Меня подхватили под руки сестрицы, проводили в небольшую горницу, помогли сбросить одежду, выдали простую длинную рубашку до пят, закутали сверху в просторный опашень (прим. автора – старинная русская распашная мужская и женская одежда, книзу почти вдвое шире, чем в плечах, с длинными, широкими рукавами, сужающимися к запястью; разновидность кафтана), и повели к бане, что примыкала с торца к хоромам боярским.

Там, ловко набирая в деревянные шайки холодную и горячую воду, проверяя запаренные веники, меня уже поджидала тётушка. Она, точно маленькую, сама меня помыла и попарила, не слушая возражений. Впрочем, сопротивляться сил не было, я засыпала буквально на ходу.

– Кваску испей холодного, – подала Авдотья кувшин, – вон разморило как. Ничего, сейчас на перину ляжешь, одеялком пуховым укроешься, выспишься как следует. Завтра обо всех горестях и позабудешь.

Слова тётки звучали для меня точно сквозь подушку, усталость после дороги сказалась. Она сама проводила меня в спальню, расчесала косы и уложила в кровать. Со мной осталась мелкая девчонка, устроившаяся на лавке.

Утром меня разбудила младшая из дочерей Евсея, Голуба.

– Яромила, душенька, вставай. Там уж тятенька ждёт.

Глаза напрочь отказывались открываться, я повернулась набок, пытаясь прогнать сладкую дрёму.

– Батюшки, – всплеснула руками сестра, – что с тобой, Яра?

От этих слов сна как не бывало, я подскочила на кровати. Вокруг меня на простыни лежали льдинки, а изголовье ложа затянуло изморозью.

– Не знаю, – растерянно разглядывала свою постель, – после смерти отца будто с ума моя сила сошла. Не слушается, своевольничает.

– Мне Славяна сказывала, купца Еремея дочь, такое бывает, – Голуба села на кровать, стряхнув льдинки на пол, – от печали сильной, али от горя. Мы с тобой сходим к бабке Устинье, она у слободы скорняков живёт. Знатная ведунья, вмиг всё поправит.

Не знаю, обрадовала меня эта весть или, наоборот, а если бабка догадается, что я чужое тело заняла? Мало ли какая тут магия ещё есть.

– Боязно мне, – сказала я Голубе, выбираясь из постели.

Ко мне подскочила чернавка, поднесла водицы, усадила на стул с высокой спинкой и принялась расчёсывать волосы.

– Чего ты боишься? – устроилась Голуба рядом на резной скамеечке. – Она бабка известная, многим помогла.

– Откуда вы только её взяли? – глянула я на сестру недоверчиво.

Голуба потупилась, щёки окрасились румянцем:

– На женихов гадать ходили. Ворожить она тоже умеет, всё-всё нам рассказала.

– Поди царевичей, королевичей посулила? – рассмеялась я, моя прагматичная натура, даже признав, что здесь есть магия, недоверчиво восприняла весть о гадалке.

– Зачем? – уставилась на меня сестра. – Анисье купеческого сына, Пелагее поповича богатого, а мне боярина обещала. Да в скором времени.

– И чем она мне поможет? Тоже гадать начнёт?

– Она и травы знает, и заговоры разные. Пойдём, сама всё увидишь.

Меня настораживала странная бабка, но выбирать было не из кого. Может, Голуба права, и знахарка объяснит мне, как быть.

Сестра вышла из горницы, но вскоре вернулась, таща в руках ворох одежды.

– У Пелагеи отыскала, вы ж с ней одной стати, – она бухнула вещи на кровать, мигом сенная девушка принялась разбирать сарафаны, рубашки и прочее.

Для меня подобрали рубаху из тонкой, нежной материи, расшитую по подолу и рукавам цветными нитями. На неё сарафан тёмно-зелёного оттенка, поверх него соболью душегрею. На ноги – сафьяновые мягкие сапожки. На голову – очелье с длинными колтами (прим. автора – древнерусское женское украшение, по́лая металлическая подвеска, прикреплявшаяся к головному убору) с жемчугами по бокам.

– Загляденье, – обошла меня Голуба по кругу, – долго мы с тобой не виделись, сестрица. Так похорошела, расцвела. Ой, от сватов отбоя не будет.

– Не нужны мне сваты. Я домой хочу, в Словенск. Там люди помощи ждут, а я тут разряженной куклой хожу.

– Да где это видано, чтобы девица заступницей города была? – изумилась Голуба. – Наше дело мужей поджидать, да деток воспитывать.

– Нет у Александра дружины для защиты Пскова и Словенска, а там, кто остался? Бабы да дети, воинов всех, поди, тевтонцы перебили, как и простых мужиков, вставших на защиту города. Что же прикажешь? Бросить тех, кто всю свою жизнь служил нашей семье?

– Странная ты стала, – сощурила глаза Голуба, – ох, какая странная.

– И не такой станешь, когда при тебе отца убьют и всех, кто был дорог.

– Всё одно, – покачала головой сестра, – не будет по-твоему.

– А пожалуй, стоит прогуляться к твоей ведунье, – вдруг решила я, – спросим, что судьбой мне уготовано.

Голуба вмиг расцвела:

– Поспешим в трапезную, а там я у маменьки спрошусь пройтись с тобой по городу.

Завтрак был едва ли не такой же сытный, как ужин. Странно, как ещё сёстры мои остаются стройными, на подобных харчах и килограмм сто наесть проблем не составит.

– Ярочка, – обрадовалась тётка Авдотья, завидев нас с сестрой, – как почивала, дитятко?

Поблагодарив родных за кров, села за стол, дотянулась до румяного блинчика, обмакнула его в сметану и с удовольствием отправила в рот.

– Я сейчас до князя поспешу, – сказал молчавший дядька Евсей, – недовольны люди, что Ярослав Всеволодович дружину не дал на защиту Новгорода. Псков пал, теперь Словенск, очередь за нашим городом. Нельзя нам медлить, что-то решать надобно.

– А мы с сёстрами и Ярой пока прогуляемся, – встряла Голуба, – скучно дома весь день сидеть. Пройдёмся, пряников сахарных купим, леденцов. Платки посмотрим, али ещё какие обновки.

– И правда, – согласилась тётка, – идите, развеяться Яромиле надо.

– Только Ратмир пусть с вами отправляется, – решил дядя Евсей, – всё нам спокойнее будет. Не возражаешь, воин, остаться при княжне охранителем? Или желаешь к Александру в дружину податься?

– Не мыслю я другой судьбы, с детства меня тятенька готовил в гридни княжеские. Коли не стало Владимира Мстиславича, значит мне след при Яромиле Владимировне остаться, – жарко произнёс Ратмир, сверкая глазами.

– Добро, – кивнул дядька Евсей, улыбнувшись, – будь по слову твоему, с таким охранителем Яромиле нечего бояться. А ты, Авдотья, вели дать девчонкам серебрушек. И правда, пусть сходят на торг, развеются, наряды посмотрят.

Глаза Голубы, Пелагеи, – средней сестры и Анисьи, старшой, загорелись. Они переглянулись, заулыбавшись.

– Уж мы тебе покажем, – затараторила Голуба, – платья аксамитовые, сарафаны парчовые, сапожки сафьяновые, ленты шёлковые, – она закатила глаза к потолку.

– Полно, полно, – добродушно заворчал дядька Евсей, – успеется.

После завтрака сёстры подобрали для меня длинную тёплую шубу, круглую шапочку и рукавицы. Гурьбой мы высыпали на улицу, сёстры подхватили меня под локотки, потащив мимо изгородей. За нами спешил Ратмир, положив руку на эфес своего меча и зорко глядя по сторонам.

Большой рынок, шумевший, как бушующее море, мы благополучно обошли. Сёстры свернули на боковую улочку, миновали скорняжью слободу и скоро вышли к небольшому закоулку, где в тупичке за невысокой калиткой виднелась маленькая избушка.

– Ратмир, побудь тут, – подошла к моему телохранителю Голуба, – тебе туда нельзя.

– Яромила, знаешь ли ты, куда идёшь?

– Ты в своём уме ли, ратник? – вдруг вспылила Анисья. – Мы сестру в обиду не дадим!

– Простите, боярышня, – потупился Ратмир, – после Словенска везде мне опасность чудится.

Он остался возле калитки, а мы прошли через небольшой двор, где в снегу деловито копошились куры и, отворив двери, ступили в тёмные сени.

Болтавшие всю дорогу без умолку сёстры примолкли, встали в темноте, будто ожидая кого-то. Пахло полынью и чабрецом, чуток шибал в нос дух кислой капусты. Мои ладошки стало покалывать, как тогда в лесу, я пару раз встряхнула руками.

– Заходи ужо, княжна, пока сенцы мне не поморозила, – раздался из-за двери приятный женский голос.