— Не могу.

— Что значит не можете? Что вы хотите этим сказать? — Морин уже почти кричала. — Вы знаете имя или нет? Ответьте мне, Дэвид. Помогите нам! По вашим словам, еще одна невинная студентка колледжа приговорена к смерти!

Прайс наконец позволил себе сорваться с цепи.

— Я знаю его имя! Я хочу помочь! — возопил новообращенный грешник Дэвид. — Но... но оглянитесь вокруг! Я живу в тюрьме особого строгого режима, Морин. Я живу посреди стального города, окруженный всяческим сбродом. А взгляните на меня! Мне всего двадцать восемь лет. Я вешу сто пятьдесят фунтов. Ради всего святого, знаете ли вы, что это значит — быть таким маленьким в таком месте, как это? Знаете?

— О чем вы толкуете, Дэвид?

— Информация — это власть, Морин. В тюрьме. В жизни. Эта информация — единственная, какой я обладаю. Это мой единственный шанс быть чем-то в таком месте, как это. Да простит меня Бог, но я не могу выдать ее за просто так, не могу, и все! Мне нужно что-нибудь взамен.

Морин наконец отступила. Впервые в ее голосе слышалось разочарование.

— Вы готовы открыть имя Насильника из Колледж-Хилла только в обмен на что-то? Вы ведь это пытаетесь сказать, не так ли, Дэвид? Вы поможете нам, если сами от этого что-то выиграете?

Наступила самая коварная и заковыристая часть. Дэвид склонил голову, потом бросил исподлобья быстрый покорный взгляд на своих слушателей.

— Простите, мэм. Пусть также меня простят все остальные слушатели. Я знаю, это неправильно. Но так работает эта система, а я теперь — ее часть. Я вынужден играть по этим правилам.

— Вы надеетесь выйти из тюрьмы? Вы насиловали и убивали малышей, Дэвид. Вы закапывали их тела у себя в подвале. Не важно, что вы знаете сейчас, но люди будут чувствовать себя неспокойно, если вы получите такую компенсацию.

— Конечно.

— Вы убийца, Дэвид. Давайте посмотрим правде в глаза. Вы не случайно оказались в этой тюрьме максимально строгого режима, и большинство людей рады тому, что вы здесь.

Дэвид глубоко вздохнул.

— Я отец, — сказал он.

— Вы отец?! — Ошеломленная Морин растерянно заморгала. Пожалуй, то была едва ли не единственная искренняя эмоция из всех, что она когда-либо демонстрировала перед камерой.

— Да. Я отец. У меня есть маленькая дочка. Ей пять лет. Морин, мне никогда не придется увидеть свою малышку. Я никогда не скажу ей... даже «привет».

Лицо Морин опять стало серьезным, а голос решительным и настойчивым.

— Чего вы хотите, Дэвид?

— Я хочу увидеть свою маленькую девочку, вот и все. Послушайте, я не отрицаю того, что вы говорите. Я знаю, что мне никогда не выйти из тюрьмы. Я смирился с этим. После всего, что я натворил, мне следует быть благодарным за то, что живу на белом свете. Я говорил с тюремным священником. Я читаю Библию. И если я не в силах изменить того, что уже сделал, Морин, то могу попытаться впредь быть лучше...

— Скажите нам имя Насильника из Колледж-Хилла, Дэвид.

— У меня есть дочь, — непреклонно продолжал он. — И она входит в такой возраст, когда ребенок начинает замечать, что у него нет отца, как у других детей. Пусть она знает, что это не ее вина. Пусть она знает: есть такой человек и он любит ее. Я хочу, чтобы она знала: я люблю ее.

— Чего вы хотите, Дэвид?

— Три часа, Морин. Вот, чего я хочу; вот все, о чем я прошу. Три часа, полностью под надзором полиции, в цивильной одежде, чтобы пойти повидать мою дочурку. В первый раз. В единственный раз. Только для того, чтобы сказать ей, что я ее люблю. Чтобы сказать ей, что она хорошая девочка.

Чтобы сказать ей, что я не могу быть ей отцом, но в этом нет ее вины.

— Вы хотите, чтобы власти штата освободили вас из тюрьмы на три часа? Выпустили на волю осужденного убийцу?

Дэвид поднял вверх руки:

— Краткое увольнение по всей форме, под надзором, Морин. Точно так же, как тюремные власти отпускают заключенных по случаю похорон и прочих оказий. Я буду закован в кандалы, ручные и ножные. Я буду постоянно находиться под конвоем офицеров тюремной охраны. Полицейские смогут присутствовать при нашем свидании, наблюдать, как мы добираемся до места. Я сделаю все, что мне скажут. Приветствовать свою дочь в ножных кандалах, под конвоем, все же лучше, чем просить привести ее сюда. Давайте взглянем правде в глаза: тюрьма не место для маленькой девочки.

Морин наконец снова села на стул. Она хмурилась, но, кажется, впервые была склонна рассмотреть его предложение. А если она готова его рассмотреть, то и другие тоже согласятся.

— Трехчасовое увольнение по всей форме, под тюремным надзором. А в обмен вы сообщаете властям имя Насильника из Колледж-Хилла?

— Да, мэм.

— Кто ваша дочь, Дэвид?

— Я не стану называть ее имя.

— Той самой дочери, которую вы так любите?

— Моя дочь существует, Морин. Спросите любого полицейского надзирателя. Но я не намерен объявлять ее имя во всеуслышание, с телеэкрана. Я не причиню такого зла моей маленькой девочке.

Морин сделала еще один, последний, заход:

— Почему бы вам не объявить имя насильника сейчас, Дэвид, а взамен я похлопочу, чтобы вам разрешили трехчасовое увольнение на свободу, как вы просите? Уверена, что-то можно будет для вас устроить в обмен на такую огромную услугу для города.

— Вы славная леди, Морин.

— Спасибо, Дэвид.

— Но я не настолько глуп.

— Что?

— Я получаю свои три часа. Я встречаюсь с моей малышкой. А после этого я обращусь к первому же полицейскому офицеру и назову ему имя Насильника из Колледж-Хилла. Таковы условия сделки. Надеюсь, она состоится, и ради всех нас надеюсь, что состоится скоро. Насильник из Колледж-Хилла — человек изголодавшийся. С наступлением ночи он набросится вновь.

— Дэвид...

— О, и вот что еще. Сержант Гриффин, если вы слышите нас, я повторяю: ваша прелестная жена и я... честное слово, мы были только друзьями.

Гриффин с трудом сдерживал ярость. Он стоял перед отполированным письменным столом вишневого дерева, напирая на него всем своим массивным корпусом, и обращался к молодому человеку, имевшему несчастье быть коммерческим директором банка спермы. Сержант не тратил времени на слова.

— Вахтер. Имя. Быстро.

— Я пытаюсь объяснить вам, что у нас нет вахтера.

— Кто прибирает?

— Специальная служба.

— Их имена. Быстро.

— Мне нужно посмотреть.

— Так посмотрите, черт вас дери!

Мужчина впопыхах повернулся к вишневого дерева шкафчику с картотекой и начал неумело возиться с деревянной ручкой. Даже сквозь костюм от Армани было видно, как его прошибает пот. Без сомнения, в бизнесе по обхаживанию бесплодных крутились большие деньги. Уйма денег.

Здесь же, рядом с Гриффином, стоял Фитц. Рядом с Фитцем — Уотерс. Оба напарника не сводили с Гриффина встревоженных глаз, но ни один не вмешивался.

— Фирма «Корпорейт клин», — объявил мистер Крупный Воротила две минуты спустя.

— Адрес?

Мужчина протянул ему картонный скоросшиватель. Гриффин пролистал страницы.

— Тут нет имен конкретных людей, которые занимались вашей конторой.

— Мы контактируем с «Корпорейт клин». Они сами распределяют свой персонал.

— Как часто они приходят?

— Каждый вечер.

— Как насчет дневного времени?

— Когда выполняют особые задания. Протирка внутренней стороны окон, наведение глянца на медные перила в лифтах и на лестницах. Да, и еще стирка белья. Они приносят свежую смену простыней, скатертей, полотенец и т. д. Это несколько дневных смен в неделю. Мы... э... мы любим, когда наши клиенты чувствуют себя как дома, а не как в лечебном учреждении.

— Как чутко с вашей стороны. Кто приносит выстиранное белье?

— Не знаю.

— Как велика бригада, обслуживающая это здание.

— Не знаю.

— Это всегда одни и те же люди?

— Не знаю!

— Мистер Мэтьюз...

— У нас заключен контракт с фирмой «Корпорейт клин», сержант. Простите, я действительно стараюсь вам помочь. Но нас не заботят такие подробности. Вам придется поговорить с ними.