Важнейшим местом культа был храм (по-хурритски пурли с артиклем ед. числа — пурулле); в его целле стояло изображение божества. Те немногие храмы, что доныне обнаружены в хурритском языковом ареале, не имеют архитектурных признаков, которые можно было бы возвести к исконно хурритской форме храмов. Скорее всего здесь повсюду продолжаются местные традиции: в Нузе — распространенный уже в Месопотамии третьего тысячелетия тип сооружений «со смещением оси», в четвертом слое Алалаха — северосирийский тип «с прямой осью» и расположенными на ней папертью, антицеллой, целлой и культовой нишей в торцовой стене целлы.
B культе Тешшупа определеную роль играло помещение под названием ḫamri, засвидетельствованное уже в Малой Азии времени староассирийских торговых поселений, а позже во всем хурритском ареале [Laroche, 1953; Haas, Wilhelm, 1974, с. 116 и сл.], а также в Вавилонии. Модели хамру находились в числе добычи, доставленной в Хаттусу после завоевания Хаттусилисом I города Хашшу.
'В одном тексте из Нузы упоминается священная роща, куда выносили изображения богов; зачем это делалось, не сказано. Такой обычай еще долго держался в Ассирии [Menzel, 1981, с. 265, и примеч. 3539]. Существование священных рощ неоднократно подтверждается и хеттскими источниками.
Святилище особого рода представляет собой группа скал вблизи хеттской столицы Хаттусы, называемая ныне Язылыкая (по-турецки «исписанная скала») [Bittel и др., 1975]; свой окончательный вид святилище приобрело в конце XIII в. при царе Тутхалиясе IV. На стенах самого большого из трех помещений, образованных естественными скальными блоками, кое-где стесанными с внутренней стороны в вертикальном направлении, высечены в виде двух длинных полос рельефные изображения богов, слева — мужские божества, справа — женские, причем взгляды всех обращены на центральную пару — на бога Бури и его супругу. Сопроводительные надписи, сделанные хеттскими иероглифами, показывают, что перед нами хурритский пантеон, канонизированный в период Великого хеттского царства на основании киццуватнских версий [Laroche, 1952; 1969; Gtiterbock. — Bittel и др., 1975; Gurney, 1977]. На стенах одного из двух соседних помещений находятся рельефы божеств, имеющих отношение к подземным силам; в их числе божество в виде меча с рукоятью в форме человеческой головы в типичном для богов остроконечном головном уборе, опирающейся на четыре львиные фигуры. Этот рельеф интерпретируется как изображение вавилонского бога Неригала, чье имя может писаться словесным знаком «меч» (Gtiterbock. — Bittel и др., 1975]. На другом рельефе те же двенадцать богов, что изображены в конце «мужской» полосы в главном помещении. Их можно рассматривать как божества подземного мира, к которым взывают, когда необходимо очиститься от магического осквернения; и действительно, в щели между скалами у входа в главное помещение Язылыкая археологам удалось найти остатки магических очистительных ритуалов [Hauptmann. — Bittel и др., 1975, с. 62 и сл.]. Поэтому возникло мнение, что Язылыкая не является святилищем в том же смысле, что и обычный храм, посвященный регулярному культу, а скорее представляет собой место совершения очистительных ритуалов, аналогичных описанным в хурритском сборнике itkalzi {Haas, Wafler, 1974]. Однако эта точка зрения небесспорна ([Giiterbock, 1975]; см. по данному поводу [Haas, Wafler, 1977]).
Изображение божества изготавливалось предпочтительно из золота. По-видимому, в большинстве случаев это была круглая скульптура, наряженная в одежды и украшенная всевозможными драгоценными камнями [Kxonasser, 1963], а также снабженная характерными атрибутами, например оружием, прялкой [Рорко, 1978, с. 98 и сл.], которые сами по себе могли быть, в свою очередь, предметом культового поклонения.
Об употреблявшемся в храме культовом инвентаре мы имеем обильную информацию как из письменных, так и из археологических источников. В храме, находившемся в Вашшукканни и называвшемся bīt narmakti («дом очищения»), употреблялись серебряные кувшины, потому что по хурритскому, впрочем, широко распространенному представлению серебру свойственна особая очистительная сила [Haas, Wilhelm, 1974, с. 38 и сл.]. В храме Иштар-Шавушки Нузийской стояли фигуры львов, а для возлияний употреблялись сосуды в форме львов. Кроме того, были найдены многочисленные фигурки обнаженных женщин с преувеличенными половыми признаками. Таким образом, обе ипостаси богини, воинственная и сексуальная, засвидетельствованные текстами, отражены также и культовым инвентарем. И в храме Иштар Ниневийской в Хаттусе также имелись ритоны в форме львов [Vieyra, 1957, с. 136].
В хурритском культе повсеместно встречается своего рода таган для очага, называемый ḫubrušḫi; иногда его обожествляют и даже приносят ему жертвы [Wilhelm, 1975]. Довольно часто — впервые в VII слое Алалаха (первая половина XVI в.) — в одном контексте с таганом упоминается чаша, называемая aḫrušḫi, в которой жгли ароматические вещества (хур. aḫri с артиклем ед. ч. aḫarre). Из мебели, имевшейся в храме, прежде всего следует назвать трон (kišḫi), ложе (natḫi) и два предмета, именуемые tuni и tapri, — соответственно скорее всего «скамейка для ног» и «стул». Все они предназначались для богов. Из среднесирийского города Катны до нас дошли обширные списки храмового инвентаря, составленные на аккадском языке, но позволяющие, опираясь на многочисленные хурритские имена нарицательные, отнести город к хурритскому культурному ареалу [Boltcro, 1949].
Если по отношению к божеству не выдерживается предписанный порядок, если постоянная охрана его сакральной сферы от непосвященных, осуществляемая при помощи соответствующих ритуалов, нарушается, то божественная сила от соприкосновения с нечистотой терпит ущерб и бог перестает обеспечивать процветание и миропорядок. Согласно антропоморфным представлениям своих почитателей, он, будучи обуян «гневом», карает людей.
По более архаичной концепции, проявляющейся чаще именно в анатолийских источниках, богов заставляет действовать не личное побуждение, не «гнев», а именно ущерб, нанесенный божественной благотворной силе. Иными словами, «гнев» божества мыслится здесь как ядовитые испарения (миазмы), с которыми можно бороться магическими средствами. Причины и следствия помех божественному воздействию в этой концепции различить весьма нелегко: для своевременного обнаружения скверны оказываются нужны божественные указания. Они могут исходить и непосредственно от самого божества: бог Солнца и бог Луны могут померкнуть, бог Бури — разразиться грозой. В таких случаях мы говорим о предзнаменованиях (omen). Если предзнаменование вызывается искусственным путем, речь идет о прорицании (oraculum): например, выпускают птицу и толкуют ее полет (auspicium) или в жертву приносят овцу, чтобы по форме ее внутренностей прийти к определенным выводам (haruspicium). Терминологическое разделение предзнаменований и прорицаний иногда весьма искусственно, как, например, в случае, когда проводится различие между вещим сном, который приснился невзначай, и сном, приснившимся тому, кто с целью его увидеть намеренно остался на ночь в храме (инкубация).
Свой вклад в древневосточное учение о предзнаменованиях и в древневосточную практику прорицаний хурриты внесли, выступая в основном в качестве посредников [Kammenhuber, 1976]: они переводили вавилонские сборники предзнаменований на свой язык, переняли из Месопотамии гадание на внутренностях; а хеттам эти умения достались уже от хурритов. Сборники предзнаменований находились в числе древнейших хурритских текстов, написанных в Хаттусе [Wilhelm, 1987a]. Заимствовать вавилонские сборники прорицаний (точнее, их версии, предшествовавшие каноническим), такие, как прорицания по внутренностям (серия «bārutu»), по выкинутому плоду (серия «šumma izbu ), а также по звездам (серия « Enūma Anu Enlil»), побуждала скорее любознательность, нежели склонность найти им практическое применение.
По-видимому, для практики предсказаний у хурритов типично сочетание гадания на внутренностях с просьбой о разъяснении некоей житейской ситуации. Это сочетание — а оно, вероятно, является первоначальной формой гадания на печени, широко распространенного на Древнем Востоке, — засвидетельствовано в месопотамском ареале аккадскими текстами типа tamītu, представляющими собой прошения о прорицаниях, обращенные к Шамашу и Ададу, и ответы на них, зависящие от увиденного жрецом при созерцании овечьей печени [Lambert, 1966; Kammenhuber, 1976, с. 114; Oppenheim, 1977, с. 213 и сл., 372 и сл.]. Только что текст такого рода всплыл в относящемся к Аррапхе городе Курруханни (начало XIV в.) (не опубликован; узнан К. Деллером). Сочетание гадания на печени с просьбой о предсказании характерно также для большой группы хеттских прорицаний SU, где терминология с одинаковой ясностью свидетельствует как о вавилонском происхождении процедуры гадания на внутренностях, так и о хурритском посредничестве при его дальнейшей передаче [Laroche, 1962]. Недавние находки текстов из среднеевфратского торгового центра Эмара показывают, что этот город был местом, где культивировалась описываемая разновидность хурритского гадания на внутренностях [Laroche, 1977], В Сирии и в Палестине, так же как и в Хаттусе, часто изготавливались глиняные модели овечьей печени, на которых помечались данные, относившиеся к предсказаниям, а иногда письменно фиксировались и сами предсказания. Этрусско-римская практика гадания на внутренностях, а также обнаруженные в Италии глиняные модели печени несомненно связаны с древними переднеазиатскими гаданиями на внутренностях, однако пока трудно сказать что-нибудь определенное о том, каким путем могли быть передана эта традиция [Kammenhuber, 1976, с. 114 и сл.; Haas, 1977].
