— На самом деле, я представлял тебя, — усмехнулся Макото. — Вот только за весь вечер не услышал ни одной дрянной шутки.

Со стороны любому, кто не знал Макото и Рю, могло показаться, что практически каждый разговор их рано или поздно переходит в перепалку и обмен колкостями, притом столь едких, что яду в их словах позавидовала бы даже гадюка.

Однако если поначалу вечно брюзжащий старикан совершенно искренне выводил Макото из себя своими комментариями по поводу и без — особенно, когда он вонзал шпильку в семью Такэга — то теперь скорее воспринимал остроты Рю как дружеский тычок в плечо.

А уж после долгих и бесполезных разговоров со знатью Макото и вовсе готов был беседовать с Рю днями и ночами, лишь бы не слышать занудный бухтежь какого-нибудь напыщенного идиота.

— Как прошел карнавал в курятнике… Прошу прощения, очередное собрание Совета? — Рю словно бы прочитал мысли Макото и невольно надавил на больную мозоль.

Тот в ответ лишь тяжело вздохнул. После гибели императора власть над империей временно перешла в руки Совета Домов, в котором состояли наиболее влиятельные и уважаемые аристократы, в том числе и Макото с Ичиро, ставшие во главе Дома Змея после гибели отца от рук предателя Исаро Ода. Макото, конечно же, предполагал, что его ожидает не слишком веселое времяпрепровождение, однако он и предположить не мог, что все будет настолько плохо!

Собрание могло начаться сразу после рассвета и закончиться глубоко за полночь. Нудные долгие разговоры сменялись жаркими перебранками, которые, пускай и немного, но хотя бы забавляли и давали отвлечься. Кто бы мог подумать, что ханжа Соро, глава Дома Ласки, обычно поджимающий губы, услышав в своем присутствии слово «дерьмо», мог в легкую составить конкуренцию уличным толкачам, делящим выгодное местечко для торговли…

Дом Цапли заикнулся о том, что они как никто имеют полное право возвести на престол одного из своих членов — мальчонку по имени Огава, который по какой-то там троюродной бабке кем-то приходился почившему императору Симада. Не успел представитель Цапель усесться обратно, как все остальные, мгновенно сплотившись против наглых выскочек, набросились на него чуть ли не с кулаками, припомнив тому и нерадивого Йоши, выходца из Дома Цапли, который долго бесчинствовал вместе с бандой ронинов, и прочие прегрешения, большую часть коих, впрочем, таковыми можно было считать лишь с большой натяжкой.

Лидер Дома Тигра, Тоши Утида, обвинил Ичиро и Макото в том, что они разделили место главы Дома лишь для того, чтобы иметь на Совете больше голосов. Первый спокойно объяснил господину Утида, что ни в одном законе не указано, что Домом обязан управлять лишь один человек, если же господин Утида, считает иначе, Ичиро с удовольствием ознакомится с соответствующим документом. Макото же, недолго думая, просто-напросто послал Тоши куда подальше, чем и запустил новый виток выяснения отношений.

В это же время Дом Ветра решил отомстить Дому Воробья за смерть молодого воина Изау, которого на приеме у почившего ныне императора коварно убил Кента Иву из семьи Иву, действующий заодно со Жнецом. Несколько заклинателей Дома Ветра напали на дальних родичей Иву в центре города посредь белого дня — и лишь молниеносное вмешательство городской стражи позволило обойтись без жертв. Члены Дома Воробья тем же вечером покинули столицу и укрепились на своих землях, заручившись поддержкой Дома Винограда, Дом Ветра же жаждал крови и требовал мести.

И это все лишь наиболее выдающиеся события за прошедшие несколько дней. Мелких же склок, стычек и скандалов было столько, что у Макото уже пухла голова пытаться запомнить, кто кого в чем обвиняет и по какому поводу, писари же под вечер едва ли не падали на пол от усталости, конспектируя все взаимные обвинения.

Признаться, Макото уже не раз пожалел о том, что дал уговорить себя остаться и не отправился вместе с Кенджи в погоню за Жнецом. На самом-то деле, участвовать в бесцельных дискуссиях мог и Ичиро — как-никак, опыт имелся — а если Макото выдвинется в путь прямо сейчас, быть может, сумеет нагнать друга с его спутниками еще до того, как он покинет земли Дома Волка и войдет в Хрустальные Пустоши…

— Наибольшее мужество иной раз — делать не то, что хочется, а то, что должно, — глубокомысленно произнес Рю, выслушав жалобы Макото.

— Да ты никак в философы решил заделаться, старик, — буркнул Макото, усаживаясь на скамью и беря в руки графин с водой. — Не иначе как это написал в своих трудах один из многочисленных мыслителей, что днями напролет сидел под деревом, наблюдая, как листья сакуры медленно опадают на землю?

— Нет, то сказал один мой хороший знакомый, когда его спросили, зачем он выпил вторую бутылку сакэ, уже еле стоя на ногах, — хмыкнул Рю. — И падали в тот момент разве что его портки. Но уж если ты ввязался во всю эту возню с власть имущими — иди до конца. Поздно просить понизить ставку, когда кости уже брошены.

— Не припомню, чтобы ты говорил так Кенджи, — в раздражении бросил Макото; после он сделал несколько жадных глотков, чтобы утолить жажду, остаток же воды Макото вылил себе на голову и тряхнул волосами, распрыскивая вокруг мелкие брызги.

— Не припомню, чтобы он был сыном главы древнего рода, который перед смертью завещал сыновьям делать все, ради благополучия собственного Дома, — без тени усмешки покачал головой Рю. — У нас с твоим отцом возможно и была взаимная неприязнь, в силу довольно разных точек зрения на многие вещи, однако он всегда был человеком слова, что и продемонстрировал на деле. Понимаю, что с гиканьем носиться за чернокнижниками и демонами куда веселее, чем обсуждать политику в компании старых зануд, но, чую, первым ты еще успеешь пресытиться.

Что Макото действительно недолюбливал в Рю — так это то, что иной раз и возразить ему было нечего.

— Жаль Кенджи не видел рожу Тоши, — невольно ухмыльнулся Макото, припоминая его раскрасневшуюся от гнева морду. — Я думал, он вот-вот лопнет от злости.

— Продолжай в том же духе — и сможешь потом хвастаться, что первым в мире убил человека простой бранью, — усмехнулся Рю, приглаживая усы. — Научишь Кенджи этому приему, когда он вернется.

— Ты единственный человек, кто говорит об его возвращении «когда», а не «если», — заметил Макото.

— Вряд ли я один держу подобную мысль, — пространно произнес Рю, а потом отлип от стены и направился к двери. Пред тем, как покинуть додзе, уже стоя на пороге, он оглянулся и сказал: — Ты уводишь локоть слишком далеко назад. Из-за этого удар становится медленнее, не слишком обретая в силе.

Проводив его взглядом, Макото хмыкнул, поднялся на ноги, вновь занял место перед манекеном, и нанес удар, воспользовавшись советом Рю. Действительно, старикан оказался прав. Уже который раз за сегодняшний вечер.

Вдох. Удар. Выдох.

Вдох. Удар. Выдох.

Вдох. Удар…

Поначалу Кенджи не поверил своим глазам, но, увы, стоявший пред ним живой мертвец — как бы странно это не звучало — не был ни иллюзией, ни игрой воображения. Заместо носа у него зияла черная дыра, превратившаяся в лохмотья одежда стала колом от засохшей крови, изо рта вырывался утробный стон, напоминающий звериный рык, а в глазах застыли холодные голубые огоньки. Но то было не самое ужасное. Пальцы крестьянина вдруг начали вытягиваться, ногти загибаться и удлиняться, превращаясь в настоящие когти, зубы же теперь напоминали кривые кинжалы.

Несколько мгновений покойник просто пялился на Кенджи, а потом ринулся прямо на него. Сбросив оцепенение, Кенджи стал полубоком, выставил перед собой клинок, а потом, когда мертвец приблизился поближе, сделал шаг вперед и нанес удар. Меч вошел в покойника почти наполовину, пронзив сердце, но тот, казалось, этого и не заметил. Врезавшись в Кенджи, мертвец рухнул вместе с ним на землю, заставив выпустить меч.

Гнилой смрад из разинутой пасти был просто невыносим, силе же, с которой бывший крестьянин прижал Кенджи к земле, мог позавидовать любой бугай; казалось, мышцы твари были из стали. Кенджи, локтем держа покойника на расстоянии и не давая вцепиться в себя зубами, что есть мочи ударил того в висок. Раз, другой, третий — треснула кость, на Кенджи полилось что-то склизкое и мерзкое, но покойнику все было нипочем; вцепившись ледяными пальцами в горло Кенджи, мертвец занес над головой когтистую лапу, намереваясь отправить Кенджи к праотцам.