Вероятно, хурритским по происхождению является и неоднократно упоминаемое гадание с использованием птиц, называемых MUSEN HURRI (по-аккадски буквально «норная птица» =Tadorna или кеклик, каменная куропатка (?)). Техника этого гадания неясна, само же аккадское название птицы созвучно с наименованием хурритов (ḫiurri) и поэтому было воспринято в Малой Азии (в отдельных случаях (?)) как «хурритская птица» [Kammenhuber, 1976, с. 11]. Чтобы проиллюстрировать практику гадания в целом, приведем в переводе отрывки из текста, относящегося к этому жанру.

Когда причина божественного гнева определена, то ядовитые испарения, миазмы, можно устранить магическими средствами и тем самым уничтожить помеху, нарушающую религиозную гармонию. Дихотомия чистого и нечистого определяется не соперничеством чистой и нечистой субстанции, а отсутствием или присутствием конкретно мыслимой нечистоты, скверны. Таким образом, рассматриваемое здесь магическое мышление, будучи реконструировано на древнемалоазиатском материале, оказывается вопреки видимости монистическим. Чистота определяется только отрицательно как обособленность, и магическая практика, с помощью которой она может быть достигнута, представляет собой устранение нечистоты, то есть очищение, катарсис. Следовательно, выбор между магическим проклятием и магическим благословением (между «черной» и «белой» магией) отдан целиком на усмотрение мага, тогда как приемы в принципе одни и те же и направлены на устранение нечистоты.

При этом следует различать две формы магических действий: волшебство путем уподобления, по аналогии, и волшебство путем прикосновения, контакта. В первом случае совершается действие или называется событие, которое должно реально (in actu) осуществить цель магического действия. Во втором случае устранение нечистоты достигается прикосновением к подлежащему очищению существу или предмету, после чего нечистота обезвреживается вместе с магической материей, в которую она перешла при прикосновении. Здесь применяются как чистые субстанции — определенные растения и металлы, так и живые и неживые носители и субституты. Словесные высказывания, сопутствующие магическим действиям («заклинания»), могут приобретать характер молитв, в частности если дело касается передачи богам подземного мира на надежное хранение контаминированных субстанций.

Хурритское искусство заклинаний, очевидно, уже в старовавилонское время высоко ценилось в Южной Месопотамии. Таблички той поры, к сожалению большей частью неясного происхождения, содержат хурритоязычные тексты. В их заключительной части, написанной по-шумерски, они определяются как заклинания на разные случаи, вплоть до укуса змеи [Edzard, Kammenhuber, 1972—1975; Хачикян, 1976; Haas, Thiel, 1978, с. 10 и ел.]. Хотя в целом содержание такого рода текстов и остается в основном непонятным, все же, например, в отношении противопоставлений «гора — река, небеса — земля» [van Dijk, 1971, № 5, стк. 8—11] наблюдаются параллели с составленными на несколько веков позже религиозными текстами на хурритском языке из Хаттусы и Угарита. Эти тексты заимствованы, можно полагать, из хурритских районов Северной Месопотамии и районов к востоку от Тигра в период III династии Ура. Далеко идущие выводы о некоем хурритском компоненте внутри шумерской культуры должны вызывать к себе весьма скептическое отношение [van Dijk, 1971, с. 9]. Хурритские заклинания, относящиеся ко времени около 1700 г., были найдены в Мари [Thureau-Dangin, 1939]. Часть их записана вместе с аккадскими заклинаниями, но, к сожалению, билингвами они не являются.

Библиотеки Хаттусы донесли до нас многочисленные магические ритуалы из хурритского культурного ареала. Некоторые из них описывают ритуальные действия на хеттском языке, но текст заклинаний приводится по-хурритски, другие целиком составлены по-хеттски, и об их хурритской природе можно узнать только по характерным действиям и по выбору мест для произнесения заклятий, а также по употреблению отдельных специальных терминов хурритского происхождения.

Не только по сути, но и текстуально хуррито-хеттская магическая литература в основном происходит из страны Киццуватны на юго-востоке Анатолии, которая, вероятно, по крайней мере с XVI в., подвергалась культурному воздействию уже отмеченной хурритским влиянием Северной Сирии, а в пору своей зависимости от Митанни в конце XV и в начале XIV в., по-видимому, была особенно открыта для хурритских влияний. Первая большая волна заимствования киццуватнско-хурритских культов и магии приходится на время правления Арнувандаса I (около 1370 г.), то есть на время, последовавшее непосредственно за присоединением страны к царству Хатти, если принимать предложенную выше датировку этого события временем правления Тутхалияса II («III»).

Во всяком случае, Киццуватна представляет собой своего рода резервуар, куда стекаются традиции самого разнообразного происхождения. Здесь прежде всего следует назвать северосирийские топонимы; город Хашшу в этой связи уже упоминался; сюда же нужно отнести Алалах как родину жрицы-заклинательницы Аллаи-тураххе и составителя ритуалов Кецции [Salvini, 1975, № 3] и Халаб как место, откуда родом Эхель-Тешшуп, который также фигурирует в качестве автора сборника ритуалов. Нехурритские местные традиции Киццуватны выявляются с трудом, и все же скорее всего здесь должно было существовать множество точек соприкосновения с локализуемым дальше к западу лувийским языковым и культурным ареалом. Впрочем, тесное слияние лувийской и хурритской магической практики в хеттских заклинательных ритуалах может быть понято только исходя из открытой для синкретизма любого рода культурной ситуации, существовавшей в хеттской столице в период Великого царства. Совсем нерешенным остается и вопрос, насколько непосредственно, то есть в обход Северной Сирии, были восприняты хурритские влияния, шедшие из хурритского языкового ареала к востоку от Евфрата, скорее всего из Ишувы и Алше, но также и из Митанни.

Самые важные серии хурритских очистительных ритуалов из Хаттусы носят названия itkalzi и itkaḫ(h)i, являющиеся производными от хурритского слова itki — «чистый». Обе серии (текст: [Haas, 1984]) в части своих версий касаются лиц, известных из истории, таких, как Асму-Никкаль, тавананна (правящая царица) и сестра Арнувандаса I, Тату-Хепа, супруга последнего, продолжавшая быть царицей еще во времена Суппилулиумаса I [Bin-Nun, 1975, с. 261 и сл.], и Ташми-Шарри, которого, возможно, следует отождествлять с Тутхалиясом III [Gurney, 1979]. Следовательно, эти серии восходят к первой фазе заимствования хурритских текстов хеттами. Но, разумеется, они прошли затем в Хаттусе долгий путь многократных переписок, отраженный в примечаниях (колофонах), обычно помещаемых писцами в конце табличек [Haas, 1975].

Серия itkalzi сохранилась в ряде различающихся копий; в одной из них, занимающей десять табличек, упоминается более древний оригинал из города Шапинува на более чем 22 табличках. Независимо от различий между вводными частями разных текстов, ритуалы в пределах серии сгруппированы по субстанциям, подлежащим очищению: так, на десятой табличке одной из версий «слова серебра» следуют за «словами (растительного) масла», а другие таблички содержат «слова воды», лазурита, кедра и тамариска (Haas, 1975; 1978].