— Сэр, разрешите вернуться на свой пост? Иногда мне лучше думается, когда я вижу векторы в привычной обстановке, — спросила Есаян.

Я кивнул ей.

— Конечно, лейтенант. Мы с коммандером Лин скоро к вам присоединимся.

Лин бросила на меня взгляд, но спорить не стала, и мы молча ждали, пока Есаян выйдет и закроет за собой люк.

Я знал, о чем хочу поговорить с Лин, хотя даже себе не мог объяснить, почему мне приспичило сделать это посреди боя. Но я просто не мог понять, с чего начать.

Наконец, ей надоело ждать, и она заговорила первой.

— Сэр, можно задать вам вопрос? И вы дадите мне честный ответ?

Ох-ох.

— Смотря какой, — уклонился я.

— Почему вы здесь?

Этого вопроса я не ожидал, хотя он и был связан с темой.

— Что вы имеете в виду? — спросил я, играя на время, почти как мы сейчас с эсминцем Коратаса.

— Думаю, вы знаете, сэр. Суд снял с вас все обвинения. И, судя по всем слухам, вы были на верном пути к адмиральскому званию. Но, очевидно…

Остальное она оставила недосказанным, но и так было ясно. Очевидно, теперь я был спившимся бывшим героем без надежды на дальнейшее продвижение и без единого клочка оставшегося достоинства или самоуважения. В этом она была права, даже если и не произнесла это вслух. Но насчет оправдания она ошибалась.

— Коммандер, — начал я, — это слишком долго объяснять. И сейчас действительно не время.

Я увидел, как она нахмурилась, и понадеялся, что она оставит эту тему. Не оставила.

— Сэр, при всем уважении, сейчас, возможно, единственное время. И мне нужно понять. Вы не сделали ничего плохого. Военный трибунал так сказал. Так почему вы здесь?

Я раздраженно хмыкнул. Когда я заговорил, мой голос был резким и злым, почти криком, что удивило даже меня.

— К черту суд! Они все поняли не так, коммандер. Все не так. Они замели это под ковер, потому что мой тесть воспользовался кое-какими связями, не для того, чтобы я вышел на свободу, а чтобы его не запятнала связь со мной. Это вы хотите услышать? Это было сокрытие, все до последней детали. Я убийца, просто и ясно. Довольны?

— Нет. Вы не убийца.

Она произнесла эти слова с такой убежденностью, что они удивили меня и оборвали мою тираду на полуслове.

— У меня был друг на «Лансере». Если бы вы не открыли огонь тогда, когда открыли, станция могла быть уничтожена.

— Это был корабль беженцев, коммандер. Более пятисот невинных погибли. Неважно, почему я выстрелил, важно лишь, что я это сделал, и из-за этого целые семьи исчезли.

Сколько раз я пытался донести эту же мысль до Карлы, прежде чем она ушла от меня? Это был мой главный довод в пользу того, что ей следует меня бросить, пусть я и не был готов к тому, как именно она это сделает с тем фатом Кларингтоном.

— Сэр, — Лин просто не собиралась отступать, — они не отвечали на ваши вызовы, даже не использовали свои огни, чтобы подать вам сигнал световым кодом. У вас не было никакой возможности узнать, что это судно с беженцами, а их капитан вывел их на суицидальный курс к станции «Беллерофон». Как вы должны были…

— Капитан обязан знать! — в сердцах оборвал я ее. — Были признаки, которые я упустил, которые должны были сказать мне, с чем я имею дело. Корабль, соответствующий его описанию, бежал из пространства Лангосты за несколько недель до этого, набитый ротинганскими беженцами. Если бы я был в курсе последних сводок, я бы это знал. У них барахлил правый двигатель, чего ни один уважающий себя пират или контрабандист не допустил бы. И они уж точно не были военным кораблем!

Я замолчал, тяжело дыша, и от темы разговора, и от долгих часов под высокими перегрузками. Я намеревался использовать это время, чтобы допросить Лин о том, как с ней обращались Джессап и Джейкобс, но она каким-то образом вывернула все так, чтобы обсуждать тему, которую я меньше всего на свете хотел с кем-либо обсуждать.

— Но, сэр…

— Достаточно, коммандер! — отрезал я. А затем сказал нечто монументально глупое, даже для меня. — Раз уж мы ворошим прошлое, может, расскажете, что у вас происходит с Джейкобсом? Или с коммандером Джессапом?

Я увидел, как она застыла на стуле рядом со мной. С моего лица схлынула краска, и мне захотелось себя ударить. Я намеревался поднять эту тему деликатно, но вместо этого сорвался, готовый на все, лишь бы не обсуждать собственные преступления. Классический ход Брэда Мендозы и еще одно верное доказательство того, что я — один из худших людей на свете.

После нескольких секунд молчания я заговорил снова, изо всех сил стараясь смягчить голос. Теперь, когда тема наконец была поднята, мне нужно было знать.

— Почему вы не доложили о них, Джессика? Зачем позволили им делать с вами такое?

— Вы бы не поняли, — пробормотала она почти шепотом. Никакого отрицания, лишь покорность в голосе.

— Попробуйте.

Еще одна долгая пауза. Я подавил желание продолжать говорить и терпеливо ждал. Может, у меня еще осталась половина мозга.

— Они собирались меня уничтожить, — прошептала она. Я снова ждал, молча надеясь, что она скажет больше.

— Джессап знал о моем прошлом… о том, почему меня сослали на «Персефону»… и он угрожал рассказать… — она замолчала, подавив всхлип. По ее лицу потекли слезы. — А Джейкобс… ну, он… — она осеклась, крепко зажмурившись.

— Рассказать что? — подхватил я, уцепившись за первое, что она сказала.

Она покачала головой.

— Сэр, вам не следовало меня слушать насчет изменения схемы патрулирования. Я сломлена, и я лишь погублю вас и всех остальных на этом корабле. Я только это и умею. И я заслуживаю всего, что со мной происходит.

Я открыл рот, чтобы либо возразить, либо спросить, что она имеет в виду, — вероятно, и то, и другое. Но тут корабль содрогнулся, и вибрация палубы прекратилась. Мы полностью сбросили ускорение и теперь летели по инерции сквозь космос.

Помните, я говорил раньше, насколько ненадежны были экспериментальные ионные двигатели на фрегатах класса «Посейдон»?

Что ж, до сего момента я смел надеяться, что двигатели «Персефоны» — исключение из этого правила. Оказалось, я зря на что-либо надеялся, когда дело касалось этого проклятого корабля. В тот самый миг, когда она была нужна нам больше всего, она нас предала.

— У нас сгорела крыльчатка, капитан! — кричал О’Мэлли, хотя я стоял прямо рядом с ним. Видимо, звук сгорающей крыльчатки ионного двигателя был довольно громким, достаточным, чтобы серьезно повредить слух инженера.

— Сколько времени на починку? — прокричал я в ответ, хотя знал, что ответ не будет хорошим.

Он покачал головой.

— У нас есть запасная, но она не рассчитана на полную боевую мощность, только чтобы доковылять до верфи. Ее сделали такой, чтобы она занимала меньше места в аварийных запасах, и потому что детали дорогие. А «Персефона» — корабль строго внутрисистемного патрулирования, так что они решили, что мы никогда не окажемся далеко от станции, если застрянем.

Я мысленно проклял флот и его одержимость экономией места и денег. Проклял конструкторов «Посейдонов» и, больше всего, проклял то, что заставило меня согласиться с рекомендацией Лин изменить схему патрулирования. Она была права насчет этого, но она была права и в том, что это нас всех погубило. Вернее, это я нас всех погубил, согласившись на это. Мой корабль — моя вина. Я еще не настолько опустился, чтобы полностью забыть о бремени командования.

— Сколько времени? — надавил я на своего главного инженера.

— Минимум четыре часа на замену. Придется разобрать весь правый конверсионный блок, чтобы просто добраться до этой штуковины.

Это была ужасная новость. Меньше чем через это время враг будет у нас на хвосте, и от «Персефоны» и всех нас на борту останется лишь облако свободных атомов, дрейфующих в космосе. Не будет преувеличением сказать, что эсминцу класса «Ятаган» понадобится всего один точный выстрел, может, два, чтобы полностью нас уничтожить.