— Есть идеи, как это провернуть? — спросил я ее.

— Э-э, нет, сэр, — смущенно ответила она.

— Что ж, — сказал я. Может, я смогу хотя бы укрепить ее уверенность в себе, даже если сам план — мусор. — Попытка хорошая. Но…

— Королевский Крест! — внезапно воскликнула она, прервав то, что наверняка было бы моей неубедительной попыткой утешить ее в неудаче. Теперь у моего старпома был восторженный взгляд широко раскрытых глаз, и она обвела нас всех так, будто сказанное ею должно было иметь очевидные последствия.

Вероятно, так и было, но я ничего не понял. «Королевский Крест» — так называлась небольшая группа элитных разведчиков, которых Его Величество использовал по всему королевству для решения самых щекотливых проблем. Но я сомневался, что хоть один из них когда-либо счел нужным даже приблизиться к Герсону.

— Поясните, коммандер, — снова приказал я.

— А что если враг подумает, что мы везем жизненно важные разведданные, которые они хотят заполучить?

Я не был уверен, к чему она клонит, поэтому молчал, наблюдая, как в ее голове вращаются шестеренки.

Она заговорила быстрее:

— Что если они подумают, что у нас на борту агент Королевского Креста? Они захотят захватить этого агента, а не убивать. Агентов Королевского Креста всего горстка, и каждый из них имеет доступ к высшему уровню военных планов и секретов Прометея.

— Верно, — сказал я, все еще не понимая. — Но как нам убедить их, что у нас на борту агент Королевского Креста, если они даже не разговаривают с нами? К тому же, агент Королевского Креста никогда не позволит себя захватить. Они скорее убьют себя.

— Вот именно! — выкрикнула Лин, так сильно ударив ладонью по консоли связи, что я удивился, как она ее не сломала. Та выглядела так, будто ее чинили и латали уже столько раз, как и всю «Персефону», что я поражался, как она вообще выдерживает обычное использование, не говоря уже о таком откровенном нападении.

— Королевский Крест, — продолжила она, — не позволил бы себя захватить. Они бы самоуничтожили корабль. Что мы и собираемся сделать.

Теперь у меня закружилась голова. Все это походило на замкнутый круг; мы вернулись к той же проблеме: как подпустить врага достаточно близко, прежде чем он нас уничтожит, чтобы наше самоуничтожение принесло хоть какую-то пользу, возможно, повредив их.

К счастью, Лин решила проигнорировать мой растерянный вид и продолжила говорить:

— Если мы как-то сможем показать врагу, что планируем взорвать себя, это может заставить их подумать, что мы хотим что-то от них скрыть.

— Не знаю, — впервые подал голос Ингбар, умудряясь звучать так же скучающе, как и всегда. — Для них было бы огромным логическим скачком увидеть в нашем самоуничтожении признак того, что у нас на борту агент Королевского Креста.

— Не если мы передадим «Предсмертный Клич», — с усмешкой сказала Лин.

Тишина. Я бы назвал ее ошеломленной, но для меня это была скорее растерянная тишина. Пока не перестала быть таковой, когда огонек в моем мозгу наконец-то затеплился.

— А ведь это может сработать, — пробормотал я. «Предсмертный Клич» Королевского Креста был легендой. Я даже не был уверен, что он существует на самом деле. Но, по слухам, когда агент Королевского Креста был на пороге смерти, он передавал очень специфическое сообщение, которое служило двум целям. Во-первых, оно сообщало врагу, кого они одолели, как знак уважения. Во-вторых, оно сообщало врагу, что им самим осталось жить недолго. Потому что, опять же, по слухам, «Предсмертный Клич» был также сигналом для всех остальных агентов Королевского Креста выследить и уничтожить того, кто убил их брата или сестру.

Даже будь у нас на борту агент Королевского Креста, «Предсмертный Клич» не сработал бы, пока все наши каналы связи глушились. Но если враг оставлял глушение ровно настолько, чтобы прослушивать наши попытки связаться, даже если они отказывались отвечать, это могло сработать. При условии, конечно, что коратанцы тоже слышали слухи о «Предсмертном Кличе». В этом плане было слишком много «если».

— Итак, — медленно произнес я, — мы передаем «Предсмертный Клич», а затем делаем вид, что собираемся взорвать корабль, что должно быть довольно просто, потому что мы действительно это планируем. И надеемся, что они на это купятся, выведут нас из строя и возьмут на абордаж, вместо того чтобы просто уничтожить и покончить с этим?

— Так точно, сэр! — снова почти выкрикнула Лин в порыве энтузиазма. Она была полной противоположностью той женщины, что вела себя как побитая собака в коридоре с Джейкобсом и которая последние несколько часов молча дулась на мостике. И внезапно я прозрел: я увидел, что именно делало Лин таким великолепным офицером до того, что бы там ни случилось, что оборвало ее карьеру… и мельком разглядел, кем она могла бы стать снова, если бы ей дали шанс. И я мог сказать, что она думает в том же направлении. Было странно приятно видеть, как расцветает ее уверенность.

— И когда они подберутся достаточно близко для абордажа, мы взорвем корабль и утащим их за собой? — спросил я.

Несмотря на ее энтузиазм, это был не просто дурацкий план, это был по-настоящему идиотский план. Но при этом единственный, который я сегодня услышал и который мог сработать. Впрочем, для идиотского корабля и его идиотского капитана идиотский план, пожалуй, был в самый раз.

— Но как мы взорвем корабль, если они нас уже обезвредят? — возразил Ингбар. По его голосу было ясно, что план ему совсем не нравится. Но вопрос был резонный. — И как мы покинем корабль до взрыва так, чтобы они не заметили спасательные капсулы?

Еще один очень резонный вопрос, если только Лин не была такой же самоубийцей, как я временами.

Я посмотрел на своего старпома, чтобы увидеть, как она ответит. Она широко улыбалась.

— Ну же, капитан, лейтенант, вы же не ждете, что я все придумаю в одиночку?

Видя, какой могла бы быть Джессика Лин, я еще сильнее возненавидел Джессапа и Джейкобса за то, что они у нее отняли, и с горечью подумал о том, что бы там ни случилось на «Ордни», что пустило под откос ее карьеру. Не менее важно было и то, что ее энтузиазм зажег во мне что-то, о чем я последние полгода изо всех сил пытался забыть.

— Позовите сюда О’Мэлли, — сказал я. — Возможно, придется кричать.

Знаете, как бывает: когда красивая девушка счастлива, она становится еще прекраснее? Что ж, Лин сейчас была просто сногсшибательна. С тех пор как я ступил на борт «Персефоны» всего несколько дней назад, я ни разу не видел ее счастливой, а теперь она была практически в эйфории. Ей это шло.

С моей небольшой подачи О’Мэлли дополнил наш план еще одной деталью. Он предположил, что если мы перенаправим всю энергию реактора на резервные батареи, то сможем накопить достаточно заряда, чтобы в нужный момент перегрузить ионные двигатели, даже если сам реактор будет выведен из строя.

Итак, первая проблема — как взорвать наш корабль и эсминец Коратаса — была в основном решена. А решение второй проблемы — как незаметно покинуть корабль до взрыва — на удивление пришло от Ингбара.

Мы все как-то упустили из виду, что «Персефона», при всех ее недостатках и слабостях, все-таки была военным кораблем. В открытом бою с любым другим военным кораблем у нее не было бы ни шанса, спору нет, но в ее ракетных отсеках имелись ракеты. Идея Ингбара была проста: дать бортовой залп по вражескому эсминцу. Враг с легкостью собьет ракеты, но это может создать достаточно отвлекающего шума и сенсорных помех, чтобы скрыть запуск наших спасательных капсул.

Единственная проблема заключалась в том, что кто-то должен был остаться. Корабль не мог уничтожить себя сам, а если мы его не уничтожим, то не сможем повредить или уничтожить корабль Коратаса, и тот с легкостью найдет и выследит наши спасательные капсулы.

Возможно, это была самая простая проблема из всех. Останусь я. Как единственный массовый убийца на корабле и как его капитан, это было единственно верным решением. Однако я удивил самого себя. При всем моем самобичевании и даже искреннем желании покончить со всем за последние полгода, я обнаружил, что не это было причиной, по которой я с готовностью вызвался остаться. На самом деле, я почувствовал странную меланхолию при мысли о своей надвигающейся смерти.