матрос. — Чо тянем-то?

— Здесь не показательно. Выведем на Невский, там народу поболей, репортёра позовём. Чтоб все знали — это не убийство, а казнь по революционному закону. Чтоб другим неповадно. Труп пусть валяется дня три, не убирать. Потом киньте в Неву.

Чувствовалось, что дальнейший прессинг уже не нужен. Смертью офицера не испугать, они привыкли к ней относиться небрежно, готовые прострелить себе башку из-за несчастной любви, карточного долга или иной подобной глупости. Но умереть в бесчестье — никак.

— Что вы намерены от меня потребовать? — проскрипел генерал.

Перед лицом смерти и воплощавших угрозу хмурых балтийцев он держался достаточно твёрдо.

— Первое и главное: гарнизон Петрограда переходит в полное и безоговорочное подчинение Военно-революционному комитету, вы вводитесь в комитет в должности заместителя председателя. Немедленно издаёте приказ, выводящий войска гарнизона из подчинения Корнилову — до назначения нового легитимного главнокомандующего. Это ваш единственный шанс уйти от ответственности, — Седов снова ткнул в фото с головами, главный козырной туз, даже джокер. — Далее — частности. Нужно раздать винтовки рабочим отрядам самообороны и вывести часть войск из города, заняв круговую оборону. При приближении корниловцев открыть предупредительный артиллерийский огонь, не остановятся — стрелять на поражение. Надеюсь, конечно, что до стрельбы не дойдёт. Сегодня же во все полки поедут агитаторы. Возможно, некоторые погибнут, как четвёрка героев-казаков, но мы предотвратим массовое взаимное избиение своих своими. Корнилова и Крымова ждёт петля, но их корпуса нужно вернуть на фронт — немцы его прорвали и наступают!

— Вы же, социалисты, против войны!

— Любой разумный человек должен быть против войны. Но если нам её объявили, наступают и топчут русскую землю, как я должен относиться к захватчикам? Конечно, мы будем пытаться заключить мир, поскольку армия разложена эсеровской агитацией, эти гондоны убеждают солдат, а там почти сплошь выходцы из деревни, бросить винтовку и дезертировать домой — сеять хлеб и растить свиней. Но пока идут бои, враг не оставляет нам выбора. Это только Корнилову могло ёхнуть в голову снять три корпуса и бросить на Петроград — ради его личных притязаний на трон. Самодержец всероссейский, помазанник божий, мать его, тьфу! И вы, Васильковский, щемитесь туда же. Хотите быть проклятым как он?

У генерала хватило ума не вворачивать, что Корнилов обещал созыв Учредительного собрания, чего никто и ни разу не слышал от Седова.

— Нужные приказы подпишу тотчас. Обещаю сделать всё возможное во избежание пролития братской крови. Но и вы обещайте мне: крови как можно меньше!

— Это я уже пообещал себе самому, Карл Карлович. Действуйте. Надеюсь на вашу честь и верность слову. Но для связи с штабом ВРК с вами останутся мои доверенные матросы.

То есть глаз да глаз за каждым словом, жестом и вздохом генерала, ещё четверть часа назад более сторонника Корнилова, нежели противника.

— Даю слово.

— Хорошо. Далее, вскорости ожидается прибытие литерного поезда Керенского с его шайкой из Москвы, где он обсуждал свои преступные планы с Корниловым.

— Вы его арестуете… — догадался Васильковский.

— Не мы, а вы. Точнее, мы с вами. Я отправлю матросскую команду. На перроне должны стоять солдаты гарнизона. Пусть предатели революции выйдут на платформу добром. Не желаю штурма состава со стрельбой. Если грохнуть Керенского при задержании, мне же проще. Но у нас — революционная законность, пусть строгая и местами жестокая, до расстрела, однако не произвол.

— Склоняюсь перед необходимостью и долгом перед Россией, — опустил голову генерал.

События после перехода командующего округом на сторону ВРК покатились стремительно, как на ускоренной промотке синематографической ленты. Ровно то, что Троцкий осуществил в октябре 1917 года, Седов проворачивал уже в августе, но с одной большой разницей — для захвата власти лично, а не ради притязаний Ульянова. Почта, телефон, телеграф, банки… Рабочие и матросские отряды готовились к их захвату, но приготовления только начались, никто не предполагал, что акцию придётся осуществить столь рано и внезапно. Но по итогу легче, так как программа СПР не была столь дебильно радикальна, в отличие от большевиков не провозглашалось физическое истребление эксплуататорских классов и немедленный передел собственности, поэтому социалисты Седова не встречали столь ожесточённого сопротивления.

К ночи он получил телеграфические сообщения из Москвы, Владимира, Твери, Одессы, Минска, Риги, Ревеля, Гельсингфорса, Тифлиса о поддержке местными Советами сопротивления Корнилову и признании временной власти ВРК — до очередного Съезда Советов. Даже киевский Совет признал, в отличие от Центральной Рады. Москвич Хинчук добавил условленную фразу о перевыборах исполкома Моссовета, то есть расписался в поддержке Седова и СПР, тем самым успев вскочить на последнюю ступеньку последнего вагона.

Репортёр «Петроградских ведомостей» получил отдельную премию в 200 рублей из средств социалистической партии, его фото, распечатанное с соответствующим текстом в десятках тысяч экземпляров, получили агитаторы, отправляющиеся в войска. Им велено было ни к чему не призывать, а только вопрошать: вы за этим идёте в Петроград — убивать своих, русских, казаков?

В 1917 году человеческая жизнь обесценилась до рваной бумажной обёртки, в одной только столице ежесуточного погибали десятки и сотни людей — от бандитских налётов, от беспредела милиции, от бытового насилия. Но смерть всего лишь четверых человек — подъесаула Бродского, хорунжих Васнецова и Климова, а также казака Удальцова, использованная надлежащим образом, скомпрометировала всю компанию генерала Корнилова. Исполком Петросовета постановил переименовать Обводный канал в канал Героев-казаков, обещая установить памятник убиенным, отдавшим жизни за революцию.

К ночи Седов, получая донесения, мог констатировать: власть в его руках. Задумался: как же назвать этот исторический день? Великая Августовская Социалистическая Революция, ура, товарищи… Праздничные демонстрации придутся на хорошую погоду, не на 7 ноября, когда приятнее сидеть дома, а не шататься по дубаку, ветру и сырости. А какое это число по Григорианскому календарю? Хм… 3 сентября. Значит, Великая Сентябрьская Социалистическая Революция, с торжественной линейки в её честь пусть начинается учебный год.

Но нужно ещё отмахаться от Корнилова.

Глубоко после полуночи отряд рабочей Красной гвардии, только-только вооружённый винтовками с гарнизонных складов по приказу Васильковского, доставил из Крестов Керенского. Седов, уже основательно утомлённый событиями бурного дня, не мог себе позволить уйти в опочивальню, не поговорив со свергнутым премьером.

— Меня расстреляют? — вместо «здравствуйте» спросил экс-министр-председатель.

— Да! — не стал юлить Седов. — Вас, Львова, Корнилова, Крымова и ещё два десятка самых острокопытных. Но есть варианты. Да и смерть бывает разная — позорно-бесславная при попытке к бегству, переодевшись в бабское платье…

— Да что вы такое говорите?