— Собрал? — спросил Ковалев.

— Собрали, — тихо сказал я. — Костя помог.

Ковалев ничего не ответил, только посмотрел на Костю, сидевшего на корточках спиной к нам, и понимающе улыбнулся.

После обеденного перерыва цех облетела новость: Стрепетов с фрезерного участка выиграл на облигацию 25000 рублей. И начались толки да перетолки. Дело понятное: мимо такого случая равнодушно пройти никак нельзя. Не что-нибудь — 25000! Строили всякие догадки и предположения. Одни говорили, что Стрепетов теперь уволится с завода и будет жить припеваючи (на двадцать-то пять тысяч?!). Другие считали, что увольняться не следует. Деньги положить в сберегательную кассу на срочный вклад. Очень доходно: на проценты более тысячи рублей в год! Третьи (к ним относился наш Гришка Сушков) ничего не предполагали, а только горько сожалели, что-такая сумма досталась не в их руки.

— Привалило же человеку, — вздыхал Гришка и кисло морщился. — А мне и десятки никогда не перепадало. Своих облигаций на восемь сотен имеется, да еще у одной старухи на толчке две двухсотрублевых по четвертной взял. И хоть бы раз выиграл!

Гришка от зависти даже похудел, у него пропало желание работать.

Интересно, кто этот счастливчик с фрезерного участка?

— Ты знаешь Стрепетова? — спросил я Костю.

— Знаю, Мишка — мой товарищ, вместе в общежитии живем.

— Правда, что он выиграл?

— Кто его знает. Пойдем спросим.

Когда мы с Костей появились на фрезерном участке. Мишка разговаривал с дядькой-стропалем.

— Ну, ты как теперича будешь? — спрашивал его дядька. — Женишься, али что?

— Женюсь, папаша, непременно.

— Дом купишь, значитца?

— Обязательно.

— Свадьбу, стало быть, закатишь?

— Закачу. И тебя, папаша, непременно приглашу. Не откажешь?

Дядька чуть не прослезился.

— А главное, не пропей ты денег. Молодой ты парень-то, взбредет в голову шельмовая. Худо, стало быть, будет.

— Нет, папаша, слово даю — не пропью. Будь покоен.

Три дня обсуждали это событие, а на четвертый выяснилось, что никаких денег Стрепетов не выигрывал. Просто пошутил.

Каждый раз, когда поступала новая тиражная таблица, ее вывешивали в цехе на видном месте, чтобы люди могли проверить облигации. Возле нее всегда толпился народ. Мишка Стрепетов взял да и записал себе в блокнот (взбрело же такое в голову!) номер серии и номер облигации, на которую выпал выигрыш 25000 рублей. Для пущей важности округлил в таблице карандашом эти цифры и отправился восвояси. На такие вещи у людей глаз цепок, с налету заметили, зашептались, глядя вслед Мишке. Известие, что Стрепетов выиграл большие деньги, на устах не залежалось, вмиг облетело весь цех. А когда узнали, что все это шутка, смеялись от души. А Мишка ходил хоть бы тебе что!

Над входом в женскую школу сверкает огненная надпись из электрических лампочек:

Яркий свет пронизывает плотные, запорошенные снегом ряды кустов со стриженными бобриком верхушками. На присыпанной снегом тропинке видны свежие следы: маленькие — девчонок, побольше — ребят.

— Эй, Иван! — кричит Колька воображаемому кучеру. — Подай карету к пяти утра. Да смотри, каналья, не проспи!

Это Колька выкладывает свои познания в литературе XIX века. Когда я бросил школу, начинали изучать Гоголя.

Попеременке колотим друг друга рукавицами по спине.

— Как вы думаете, граф, — говорит мне Колька, — княжна Лесницкая нынче будут?

— Хватит дурачиться! Пошли.

Упоминание о Лене неприятно задело меня. Вспомнил последнюю с ней встречу. Я старался гнать от себя тревожные мысли, а сегодня надеялся выяснить у Лены наши отношения.

В вестибюле оживленно. Девчонки суетятся, особенно усердствуют дежурные с красными повязками на рукавах. Из учителей никого нет — бал проводит комитет комсомола. Без учителей лучше. Девчонки из кожи лезут, проявляя самостоятельность.

В коридорах разноцветные флажки, фонарики, гирлянды. Елка хороша! Между разлапистых веток мягко мерцают лампочки: зеленые, красные, синие… Вершина с серебряным наконечником вознесена под самый потолок.

До официального начала еще минут двадцать, но вечер фактически начался. Танцы в разгаре. Когда «уполномоченный комитета» меняет пластинку, все устремляются к стульям, выстроенным вдоль стен, и середина зала мгновенно пустеет.

Мы с Галочкиным пробираемся в другой конец зала. Колька идет впереди с независимым видом, вытянув шею, как гусь.

— Нет, ты скажи, Серега! Девчонки-то как преобразились! Красавицы! Вот что делают с человеком наряды.

Возле девочек из девятого «А» стоит расфранченный Семка-Зюзя. На физиономии у него томно-слащавая гримаса. Разговаривает он противным сюсюкающим голоском. Колька дергает меня за рукав:

— Серега, по правому борту вижу — кого, думаешь? Довольно приятную особу в голубеньком платьице.

Я оглядываюсь. В противоположном конце зала среди подружек-одноклассниц стоит Лена.

В динамике зашипело и треснуло. Бархатно полились ритмичные звуки фагота — тягучее танго. Колька моментально исчез. Совсем рядом проплыла с подружкой Лена. Жаркие щеки, на лбу непослушная завитушка, тонко шелестит голубой шелк платья. Никогда не видел ее такой красивой. Неотрывно слежу за ней, но она меня не замечает. Следующий танец Лена опять ушла танцевать с подругой. Я гадал, в каком конце зала они остановятся, когда умолкнет музыка, но всякий раз при моем приближении девушки перепархивали на другое место.

Наконец Лена очутилась почти рядом. Я решительно подошел к ней.

— Здравствуй!

— А, здравствуй. — В ее голосе все тот же холодок, что и при последней встрече.

— Пойдем танцевать?

— Знаешь, мне что-то не хочется. Пригласи какую-нибудь другую девочку.

— Ты избегаешь меня?

— И не думаю, — Лена скривила губы.

— Мне нужно кое-что спросить у тебя.

— Я слушаю.

— Я несколько раз приходил к тебе, но не заставал дома.

— Что ж, по-твоему, я не могу никуда выйти?

— Я не об этом… Скажи, почему ты в тот раз ушла?

— Когда?

— Тогда, помнишь, когда я с работы шел?

— Я ж тебе сказала, что мне было некогда.

— Это был предлог. Ты просто не хотела, ты боялась говорить со мной. Тебе было стыдно стоять со мной, да?

— С чего ты взял? Очень мне нужно! И вообще, что ты надумал сегодня об этом говорить?

— Ну, хорошо… Можно и в другой раз.

Я пожал плечами и отошел в сторону.

Потом я видел, как к Лене подскочил Семка, изогнулся, как гусеница… И они ушли танцевать. Я понял: Лена не хотела танцевать со мной. Было очень обидно. Что-то до боли сжалось в груди, мрачное отчаянье овладело мной. Я поскорее выбрался из зала, оделся и убежал из школы, будто за мной кто гнался. Брел пустынными, тихими улицами. Густой волокнистый снег, точно занавес, опускался на землю. Город щедро светился окнами, пел, веселился… Колька, наверное, балагурил в компании девчонок. И Лена… Только я один, некому не нужный, брел по безлюдным улицам и чувствовал себя одиноким, забытым… Забытым? Нет! Я был злым, во мне кипела обида: почему?!. За что?!.

А жизнь двигалась вперед своим порядком, поворачиваясь ко мне то лучшими, то плохими сторонами. Уже полмесяца, как я самостоятельно от начала до конца собираю приспособления. Теперь понял, что на одном «гопе» далеко не уедешь. Нужно знать множество разных тонкостей, уметь читать чертежи и разбираться в конструкции до мельчайших подробностей.

С последним приспособлением у меня тоже произошел казус. Принял я наряд, работа вроде несложная: зажимное устройство с пневмоцилиндром. Мы с Костей Бычковым таких монтировали много. Принялся за сборку, посвистывая. За два часа собрал и понес испытывать. Подсоединил шланг со сжатым воздухом, повернул рукоятку крана, туда-сюда — пш-ш, пш-ш — и ни с места. Меня, как и в тот раз, обдало холодным потом. Опять загадка. И руки опустились: как разгадать? Спросить?.. Нет, сам буду искать причину.