— И что произошло дальше?

Юнец вздохнул:

— Бедняге вменили еще и второе преступление. Злостное мошенничество... что-то в этом роде.

— Он что же, сидя за решеткой, изнасиловал еще одну бабу?

— Нет, дружище: сидя за решеткой, он спустил в пакет из-под кетчупа, потом отослал сперму приятелю, который заплатил девушке пятьдесят баксов, чтобы та размазала содержимое по своему белью и разоралась, что ее изнасиловали. Понимаешь, чтобы выглядело так, будто где-то бегает парень с такой же ДНК и он-то и есть настоящий насильник.

— В природе не существует двух человек с одинаковой ДНК. Даже у идентичных близнецов она немного разная.

— Ну да, в том-то и состоял просчет. Ученым это было известно, и обвинению — тоже, поэтому девушку хорошенько прижали, пока она не раскололась.

— И какова же мораль этой истории?

— Плати девушке больше пятидесяти баксов! Мужчина вздохнул:

— Этот план не годится.

— Послушай, тебе нужна была идея — я ее подал.

— Мне нужна хорошая идея.

— Да пошел ты!

Собеседник ничего не ответил. Малыш тоже впал в угрюмое молчание.

— Нам надо как-то перехитрить анализ на ДНК, — пробормотал он через некоторое время.

— Надо, — эхом отозвался другой.

— Только и остается, что надеть дождевик на своего дружка! — пошутил молодой, имитируя стиль Монти Пайтона[3]. — Да только на кой ляд тогда все это?

— Тем более что это тоже может не сработать. Презервативы текут, презервативы рвутся. К тому же копы все больше преуспевают в распознавании сортов смазок и спермицидов[4]. По ним определяют марку изделия, потом проверяют магазины, а в следующий момент оказывается, что некий работник аптеки только недавно заметил некоего типа, который покупал некую коробочку...

— По-моему, ты уже свихнулся.

— Угу. И все из-за этих ученых. Любая ничтожная хреновина, которую ты оставишь на месте преступления...

Его юный собеседник внезапно оживился.

— Эй! — сказал он. — У меня есть идея.

Блондинка, попавшая в объектив оптического «Льюпольда» (приближение 1,5 — 5; размер входного зрачка 20 мм; матированный экран и двойная подсвечиваемая сетка оптического прицела), нисколько не опасалась за свою жизнь — это было ясно. В это время она преспокойно поправляла прическу. А в следующий момент достала черную пудреницу и, глядя в зеркальце, начала наводить марафет, накладывая слой за слоем светлую перламутровую помаду. Пока репортерша сосредоточенно втягивала и выпячивала губки в поисках наиболее соблазнительной формы, Джерси отрегулировал объектив своего «Льюпольда». Рядом с белокурой репортершей оператор спустил с плеча на землю тяжелую видеокамеру и возвел глаза к небу. Видимо, он был хорошо знаком с этой процедурой и знал, что она займет некоторое время.

В десяти футах от блондинки другой репортер — мужчина из телекомпании Дабл-ю-эн-эй-си, местного филиала компании «Фокс», — педантично снимал кусочки линзы со своего коричневого, цвета глины, костюма. Его оператор сидел на траве, прихлебывая кофе от «Данкин донатс» и сонно щурясь. По другую сторону каменной колонны, доминирующей над широко раскинувшимся Мемориальным парком в память о мировой войне, рассредоточились еще дюжина журналистов, которые вновь и вновь сверяли тексты репортажей, вновь и вновь проверяли свой внешний вид, устало зевали и в очередной раз оглядывали улицу.

Понедельник. Утро. Восемь часов одна минута. Оставалось по меньшей мере еще двадцать девять минут до того момента, как синий фургон тюремного департамента подъедет к Дворцу правосудия в историческом центре Провиденса[5], и потому все скучали. Черт, Джерси, во всяком случае, скучал. Он еще с полуночи обосновался под открытым небом, на крыше длинного кирпичного здания суда. А в начале мая по ночам еще адски холодно! Три армейских одеяла, черный комбинезон и черные кожаные перчатки для стрельбы от «Боба Аллена»[6] — и все равно он всю ночь трясся от холода. И пока солнце наконец не взошло, у него зуб на зуб не попадал. А взошло оно незадолго до шести — то есть ему оставалось убить еще два с половиной часа, не имея возможности даже встать и потянуться, чтобы не выдать свое местонахождение.

Джерси провел всю ночь (а теперь и утро), скрючившись на корточках за декоративным кирпичным бордюром высотой в два фута, протянувшимся вдоль этого участка крыши. Этого ложного парапета все же кое-как хватало, чтобы прикрыть его от людей во дворе здания и — куда важнее! — от репортеров, разбивших бивуак на газоне Мемориального парка, по ту сторону улицы. Парапет также обеспечивал превосходную опору для винтовки, что очень пригодится, когда настанет решающий момент.

Где-то между половиной девятого и девятью к зданию подъедет и остановится возле него синяя тюремная карета. Кованые железные ворота футов восьми высотой, окружающие малый внутренний дворик Дворца правосудия, плавно распахнутся. Фургончик въедет внутрь и снова остановится. Крылья ворот в том же ритме колыхнутся обратно. Откроются дверцы фургона. А затем...

Палец Джерси напряженно подрагивал на спусковом крючке тяжелого ствола винтовки «AR-15»[7]. Заметив эту дрожь, он резко осадил себя и ослабил хватку на смертоносном, готовом к бою оружии, слегка удивленный своей нервозностью. Терять голову, действовать нахрапом, безоглядно и необдуманно было совсем не в его духе. «Спокойствие и самоконтроль, — сказал он себе. — Поспешишь — людей насмешишь. Тише едешь — дальше будешь». В нынешнем задании не было ничего особенного, ничего такого, чего бы Джерси не проделывал раньше. Такого, с чем бы не мог справиться.

Джерси был охотником с тех самых пор, как выучился ходить, и для него запах черного ружейного пороха — ласкающий ноздри, бодрящий и успокаивающий — мог сравниться разве что с запахом талька. Идя по стопам отца, он в восемнадцать лет вступил в армию и в течение восьми лет оттачивал мастерство обращения с винтовкой «М-16». Без заносчивости, но и без излишней скромности Джерси мог бы похвалиться умением с пятисот ярдов поражать такие цели, которые большинству парней не были доступны даже и с сотни. Он также состоял членом клуба под красноречивым названием «Четверть дюйма» — с двухсот ярдов Джерси мог посадить три выстрела с высокой кучностью, в пределах четверти дюйма друг от друга. Его отец был в свое время снайпером во Вьетнаме, поэтому Джерси считал, что унаследовал талант к стрельбе вместе с генами.

Лет пять назад, подыскивая для себя лучший образ жизни, чем предоставляла армия, Джерси открыл, так сказать, «стол заказов». Он применял конспиративную тактику автономного функционирования. Никто из клиентов никогда не знал его имени, а Джерси никогда не знал их имен. Один посредник связывался с другим, а тот уже общался с Джерси. Деньги отсылались почтой на соответствующий счет. Досье с необходимой для дела информацией отсылались на временные абонентские почтовые ящики, имеющиеся в разных универмагах, на различные вымышленные имена. У Джерси было правило: не убивать женщин и детей. В отдельные дни на этом основании он считал себя хорошим человеком. В другое время полагал, будто это делает его еще хуже, ибо такой принцип Джерси взял на вооружение, желая убедить себя самого, что у него все-таки есть совесть. Впрочем, суть все равно сводилась к тому, что он... как там ни крути... убивал людей за деньги.

Знай об этом его отец, конечно, не одобрил бы.

Тот странный тип объявился месяцев пять назад. Джерси это сразу заинтриговало. Во-первых, объектом был самый настоящий насильник, так что Джерси мог не опасаться за свою совесть. Во-вторых, работать предстояло в Провиденсе, а Джерси всегда мечтал посетить Океанский штат. Он загодя четырежды нанес визит в этот город, чтобы оценить характер предстоящей работы, и увиденное удовлетворило его.