Изображение медленно смещалось в сторону по мере полета зонда. Мы увидели сероватое обнажение горных пород, новые лиственные деревья, кусты. Что-то или кто-то мелькал в этих зарослях, и разум подсказал мне — «кролик»… однако разведчик должен избегать скороспелых суждений. Человеческий мозг по-прежнему безнадежно цепляется за Старую Землю и всегда интерпретирует любой мимолетный образ как земной, независимо от того, насколько чужеродно на самом деле создание.

— Переместись на десять километров к востоку, — попросила я, и Ярун застучал по клавишам.

Проуп усмехнулась:

— По-твоему, этот луг выглядит слишком опасным?

Я сделала жест в сторону экрана:

— Вы не заметили, что в зарослях бегают животные?

— Ты боишься таких маленьких зверей?

— Я отношусь к таким маленьким зверям настороженно, — ответила я, — потому что боюсь того, от кого они, возможно, убегают.

Картинка сменилась изображением, поступившим от другого зонда; теперь мы как бы парили над озером и смотрели на обрывистый берег снизу. Склон утеса зарос травой и низкорослым кустарником. Здесь и там виднелись пятна голой песчаной почвы, скорее всего, оставшиеся после весенних ручьев. Эрозия медленно разъедала верхнюю часть утеса; в одном месте край обрушился, и пласт земли утащил за собой большую полосу зарослей.

Зонд летел в сторону суши, медленно поднимаясь, и это дало нам возможность увидеть, что находится наверху: еще один усыпанный цветами луг, с разбросанными на нем камнями, покрытыми лишайником. Совсем недалеко от края утеса параллельно ему тянулось глубокое ущелье — скорее всего, русло ручья, пробившего себе путь к озеру. На склонах ущелья росли деревья, однако на равнине их не было.

— Вот пример того, о чем мы говорили, — сказала я, указывая на экран. — Если деревья растут на склонах ущелья, значит, они должны расти и на полях — им легче укореняться на ровной поверхности, чем на наклонной. Однако впечатление такое, будто равнина расчищена от них.

— И ты снова дрожишь от страха? — спросила Проуп.

— Ничуть, — я сделала все, чтобы сдержаться. — Расчищенная местность хорошо подходит для высадки. Меньше вероятность удариться при падении, и ничто не мешает разглядеть тварей, которые кинутся, чтобы сожрать вас, — я посмотрела на Яруна. — Что скажешь?

Вместо ответа он начал медленно поворачивать картинку на экране на 360 градусов. Луг выглядел очень мирно — никакого движения в мягко покачивающейся под ветром траве.

— Сенсоры улавливают насыщенную животную жизнь, — сообщил мой напарник, — но ничего крупного. В основном, насекомые. Изредка полевые мыши. Точнее говоря, какие-то теплокровные животные размером с полевую мышь.

— Есть какие-нибудь соображения? — спросила я, ни к кому не обращаясь. Проуп выглядела так, словно хотела съязвить, но понимала, что это лишь затянет дело. — Ладно, — сказала я Яруну. — Запускай зонд, который послужит якорем для «сперматозоида». Бессмертие ждет.

На Палисандре» было четыре камеры подготовки, предназначавшиеся для разведчиков. Это вопрос престижа. На фрегате всего две таких камеры; легкий крейсер должен во всех отношениях превосходить фрегат, поэтому на нем имелись три камеры подготовки; а тяжелый крейсер типа «Палисандра» просто обязан быть еще лучше и потому располагал четырьмя.

На кораблях всех трех типов было всего по два разведчика — лишние не попадали в категорию престижа.

Каждый из нас одевался поодиночке — мы с Яруном где обычно, Чи — в одной из запасных камер. Облачение в костюм — несложная процедура; я стояла, не двигаясь, в одном нижнем белье, а всю работу выполнял робот. Материал защитного костюма очень жесткий. Раз в полгода проводились учения, включавшие и аварийную ситуацию, когда приходилось надевать и снимать костюм без помощи робота, и в результате от напряжения всегда болели руки.

Адмирал закричал через стену:

— «А в шатрах хлопочут оружейники, скрепляя на рыцарях доспехи молотком; растет зловещий шум приготовлений». Откуда это, Рамос?

— Шекспир… «Генрих V»! — ответила я, радуясь, что каким-то чудом вспомнила, и от всей души надеясь, что Чи не станет цитировать «Тимона Афинского».

«Тимона» я пропустила; Джелка как раз согласился встретиться со мной, и это привело меня в такое возбуждение, что я три дня не могла ни на чем сосредоточиться.

«Глаза» робота принялись сканировать каждый шов, каждое соединение, проверяя, нет ли крошечных трещин. «Глаз» было восемь, размером с мой мизинец, каждый на конце металлического щупальца, извивающегося, точно кошачий хвост. Ярун дал им всем имена: Гретхен, Робстер, Клинки, Фэнг… я забыла остальные. Он утверждал, что каждый из них обладает своей индивидуальностью, но, думаю, это была просто шутка.

Глаза поворачивались, осуществляя последнюю проверку — в области промежности, подмышек и шеи, которая, как говорила мама, у меня всегда была грязная, — после чего щупальца втянулись в стены, и начался процесс стерилизации. Я ничего не видела; щиток шлема сделался непрозрачным, чтобы защитить глаза от залпа микроволн. Тем не менее я знала, что подвергаюсь воздействию ультрафиолета, гамма-излучения и еще нескольких более экзотических видов энергии, которые, как считала Лига Наций, необходимы, чтобы очистить поверхность костюма от всех возможных загрязняющих веществ.

Каждый раз, готовясь к высадке, мы скрупулезно следовали этой процедуре — в особенности если речь шла о планетах, где может быть разумная жизнь. Это опасно — тащить за собой на планету чужеродные микроорганизмы.

Стерилизующая бомбардировка была еще одной причиной, почему мы предпочитали, чтобы роботы запечатывали нас в защитные костюмы. Если прикасаться к внешней поверхности костюма голыми руками, на ней остаются отпечатки пальцев, которые под воздействием стерилизующей энергии приобретают вид коричневых, напоминающих ожоги пятен. В результате костюм выглядит так, словно ребенок вытер испачканные шоколадом руки о его снежно-белую поверхность.

Другие разведчики не станут дразнить тебя по этому поводу, но космонавты никогда не упустят случая поиздеваться.

Когда завершается стерилизация, раздается сигнал и вспыхивает голубая надпись:

«ПОЖАЛУЙСТА, ПРОДЕЛАЙТЕ УПРАЖНЕНИЯ».

Предполагается, что на протяжении пяти минут мы будем двигаться в костюме — потягиваться, брать в руки небольшие предметы, сгибать и разгибать колени и прочее в том же духе. Адмиралтейство называет это время «Периодом разминки», а разведчики — просто разминкой.

Предписанные нам упражнения появились в результате вмешательства некой консультантки Адмиралтейства: она примерила защитный костюм и обнаружила (к собственному удивлению), что не может свободно действовать в нем. Неважно, что большую часть четырех лет обучения в Академии разведчики проводят в защитных костюмах. Неважно, что ко времени выпуска мы чувствуем себя «как дома» именно в них, а не в уличной одежде. В один прекрасный день консультантка надела костюм и почувствовала себя в нем неуклюжей; естественно, Адмиралтейство тут же согласилось с тем, что ее идеи относительно защитных костюмов должны стать частью флотской политики.

В действительности разведчики используют пять минут разминки, чтобы облегчиться. Защитный костюм очень хорошо перерабатывает отходы, перегоняя жидкости в охлаждающую воду и спрессовывая твердые вещества в кубики, которые позже идут на удобрение грибов; однако фактически, чтобы все это сработало, необходимо очень внимательно сосредоточиться на регулировке нужных клапанов, трубок и отверстий тела. Лучше облегчиться на корабле, чем делать это в стрессовых условиях чужой планеты. Кроме того, думая о механизме опорожнения мочевого пузыря, отвлекаешься от мыслей о высадке. И в случае небрежности костюм будет вонять мочой. Любому разведчику иногда приходится жестоко расплачиваться за свою невнимательность; даже полезно, если неприятный запах будет напоминать об этом на протяжении нескольких часов.