Вообще-то Сильвия считала, что профессору Скалья следует отменить зачет. Какие там экзамены, когда только сегодня утром совсем рядом, всего в шести кварталах от колледжа, произошел жуткий взрыв, а потом полдня надрывались сирены. В воздухе до сих пор стоял едкий запах гари, смесь бензина, горелого металла и расплавленной пластмассы. В студенческой среде все размышляли над этими беспорядками. Сказать по правде, ничего столь волнующего никогда ранее не происходило в Провиденсе. Так что, по мнению учащихся, администрации следовало бы отменить экзаменационную неделю и позволить им наслаждаться воздухом разгула и свободы.

Увы, этого счастья им так и не привалило. Университетские преподаватели такие зануды. Поэтому Сильвии пришлось отказаться от веселой студенческой компании и отправиться в библиотеку, где ей удалось прочесть целых шесть глав учебника, прежде чем она задремала и ей приснились куры с родной фермы, усердно доказывающие теорему Пифагора в обмен на лишнюю порцию корма. Фу! Провались все пропадом! Сильвия решила пойти домой спать.

Девушка шла по улице к своей квартире в студенческом городке. Обычно в это время на улицах бывает больше народу, но во время экзаменационной сессии многие студенты добровольно затворяются во всевозможных аудиториях и лабораториях, испытывая сильнейшие приступы предэкзаменационного невроза. Улица была тихая, таящиеся в тени, на обочинах, старые дома погружены в безмолвие.

Сильвию это не беспокоило. В небе светила полная луна, тепло и радостно сияли огни фонарей. Кроме того, она хорошо знала, как вести себя в поздний час на улице. Надо идти в хорошем темпе, бодрым шагом, высоко подняв голову и расправив плечи. Сексуальные маньяки выискивают кротких, безропотных женщин, не способных за себя постоять. А вовсе не чемпионов по легкой атлетике, каковой была она.

Впрочем, в Провиденсе едва ли теперь осталось много извращенцев. Того хлыща пристрелили сегодня утром, и женщины в университетском городке вздохнули с облегчением.

Сильвия наконец добралась до старого дома, где на втором этаже и располагалась ее квартира-студия. Помедлила перед неосвещенными ступенями крыльца, неодобрительно качая головой. Противный фонарь над парадной дверью опять перегорел. Эта штуковина вырубалась примерно каждые три недели, а еще недели три хозяин тянул, прежде чем вкрутить новую лампочку. Последний раз перегоревшую лампочку Сильвия заменила сама, купив на собственные деньги. Как будто можно что-то разглядеть во внутреннем дворике без света!

Девушка стащила с плеча рюкзак и с мученическим вздохом начала рыться в нем в поисках ключей. Наконец нашарила на дне тяжелую связку. Новое кольцо для ключей было подарком Род-Айлендского центра переливания крови и знаменовало собой то, что две недели назад донор Сильвия Блэр сдала свою восьмую пинту крови. Молодец, Сильвия! Теперь она — член клуба студентов-доноров.

Сильвия вытащила ключи и начала перебирать массивную связку, которую все собиралась рассортировать, да так и не собралась. Наконец отыскала нужный ключ и вставила в замочную скважину.

Справа от нее раздался какой-то звук. Сильвия повернула голову.

Одиннадцать часов двенадцать минут.

Джиллиан снится сон. Она знает, что всего лишь грезит, но ей наплевать. Этот сон наполнен теплыми, радостными красками. Он снимает давящий груз с ее души и уносит ее — впервые за долгое время — туда, куда она сама хотела бы унестись.

Во сне Джиллиан шестнадцать лет. Она в номере отеля (большая часть ее детства прошла в гостиничных номерах). Два часа ночи, но матери все нет. Выступление закончилось уже несколько часов назад, но Либби никогда не придавала времени особого значения. Ночь существует для того, чтобы петь, танцевать, пить и вообще весело проводить время. Вероятно, Либби в очередной раз встретила мужчину своей мечты и в очередной раз влюбилась. С этим периодом в жизни матери Джиллиан давно и хорошо знакома. Влюбленная Либби отсутствует большую часть ночей в неделю. Голос ее приобретает необычайное звучание, она надевает самые красивые свои наряды и приносит Джиллиан множество милых пустячков в подарок. Потом пора цветения кончается, роза увядает. Она бросает его, или он бросает ее, или, может, просто-напросто на горизонте некстати появляется жена ее любовника. Кто знает?

В общем, Либби разочаровывается. Они переезжают в новый отель, и мать обещает уделять дочери больше времени. И так продолжается, пока на горизонте не возникает очередной привлекательный мужчина.

В прошлый раз, однако, все было по-другому. В прошлый раз связь имела последствия. Теперь у Джиллиан есть маленькая единоутробная сестра, и ей позволяют даже выбрать для нее имя. Джиллиан нарекает ее Триш.

У трехмесячной Триш толстые розовые щечки и большие синие глаза. Головенка покрыта мягким, похожим на пух облачком каштановых волос. Она любит ухватить Джулиан за палец своим крохотным кулачком. Любит брыкаться крохотными ножками. И еще она воркует и агукает без устали, любит пускать пузыри и обдувать подгузники. Она также с готовностью расплывается в широкой счастливой улыбке всякий раз, как Джиллиан берет ее на руки.

Вот и сейчас Джиллиан качает малютку Триш на руках и смотрит, как ее по-детски синие глаза наливаются сном, как тяжелеют веки. Она тихонько щекочет пальцем круглую щечку сестры. Вдыхает сладкий запах детской присыпки. Джиллиан чувствует, как грудь ее распирает от любви, и думает, что если бы любила Триш еще хоть чуточку больше, то сердце непременно разорвалось бы.

Либби никогда не была идеальной матерью. В иные времена Джиллиан почти ненавидела мать, ее беззаботное отношение к жизни и ветреные привычки. Но три месяца назад Джиллиан простила ей все за этот бесценный подарок — Триш Джейн Хейз. Наконец-то у Джиллиан появился кто-то, кого можно любить всем сердцем. Наконец-то у нее есть кто-то, кто никогда не уйдет.

Тихая, безмятежная ночь. Малышка Триш чудесным грузом покоится у нее на руках. Чистая прелесть маленькой сестры, улыбающейся ей в ответ и брыкающейся своими малюсенькими ножками.

В этом сне Джиллиан знает, что она грезит, и ей хотелось бы удержать этот момент навсегда. Она понимает, что видит сон, что за пределами ее видений царит все та же темнота. Что если она повернет голову, то чудесная комната в отеле исчезнет и она опять окажется в другом, отвратительном и страшном, месте. Знает, что если она слишком близко приглядится к малышке Триш, та тоже растает в воздухе и окажется, что вместо нее Джиллиан сжимает остывающее тело своей взрослой сестры. А если вдумается еще сильнее, поймет, что этого момента и вовсе никогда не было, что ее малютка сестра по ночам большей частью плакала, зовя мать, и что сама Джиллиан, в сущности, была всего-навсего оглушенной непомерностью свалившегося на нее груза шестнадцатилетней нянькой. В этом сне она понимаem, что только грезит. Единственное, что в нем правда, — это ее любовь к сестре.

Внезапно в сладостное видение врывается какой-то звук. В воображаемом гостиничном номере воображаемая Джиллиан поворачивает голову. Вслушивается в громкое, пронзительное завывание несущихся по улице полицейских машин.

А затем гостиничный номер исчезает. Исчезает малютка Триш. В следующий момент и воображаемая, и подлинная Джиллиан — обе осознают, что это воют не полицейские сирены.

Это ревет где-то здесь, в доме. Это надрывается сирена в ее комнате.

Кто-то нажал кнопку сигнала тревоги.

Звук. Опять он донесся до Кэрол. Глухой стук из нижних покоев дома. За ним еще один.

Кто-то находился в доме. Кто-то самым настоящим образом пребывал в доме Кэрол. Паническое ощущение угрозы, то сильнее, то слабее сжимавшее ее в когтях весь вечер, улучило момент и стало вдруг ужасающе реальным.

Дыхание Кэрол участилось. Очень медленно она выпрямила поджатые, затекшие ноги. Потом плотнее, до ушей, натянула на себя груду полотенец и глубже вдвинулась в свое импровизированное убежище, так что над краем ванны остались одни только глаза. Снизу послышались новые звуки. Возможно, они исходили из спальни. Из той спальни. Из той самой спальни.