— Главное, не волнуйся. Все будет хорошо! — успокаивает меня Саша. — Выйдешь к трибуне. Если автобиографию спросят — расскажешь, на вопросы отвечай, не торопясь, обдумывай. Не робей!

Он слегка приподнял меня за локти, и мы вошли в красный уголок.

Сел я рядом с Сашей во втором ряду от сцены. Волновался, даже слышал, как сердце гулко бьется в груди.

Народ прибывал. Вскоре все ряды были заняты.

На сцену поднялась невысокая белокурая Наташа Селиванова — секретарь бюро.

— На учете в организации состоит сто двадцать человек. Присутствует семьдесят пять, четверо болеют, остальные во второй смене. Какие будут предложения?

— Начать собрание! — выкрикнули сзади.

Сашу избрали в президиум. Он ободряюще пожал мне локоть и ушел на сцену. Сердце забилось сильней.

«Ну, — думаю я, — сейчас вызовут…»

Я перебираю в памяти возможные вопросы, силюсь вспомнить по порядку обязанности комсомольца.

Собрание ведет Саша.

— В комсомольскую организацию цеха поступило заявление от Журавина Сергея Игнатьевича с просьбой принять его в ряды Ленинского комсомола.

Я встаю, стараюсь держаться как можно спокойнее. Усердно разглядываю, сучок на спинке стула, поглаживаю его пальцем. Сучок темный и очень гладкий, полированный… Белая косынка с крупными синими горошинами… Я ее уже где-то видел… Ах да, это же наша учетчица Нина. Сегодня она не важничает, оглядывается с любопытством… Интересно, какие вопросы будут?

Ковалев зачитал мою анкету, кивком головы дал знак выходить к трибуне. Выхожу, чувствуя, как ноги дрожат в коленях. «Размазня! Кисель!» — ругаю себя за нерешительность и робость.

Задают вопросы — отвечаю.

Подымается Саша.

— Журавина я знаю хорошо. Это честный парень. Учится в вечернем техникуме. За полтора года работы Сергей достиг квалификации пятого разряда. Предлагаю принять Журавина в комсомол!

— Кто еще желает выступить? — спросила Наташа Селиванова, оглядывая зал.

— А чего там выступать, — сказал Стрепетов с места. — Что — Журавина не знаем? Водку пьет умеренно, в милицию приводов не имеет. Серега, я верно говорю?

В зале раздался хохот.

Наташа постучала карандашом по столу.

— Товарищи, прошу серьезней! Поступило одно предложение: принять Журавина в комсомол. Другие предложения будут? Нет? Ставлю на голосование. Кто за то, чтобы Сергея Журавина принять в ряды Всесоюзного Ленинского Коммунистического Союза молодежи, прошу поднять руки.

Я стою, опустив голову, и боюсь взглянуть в зал. «А вдруг не примут?..»

— Против? Нет. Воздержавшихся? Нет. Принято единогласно!

…Через два дня в райкоме мне вручили комсомольский билет. Шел домой, нет-нет да и вытаскивал из внутреннего кармана пиджака тоненькую книжечку и любовался.

И вот я сижу во Дворце культуры. Впереди, почти напротив меня, двумя рядами ближе к сцене, сидит Лена. В полумраке зала я вижу ее кудрявую голову и думаю: «Раньше у нее были косы. Красивые, длинные и тугие косы. Зачем она их отрезала? Они были ей очень к лицу. А теперь сделала этот «вей-ветерок». Мода! Интересно, что она подумала, когда меня награждали грамотой? Хотя… Собственно, зачем я о ней думаю?

Я стараюсь следить за концертом, который идет на сцене, но мысли упрямо возвращаются к старому. Но вот занавес — концерт окончился. Зрители начали шумно расходиться. Пора и мне, но что-то удерживало. У выхода Лена сама приблизилась ко мне.

— Здравствуй, Сергей! Тебя можно поздравить! — она взглядом указала на грамоту, которую я держал свернутой в трубочку. Вместе очутились на улице. Был тихий летний вечер. Легкий ветерок играл над землей. Деревья полнились сыпучим шорохом.

— Как мы давно не виделись, — сказала Лена так просто, будто не было у нас размолвки. — Ты повзрослел, возмужал.

— Ты тоже. Только похудела немного.

— А ты куда убежал в перерыв? Я тебя искала. Не разучился еще танцевать?

— Пока нет…

Лена рассказывала о новых «стильных» пластиночках, о каких-то любимых кинозвездах и о прочих пустячках. Я ее не узнавал. Это была совершенно другая Лена, совсем не та, которую я знал раньше. У новой Лены появилась небрежная манера разговора. Не было той прежней застенчивости, непосредственности, которые делали ее милой и красивой. И эта прическа…

О наших прошлых взаимоотношениях мы не обмолвились ни словом.

— Сергей, а ты помнишь Тамарку? — спросила Лена после недолгого молчания. — Она замужем за летчиком. Он так ее любит! Такие подарки дарит!

Это был разговор обо всем и ни о чем.

— Ну, а ты? — спросил я. — Окончила десятилетку?

— Да… Сдавала в медицинский. Не прошла по конкурсу. Снова занимаюсь в десятом классе, в вечерней школе.

— Так ты работаешь?! — обрадовался я.

— Нет.

— Как нет?.. А как же ты поступила в школу рабочей молодежи?

— Папа устроил. У него там какой-то знакомый.

Она произнесла это обыденным тоном, будто говорила о билетах в кино, которые ей устроила знакомая кассирша. Я смотрел на нее и не верил, что это та самая Лена… Она была совсем чужой — я это почувствовал сердцем. Развязные манеры, небрежный тон…

— Да, ты знаешь, Галочкин приехал!

— Откуда?

— Он учится в военном училище. Красавец стал, можно влюбиться.

Мы подошли к подъезду ее дома.

— Приходи завтра. У меня бывает весело. Собираются девчонки, мальчики. Танцуем. Коля завтра должен прийти. Он про тебя спрашивал.

Я молчал.

— Придешь?

— Не знаю. Посмотрю…

Я ушел, полный тревожных, противоречивых чувств. Ночью мне приснился странный и неприятный сон: я видел Лену вместе с двумя крикливо одетыми парнями. Они вели ее под руки. Лена смеялась неестественным, нервическим смехом… Утром проснулся с нехорошим осадком на душе. «Отчего это? Лена вчера приглашала к себе… Да, приглашала. Идти или не идти?.. Какая она странная стала, совсем чужая…»

Эти мысли будоражили целый день. Я перебирал в памяти события последних лет, знакомство с Леной, начало дружбы и… разрыв. Почему разрыв? Из-за Семки? Нет, ревности не было. С Леной у нас все кончено, но все-таки было неприятно, точно я в чем-то провинился. Лена вспоминалась то простой и близкой, какой я видел ее в день знакомства и в первое свидание, то далекой и чужой, как сейчас. Потом вдруг вместо Лены вставало передо мной улыбающееся лицо Тани Ковалевой… Таня! Она хорошая. С ней можно запросто говорить о чем угодно. И Саша…

«Идти или не идти?» — спрашивал я себя в сотый раз, и внутри начинали спорить два голоса. Один требовал: «Иди!» Другой отказывался. А почему бы, собственно, не сходить? Что тут особенного? Ничего. Пойду просто так, ну, хотя бы для того, чтобы Галочкина увидеть.

И я направился к Лесницким.

Дверь квартиры распахнута настежь. Из комнаты вырываются звуки джазовой музыки. Я остановился в нерешительности. Из кухни с папиросой во рту вышел Галочкин в военной курсантской форме, в начищенных до блеска сапогах.

— А! Серега! Салют! Сколько лет, сколько зим! Вот хорошо, что пришел.

— Здравствуй, Колька! — Я искренно обрадовался встрече, забыв о прошлой обиде. — Как в училище?

— Ничего, нормально. В будущем году чин присвоят. Вообще, я тебе скажу, офицеры живут — дай боже! — он щегольским движением поправил гимнастерку под ремнем, собрав складки назад. — Чуть не женился там на одной студенточке. М-м! Девочка, если б ты знал! Как-нибудь потом расскажу. А теперь пойдем. Тут такое веселье! Ленка молодец! Папа с мамой на курорте, а она тут вовсю хозяйничает.

Коля взял меня за рукав и потянул в комнату.

— Представляю нового гостя!

Первым ко мне шагнул Семка.

— Мы, кажется, когда-то вместе учились? — спросил он насмешливо.

— Кажется.

— Очень рад пожать вашу мозолистую руку.

Семка манерно склонил свою прилизанную голову. На нем широченный рыжего цвета пиджак и узкие голубые брюки, отчего его фигура казалась треугольной, смешной.