"Как же отреагирует "Эпикура"?" – этот вопрос прожигал сознание.

Недавняя сенсация, выведенная им в свет, стала подарком судьбы, шансом всей жизни. Для "Эпикуры" же – ударом, тяжёлым, как молот. Страна бушевала, общественное мнение единым хором заклеймило компанию предателями. Даже акционеры поспешили отвернуться, будто от заражённого тела.

В основе скандала лежало обвинение: будто бы прибыльность клиентов в "Эпикуре" оценивали по цвету кожи и вели бизнес, опираясь на такие данные. Подобная практика казалась чудовищной, немыслимой, и волна негодования захлестнула всё.

Но кое-что в этой истории не укладывалось в привычную логику. Источник утечки оставался тенью – неясным, неуловимым. Две версии крутились в голове: донос от инсайдера или же намеренный слив самой компании.

"Скорее всего – инсайдер", – склонялся Слейтер.

Обвинения в расовой дискриминации сами по себе смертельны. Даже если позже они опровергнуты, пятно позора уже невозможно смыть. С какой стати "Эпикуре" самой вытаскивать наружу такую бомбу?

Тем более их реакция выглядела откровенно провальной. Лишь одно короткое заявление: "Обвинения беспочвенны". Ни объяснений, ни попытки успокоить публику. Тишина, усугубляющая подозрения. И всё же осторожность не отпускала. "Эпикура" прежде вела себя непредсказуемо. Исключать и второй вариант было нельзя.

А что, если это хитрая ловушка? Что, если вброс оказался ложным, и вскоре они громко заявят: "Белая Акула пыталась нас уничтожить недостоверными данными"? Ход рискованный, но при Пирсе – возможно всё. Этот человек умел действовать так, что невозможно было угадать следующий шаг.

Именно поэтому Слейтер держал дистанцию: он лишь вынес обвинения на публику, но оставил себе лазейку, подчеркнув, что данные не подтверждены. В итоге удар пришёлся по "Эпикуре", а "Шарк Кэпитал" оказалась на гребне волны.

Но теперь ситуация менялась. "Эпикура" неожиданно согласилась выйти в эфир. Для чего? Что собирались доказать?

Единственный разумный вариант – попытка доказать невиновность. Скорее всего, они будут твердить, что документы сфальсифицированы, предъявят какие-то свидетельства, подкрепят доводы графиками и цифрами. Странно лишь одно: почему понадобилось столько дней на подготовку?

Разве что удар был столь внезапным и сильным, что внутри компании царил хаос. Тогда промедление ещё можно объяснить. Но даже это не снимало чувства странности, липкой, тянущейся нитью в воздухе.

Слейтер провёл ладонью по щеке, смахивая невидимую пыль. Что-то в этой истории оставалось неправильным, как фальшивая нота, звучащая среди выверенной симфонии.

Слишком грубо, слишком неряшливо для той "Эпикуры", что раньше умела держать удары. Компания, побеждавшая трижды из трёх, вдруг показала трещины – и это не давало покоя Слейтеру. Непривычная дрожь сомнения скользнула под кожу.

– Пора, – резкий голос сотрудника разорвал вязь мыслей.

К горлу потянулись холодные пальцы техники, цепко закрепляя микрофон. Металл защёлки щёлкнул, как спусковой крючок. Воздух в коридоре студии был густ от пыли прожекторов и резкого запаха пластика, нагретого лампами. Декс Слейтер заставил себя собрать мысли в тугой комок. Сомнения оставить уже было поздно – теперь оставалось только смотреть, какие карты готов противник.

Шаги повели его в главный зал, где под потолком гудели кондиционеры, а свет софитов резал глаза. И вдруг взгляд упёрся в знакомый силуэт. Высокая фигура со славянскими чертами лица, явно восточного-европейского происхождения.

Сергей Платонов… что и требовалось доказать. Русский!

Глаза Слейтера сузились. От "Голдмана" должен был прийти аналитик – но имя до этого момента оставалось тайной. Теперь оно обрело лицо. Воспоминание, будто вырванное из прошлого: пара встреч с Уитмером, где этот молодой человек стоял сзади, бесшумный и незаметный, словно предмет мебели. Настолько незначительный, что имя не задерживалось в памяти.

И вдруг именно его выставляют на прямой эфир?

"Сошли с ума?" – мелькнуло раздражение. Но тут же промелькнула иная мысль: "В этом есть логика".

Вопросы расы – тема скользкая, острая, будто лезвие. Белый – скажет слово, и его обвинят в высокомерии. Чёрный – и это превратится в картину жертвы, обличающей угнетателя. А вот русский способен балансировать: вроде бы близок к меньшинствам, но при этом не вовлечён напрямую, даже белый, как бы. Такой голос может звучать объективнее.

"Хитрый ход", – отметил Слейтер, но сомнение не рассеялось.

Аналитик против "Белой Акулы"? Абсурд.

Тем более сейчас, когда "Эпикура" отчаянно нуждалась в очищении имени, когда каждый их шаг рассматривали под увеличительным стеклом. Отдать такую роль новичку? Только ради того, что он азиат?

Вывод напрашивался один: руководство не собиралось рисковать собой. Генеральный директор или топ-менеджер могли сорваться на прямом эфире, выдать лишнюю фразу – и тогда скандал взорвался бы ещё сильнее. А вот младший аналитик – пешка. Скажет не то – его спишут: мол, ошибка сотрудника низшего уровня, компания здесь ни при чём.

Может, это лишь пробный шар? Вброс идей наугад – посмотреть, какая зацепится в глазах общественности. Если что-то найдёт отклик – строить на этом официальную линию защиты. Если же реплика вызовет новую волну ярости – отмежеваться: "Мы тут ни при чём, виноват мальчишка".

Но… в этой осторожности чувствовалась какая-то странная уверенность, словно под гладкой водой скрывался иной расчёт.

В студии пахло перегретым металлом и тонким слоем пыли, осевшей на световых прожекторах. Камеры стояли неподвижно, словно орудия, готовые выпалить любой неосторожный жест в эфир. Именно ради этого момента Слейтер и явился лично – не для формальностей, а чтобы разнести вдребезги все доводы "Эпикуры".

Задача казалась простой: зеленый аналитик будет пытаться доказывать невиновность компании, а он, Слейтер, методично и безжалостно разберет каждое слово на части, оставив собеседника без малейшей возможности для оправданий.

Взгляд снова скользнул к Сергею Платонову. Что-то в его облике не давало покоя. Ни следа растерянности, ни привычного для новичков трепета перед множеством объективов и шуршанием аппаратуры. Казалось, будто этот парень не раз сидел под светом прожекторов.

– Уходим на рекламу! – голос режиссера пробил воздух, как резкий звон колокольчика.

Суета закулисья наполнила пространство сухими щелчками выключателей, мягким стуком каблуков по линолеуму. Оператор поправил фокус, ассистент пододвинул кресло, и двое оппонентов заняли свои места.

Слейтер изобразил дружелюбие, улыбка вышла ровной, будто вырезанной.

– Лицо уже видел, но имя так и не запомнил. Декс Слейтер.

– Сергей Платонов. Можно просто Шон, – последовал спокойный ответ.

– Не волнуйся. Говори так, как привык.

– Как привык… – губы Платонова тронула тень улыбки. Не было там ни страха, ни смущения. Напротив, в этой улыбке проскользнула хищная холодность – взгляд, каким смотрят на добычу, уже загнанную в угол.

На миг у Слейтера возникло ощущение, будто что-то пошло не так. Но выражение лица собеседника быстро сменилось на скромное и чуть извиняющееся.

– Могу быть резковат и прозвучать грубо. Надеюсь, не обидитесь.

– Ха-ха, всё в порядке, – отмахнулся Слейтер, но внутреннее беспокойство не отпускало. Казалось, Платонов заранее предупреждал о том, что собирается бить без пощады.

– В эфир через пять… четыре… три… – отсчет режиссера прозвучал в наушниках, словно удары метронома. – Два… один!

Красный огонек зажегся на камере.

***

– Спасибо, что дождались. Сегодня в студии – представители сразу двух сторон: от "Shark Capital" вновь присутствует Декс Слейтер, а рядом с ним – представитель "Эпикуры", Сергей Платонов из Goldman.