Воин медленно повернул голову, фокусируя взгляд на моём лице.

– Чего желаешь, Яромила Владимировна?

– Ты как тут? Не захворал часом?

Ни одной эмоции не отразилось на лице охранника, и ответа на свой вопрос я не дождалась. Странно всё это. Не околдованный ли он? И спросить не у кого.

Постояв немного возле кметя, пошла к себе, навстречу мне уже спешила молоденькая чернавка:

– Княжна, обыскалась тебя, – залепетала она.

– Кваску испить ходила, – соврала я девчонке.

– Я уже в горницу принесла и водицы студёной, и квасу, чего тебе ноги студить, Яромила Владимировна. Идём, спать пора. Боярин заругается.

Забравшись в постель, прикрыла глаза. Из головы не шёл странный воин. Эх, мне бы советчика какого, кто бы рассказал, что здесь и как.

Весь следующий день был потрачен на мои наряды, Авдотья согнала сенных девушек, усадила их за шитьё.

– Тётушка, – увидев такой размах, я постаралась как-то унять предприимчивую боярыню, – есть ведь у меня готовые платья. Зачем с новыми так спешить?

– Впервые на пир к князю едешь, нельзя осрамиться, – Авдотья металась от одной чернавки к другой, проверяя, всё ли сделано как надо.

– Скажешь тоже, – усмехнулась я, – чай не оборванкой в княжий терем войду.

– Ярочка, ты княжна, хоть и удельная. У Александра на пиру бояре будут в лалах и смарагдах, в соболях, можно ли тебе хуже выглядеть? Нет, я не отпущу тебя абы как. Войдёшь в столовые палаты, ахнут все.

Такая бурная деятельность начинала меня пугать. Тётке дай волю, она все драгоценности в доме на меня навешает и все меха. В горницу заглянула Голуба и поманила меня за собой. Я с радостью ретировалась из-под тёткиной опеки.

– Идём, – сестра схватила меня за руку, – там уже баньку истопили, сейчас с травками попаримся, волосы промоем отварами, будешь завтра, как звезда утренняя сиять.

Из груди невольно вырвался стон, и эта туда же. Как помешались все на приёме у князя. Оно, конечно, событие знаменательное, но не истерить же из-за этого?

По пути к нам присоединились и Анисья с Пелагеей, теперь мне точно кранты. Замоют и запарят до полусмерти. Под белы рученьки сопроводили меня в баню, в парилке уже нечем было дышать, а из ушата поднимался столб пара, воду сестрицы набрали погорячее. Эдак они меня сейчас ошпарят, хороша я буду завтра, вся в волдырях. Я незаметно опустила руку к воде и очень сильно пожелала, чтобы она остыла. Из ладони потянуло холодком, а потом пар сник, я почувствовала прохладу, ещё минута и вода в ушате покрылась тоненькой корочкой льда.

– Ты глянь только, – всплеснула руками Голуба, – чего творит. Яра! Всё потешаешься, как раньше?

– А вы меня сварите в кипятке, – возмутилась я, – завтра на пир пойду аки рак красная. Одной горячей воды плеснули.

– Ладно, ладно, – примирительно сказала Пелагея, подавая мне кувшин холодного кваса, – ты, Голуба, и правда, пылу-то поубавь.

Меня тёрли, скребли, мыли и снова тёрли. После бани я себя чувствовала, будто весь день работала на стройке грузчиком. Сил осталось только дотащиться до своей горницы и бухнуться в кровать. Хорошо, хоть здесь меня ждал покой и тишина.

Утром, ни свет ни заря, меня разбудила девчонка-чернавка, Малушка:

– Княжна, поднимайся, боярыня приказала тебя пораньше поднять. Сбираться на пир к князю.

– С ума они все посходили с этим пиром, – зевнула так, что чуть не вывихнула челюсть, – темно ещё на дворе!

– Так велено, – пожала плечами Малушка, отыскивая в маленьком сундучке гребень.

Не успела чернавка расчесать мне волосы, как в горницу ввалилась тётка Авдотья с целой армией служанок на хвосте.

– Чего копаетесь? – недовольно глянула на Малушу боярыня, девчонка съёжилась, спрятавшись за мой стул.

– Не серчай, тётушка, – заступилась за чернавку, – это я долго на перине нежилась.

– И тебе засиживаться некогда, – переключилась Авдотья на меня, – Дуня, ну-ка, косы княжне заплети. Вы не стойте столбами, – обернулась она к своей «свите», – раскладывайте наряды, сейчас и примерим всё.

Вокруг поднялся гомон и переполох, засновали девушки. Дуня, быстро и ловко прочесав мои густые волосы, заплела косу. И началась примерка.

Для пира мне подготовили длинное платье из алого аксамита с золотым шитьём по подолу, сверху надевался отложной воротник, широкий, закрывавший плечи и весь расшитый золотом, лалами и жемчугом. Запястья перехватили золотые наручи, усыпанные самоцветами, драгоценный пояс украсил талию. На голову надели небольшую коруну, подобие узкой диадемы, с усыпанными жемчугом да яхонтами колтами. Тётка накинула сверху душегрейку из рысьего меха. Ещё и бус на шею понавесили, так что та мигом разболелась.

– Тётушка, пощади, – взмолилась я, – хребет от такой тяжести переломится. Зачем мне столько бус?

– Как же иначе? – искренне удивилась Авдотья. – Чай княжна, не девка какая.

– И потому меня надо каменьями, точно пса репьями, обвешать?

– Ох и скажешь, – встрепенулась боярыня, – разве ж лалы, жемчуга да яхонты можно с репьями сравнивать?

– Тётушка, куда столько. Я же едва стою!

– Матушка, – вмешалась присоединившаяся к нам Голуба, – и верно, ворот только расшитый оставь, под него бусы яхонтовые повесь, чтобы не поверху были, узор золотой закрывают.

Сняли душегрейку, воротник стащили, нацепили нитки рубинов и гранатов, вернули на место тяжелющий ворот, от шитья толстый, как броня. Как они в этом всём ходят?

– Глянь, краса какая, – залюбовалась сестрица, – и жемчуга видно теперь.

Я только молча вздыхала, спорить с тётушкой в приступе «кутюрье а-ля русс» бесполезно.

– Соболью душегрею подайте, – требовательно сказала Авдотья, протянув руку к вороху одежды, сложенной на большом сундуке.

Снова меня переодевали, вешали жемчужные нитки на шею, меняли пояса, один другого краше, девушки подносили венчики и коруны. Скоро у меня болела не только шея, затекли плечи, голову саднило, руки ныли от тяжёлых наручей.

В комнату заглянула чернавка:

– Боярин велел всем в трапезную идти, – сказала она, удивлённо рассматривая горницу, что больше была похожа на сокровищницу. От первых лучей солнца заиграли, заблестели самоцветы, драгоценные меха искрились, сияло золото и серебро.

А дядька-то мой богат! Это хорошо, значит, и у меня должно быть что-нибудь припасено. Не могло всё в одном Словенске храниться. Я на это надеюсь. Мне же город поднять надо, как там после нападения тевтонцев ныне? А на всё деньги нужны. Незаметно для себя я прониклась судьбами людей Словенска. Не виноваты они, что князя убили, а в теле дочери и вовсе самозванка. Если уж мне выпало стать единственным потомком, то и ответ держать надо. Хотя бы у Александра попытаться подмоги испросить.

С этими мыслями дошла я до трапезной, мельком бросив взгляд на кметей, так и стоявшими столбами у дверей в сенях. Странные, ох и странные воины у Авдея. И память Яромилы, как назло, молчала.

Пир был назначен на вечер, но мне скучать не пришлось. Дом стал похож на филиал дурдома, все куда-то неслись, меня отвели в горницу, где шили наряды, теперь туда сносили украшения, шубы, душегреи, опашени.

Я боялась только одного, что от усталости попросту засну на пиру у князя. Но, наконец, наряд был готов, а меня отпустили в мою горницу передохнуть. Прилегла на перину, чувствуя, как ноет каждая клеточка тела. Ох, не засыпаться бы у князя. Ну как станет спрашивать о ком-то, кто мне неизвестен. Собственно, я и об отце с матерью мало что знаю. Одна надежда, что Александр будет больше Ратмира расспрашивать, толку с девчонки, сидевшей в тереме? Веки мои незаметно сомкнулись, а нежные объятья сна сулили долгожданный отдых.

Не знаю, сколько времени прошло, но очнулась я от вдруг обуявшего меня ужаса. С выдохом, я резво подскочила на кровати. Сердце гулко билось в груди, отдаваясь шумом в висках.

– Сон, это сон, – оглянулась, приходя в себя.

– Княжна? – испугалась Малушка. – Тревожное что привиделось?