Этот неистовый потомок варягов, сын обрусевшего шведа хорошо запомнился Глебу Максимилиановичу еще по Технологическому институту. Вот он шагает по длинному коридору... Стройный, с горделиво поднятой головой. Смелый взгляд выдает недюжинный запас сил и веселое устремление вперед, ввысь.

Должно быть, с детства так и осталось ему неведомо состояние равновесия, и каждый шаг, каждый порыв его казались разрядами особой зажигательной энергии.

Один из первых марксистов России, он руководил кружком, в который вместе с другими входила и Надежда Константиновна Крупская. Знал не понаслышке, что такое арест и надзор полиции. А с девяносто четвертого года в квартире начальника мастерской Охтинского порохового завода инженера Классона образовалось нечто похожее на политический салон, где бывал Владимир Ульянов. Участники кружка много, а иногда жестоко спорили между собой. «Салон» просуществовал около года и заглох после ареста основателей «Союза борьбы»,

С той поры пути разошлись: Глеб со Стариком угодили в ссылку, а Классон порвал все политические связи, ни к какой партии не примкнул, целиком отдался технике. Строил первую в России передачу высокого напряжения На Охтинских пороховых заводах, первую городскую электрическую станцию в Москве, мощнейшие для начала века станции на Бакинских нефтяных промыслах.

Одиннадцать лет назад, когда Глеб Максимилианович работал в Питере, московский директор «Общества электрического освещения...» Классон искал кабельного инженера. Красин рекомендовал ему Кржижановского. Роберт Эдуардович приехал специально для переговоров и заставил Глеба Максимилиановича, успешно продвигавшегося по службе, выбирать: либо остаться в северной столице на еще более заманчивых условиях, либо предпочесть Москву, где пока неизвестно, как и что будет, но, наверно, будет увлекательно и интересно.

Роберт Эдуардович всегда отличался неуступчивостью, гранитным упорством, умением во что бы то ни стало утвердить выношенное, до конца продуманное. С каким убеждением, с каким азартом он принялся рассказывать о размахе работ, предстоявших для освещения белокаменной!

Как-то забывалось, что перед тобой директор могущественного акционерного общества, получавший десять тысяч золотых в год, не считая премии за усердие и успешную коммерцию. Перед тобой был юноша из Киева, который самозабвенно играл в мяч, охотился на уток, любил греблю, фигурное катание и учился до седьмого класса, говорят, кое-как, сидел по два года во втором и пятом классах, но однажды взялся за ум — окончил гимназию с серебряной медалью, выдержал конкурсные экзамены в институт, лучше всех учился на механическом отделении, влюбился в технику. И она ответила взаимностью: еще в молодые годы открыла ему и позволила то, чем иные не удостаиваются за всю жизнь.

Он стал ее избранником, фаворитом, преданным ей романтиком — подлинным рыцарем техники. Словом, Классон увлек Глеба Максимилиановича. Глеб Максимилианович сдался — переехал в Москву и не пожалел об этом...

Между тем лес по сторонам дороги сменился пустошью. Лишь кое-где из земли торчали корявые чахлые березки да виднелись обугленные пни. Летом девятьсот двенадцатого здесь полыхнуло пламя — пожар длился восемь суток. Строительство станции почти не пострадало, и сама торфяная залежь, слава богу, уцелела: болото было сырое — сгорели только моховой покров да деревья. Так что теперь на месте памятной непролазной чащобы простиралась гаревая пустыня, за которой уже возвышался бастион «Электропередачи» с черными жерлами труб, закоптивших полнеба.

«Что это так сердце стучит? Нет, не каждый — не каждый! — может сказать, что построил электрическую станцию. А я могу. Впрочем, стоит ли хвастать? Но... Как же не хвастать? Врангель прет. Паны не уступают. Воробьи вьют гнезда в заводских трубах. А эта... Дыми, милая! Дыми во всю ивановскую! Наперекор, назло всем панам и Врангелям! На страх и на радость!.. Привыкли дивиться Афродитам, врубелевским демонам, тициановым мадоннам, а ты?.. Если бы люди смогли ощутить, сколько изящества и грации в каждом изгибе тавровой балки, сколько разумной гармонии в твоих кирпичах, в бессмертном монолите бетонных блоков, неизвестно тогда, что бы им показалось красивее... Да-а... Разве только пожары пришлось одолеть, чтобы ты задымила?»

...Московская электрическая станция работала на нефти, и, когда Классон узнал, что неподалеку продается богатое торфяное болото, он решил строить там районную станцию, постарался привлечь иностранные капиталы: свои, отечественные, «хозяева» и слушать не хотели о каких-то электрических предприятиях, суливших в лучшем случае восемь процентов годовых.

Ясно, как вчерашний день, помнится Глебу Максимилиановичу ноябрь одиннадцатого года — первый приезд сюда, осмотр, обмер, исследование торфяника.

Вскоре Классон отправился в Берлин. Энциклопедически образованный, знающий основные европейские языки, он за два дня уговорил немецких и швейцарских банкиров — нужные кредиты были получены.

Сколько раз ногами Классона и твоими ногами, Глеб Кржижановский, измерены вдоль и поперек эти просторы!..

Работали до упаду в буквальном смысле слова — пока не валились с ног. И все равно не избежали ошибок, упущений, ненужных затрат энергии. Да и не мудрено: ни Классон, ни ты не сталкивались прежде с торфом. Особенно ощутимым оказался просчет в смете: ведь в таких заброшенных местах нужно строить не только жилые дома, но и школы, больницы, склады, бани — в общем, целые города...

Все это, весь этот опыт весьма и весьма пригодится Государственной комиссии по электрификации России!

Классон тогда не опустил руки: снова кинулся в кабинеты берлинских воротил, которые прозвали его «пожирателем миллионов», но рискнули новыми миллионами.

Через одиннадцать месяцев после закладки были пущены первый котел и первая турбина. «Электропередача» дала энергию собственным торфяным промыслам — новым элеваторным машинам. Немецкие мастера приезжали только монтировать турбины, все остальное сделали русский рабочие, подготовленные на Московской станции.

Поднять современную электроцентраль было еще не самым трудным. Самое трудное ожидало впереди — прокладка линии к Москве. Естественной казалась трасса вдоль Владимирки: кратчайшая и удобная. Однако за право прохода воздушной линии над обочиной шоссе земство захотело получить в будущем всю электрическую станцию. То же самое потребовали городская управа — за ввод энергии в Москву да еще Богородск — за пропуск подвесных кабелей над его территорией.

Нет, это не глупый сон, не дурной анекдот. Это будни дореволюционного электрификатора: за линию от станции к потребителю отдай три станции!

Одновременно началась травля общества «Электропередача» в газетах и журналах. Не проходило дня, чтобы «беспартийное» «Русское слово», ревностно пекшееся об интересах отечественных хозяев, не ошарашивало читателей какой-нибудь сенсацией, вроде той, что электросиндикат скупил все торфяные болота и угрожает развитию нашей промышленности, хотя куплено было только одно болото в Тверской губернии для постройки второй районной станции.

Вся эта агитационная кампания обернулась неожиданным курьезом, еще раз подтвердив справедливость пословицы: «Нет худа без добра». Общество стали осаждать владельцы гиблых мест, желавшие продать их. Благодаря этому вскоре на стол перед Глебом Максимилиановичем легла точнейшая и подробнейшая карта торфяных угодий под Москвой и в соседних с ней губерниях — куда точнее и подробнее официально изданной!

Борьба против первой в мире районной электростанции достигла такого накала, что был обвинен в продажности и с позором смещен председатель губернской земской управы Грузинов — единственный представитель власти, стремившийся достичь разумного и обоюдовыгодного согласия.

Переговоры тянулись два с лишним года и не привели ни к чему. Пришлось отодвинуть трассу на север от Владимирского шоссе и прокладывать ее по землям Богородско-Глуховской мануфактуры, полям двадцати крестьянских общин и по Измайловскому зверинцу.