Больше всего Дини раздражало то, что публика оставалась неподвижной. В ней заговорило самолюбие певички из кафе-шантана: там считалось просто дурным тоном не уметь завести публику. Трюк со стрельбой глазками, увы, не помог, поэтому Дини решила идти ва-банк. Продолжая ходить от одного стола к другому, она задержалась у того, где сидел герцог Саффолк, протянула руку над блюдом с устрицами, которые герцог весьма жаловал, и сорвала с его головы широкополую бархатную шляпу. Тот поначалу чрезвычайно удивился, затем глупо заулыбался, польщенный всеобщим вниманием. Он хотел было что-то сказать, но Дини уже срывала головной убор с другого гостя – маленького пожилого человечка в темной одежде.

К несчастью, старикашка оказался новым епископом Винчестерским, хотя и весьма игривым. В такт музыке он начал кивать теперь уже обнаженной головой. Следующей жертвой оказался герцог Норфолк. Дини решила заодно позлить его. Она не обошла своим вниманием и дам, хотя по собственному опыту знала, как сложно крепить головные уборы к прическам.

Итак, шляпы гостей громоздились на одном конце стола, а Дини продолжала шествие по залу, отбрасывая ногой непослушный шлейф всякий раз, когда ей требовалось изменить направление.

Она, разумеется, отдавала себе отчет в том, что звучание ее голоса непривычно для ушей собравшихся. Из того, что она уже успела услышать, было ясно, что при королевском дворе публика предпочитала замедленный аккомпанемент на лютне, чинно сидящих дам, высокие и очень высокие голоса, сходные по тембру с голосом звезды сороковых годов Дины Дурбин. А голос Дини был богат модуляциями, глубок и отличался чистыми низкими тонами.

Дини также пришла к выводу, что в этот вечер ее голос звучал куда чище, чем прежде. Этим она была скорее всего обязана отсутствию сигарет. Высокие ноты, от которых она обычно старалась избавляться, делая аранжировку произведения в более низком регистре, сейчас, на удивление, пелись очень легко. Особенно удачно у нее получился заключительный речитатив, требовавший высокого тона и предельного напряжения связок.

Обычно ей удавалось довольно легко просчитать уровень публики. Но эта публика представляла собой неисследованный пласт. Те, кто в процессе ее выступления лишился головных уборов, выглядели вполне довольными, но прочие сидели тихо. Пока она выступала, некий отчаянный барабанщик из королевского оркестра даже пытался ей подыграть, но у него, кроме нестройного там-пам-пам, ничего не вышло. Пару раз к ней пристроилась было флейта, но и она замолкла одновременно с барабаном.

Песня закончилась, в последний раз дрогнули струны. А потом послышались хлопки – сильные и звучные, но было ясно, что аплодирует всего-навсего один человек. Дини повернулась, чтобы собственными глазами взглянуть на смельчака, посмевшего нарушить молчание Большого зала. Это был сам король.

Вслед за повелителем все прочие в зале тоже принялись хлопать, причем некоторые даже топали ногами, а самые рьяные стучали донышками кубков и бокалов по столу, словно члены какого-нибудь немецкого студенческого землячества. Крупная гончая, которая только уселась было поудобнее, чтобы заняться выкусыванием блох из задней лапы, озадаченная небывалым шумом, побрела к двери.

Дини не слишком хорошо понимала, как следует отвечать на высочайшее одобрение и приветствие зала. Она сделала реверанс и нетвердым голосом произнесла нечто вроде: «Вы чудная публика», – а затем повернулась, чтобы уйти. Гитара, висевшая на плече, на ходу билась о ее бедро.

Король поднялся на ноги. На его массивном лице ясно читалось необычное оживление. Генрих VIII поднял мясистую руку, чтобы успокоить разгулявшиеся страсти. Он обошел вокруг стоявшего на возвышении королевского кресла, миновал ошарашенного происходящим Норфолка и бессмысленно улыбавшуюся королеву Анну, высокая прическа которой затеняла лицо.

Кит начал медленно двигаться по направлению к Дини, не спуская миндалевидных глаз с короля. Несколько человек заметили, что правой рукой герцог сжал рукоять меча. В зале установилась напряженная тишина. Все глаза уставились в одну точку пространства, и этой точкой была Дини. Она тоже было двинулась навстречу Киту, раздумывая над последствиями только что закончившегося сольного выступления.

Но уперлась лицом прямо в живот короля.

Генрих VIII был свыше шести футов и двух дюймов ростом, и его широченный, расшитый золотом и драгоценными камнями камзол напоминал большую рождественскую елку, разубранную детьми, проявившими больше выдумки, чем вкуса. Дини изо всех сил старалась не смотреть на королевский гульфик, также расшитый драгоценностями, который весьма зримо предъявлял себя из-под пышных складок камзола.

Венценосец одобрительно кивал головой и цокал языком. Маленький рот сжался чуть ли не в куриную гузку. Дини попыталась подойти поближе к Киту и в своем стремлении наступила королю на ногу, но и он сам, и Кит сделали вид, что ничего не произошло. Дальше двигаться Дини было некуда. Она осталась стоять на месте, все еще возбужденная после концерта и напуганная, не зная, что последует дальше. Неужели король прикажет ее казнить? Прикажет отрубить ей голову за то, что не удалось потрафить королевскому вкусу? Она слышала об актерах, умерших на сцене, – но никогда о том, что кого-нибудь из них казнили.

– Мистрис Дини, – прошептал между тем король, умерив до самой последней степени мощь своего голоса.

Девушка вопросительно взглянула на Кита, но тот стоял как скала и, не моргая, смотрел прямо перед собой.

Тогда она собралась с силами и посмотрела королю прямо в глаза. Посмотрела – и в прямом смысле разинула от удивления рот.

На глазах у короля Англии были слезы.

– Никогда, – произнес венценосец дрогнувшим голосом и поднес руку девушки к губам, – никогда нам не приходилось слышать подобную музыку и такие стихи. Никогда. Все очень просто, но в то же время изящно. – Тут король схватил ее руку и тыльной ее стороной вытер свое разгоряченное лицо. – Знай, что ты тронула наше сердце своими бесхитростными напевами.

Он отвесил Дини низкий поклон. Девушка радостно улыбнулась. Король ей определенно нравился. В сущности, он ничем не отличался от любого техасского фаната.

Скосив глаза, она глянула на Кита в надежде увидеть выражение восторга. Кто знает, может, и он перейдет в лагерь поклонников ее таланта? Вместо этого она ясно прочитала на его лице досаду. Ей приходилось видеть подобную реакцию на свое творчество, в частности у Вика Дженкинса и Баки Ли Дентона. И это была не просто ревность. Она угрожала им – этим двум парням – самим фактом своего существования, тем, что была талантлива. И Вик, и Баки Ли не привыкли делить лавры успеха с кем бы то ни было. Тем более с женщиной! Дини поразилась мысли, что Кит ничем не отличается от прочих.

Она по-настоящему разозлилась. Как, должно быть, завидовал Кит ее успеху! Скорее всего он и сам играл на гитаре, хотя ей ни разу не приходилось слышать, как Кит музицирует. Не тянет он в этом деле, должно быть. Поэтому с досадой относится к ее успеху.

Дини перевела взгляд на короля, одарив его самой ослепительной из своих улыбок – той, которую она приберегала для пресс-конференций и разного рода презентаций. Те три месяца и куча денег, которые она потратила на зубы, не пропали даром – теперь она могла ослепить своей улыбкой кого угодно. Итак, включив соблазнительнейшую из улыбок, Дини низко присела перед королем и одарила его обожающим взглядом.

Она сделала вид, что Кита просто не существует.

Доброжелательное выражение на лице короля сменилось выражением неопределенности, даже замешательства. Затем его крошечные глазки полыхнули огнем. Огромное тело напряглось.

– Мистрис Дини, – произнес он негромко, – мы с великим удовольствием навестили бы тебя в твоем дортуаре.

Дини едва снова не повернулась к Киту. Она была в недоумении. С какой стати король спрашивает разрешения навестить ее?