Так живут горы – великолепные, вечные, изящные, как письмо каллиграфа, написанное на коже мира, и каждая трещина в их теле – это старинная сказка, которую ты можешь услышать… Если вообще осмелишься когда-либо подняться.

……….

Сначала пришёл странный шум. Глухой… Неясный… Как будто мир разговаривал с ним из-под воды. Потом – ощущение тела… Тяжесть конечностей… Болезненная пульсация в висках… Покалывание в пальцах… Где-то глубоко внутри, в самом центре сознания, всё ещё звенел последний крик, вспышка ужаса, момент до… Удара…

– Самолёт… – Андрей резко вдохнул, словно впервые за много времени. И только сейчас понял… Воздух был… другой. Холодный, но не ледяной. Он пах хвоей, сырой землёй и цветами. Не гарью. Не пластиком. Не топливом. Не смертью.

Слегка встряхнувшись, он попытался приподняться. Всё его тело болело – как после сильнейшей тренировки или даже драки. Каждая мышца отзывалась тупой болью. Суставы ныли, словно их сжимали ледяными пальцами. Но кровь шла нормально, дыхание… Ровное. Грудная клетка двигалась, сердце билось.

– Я жив… – Он открыл глаза. И… На несколько секунд забыл, как дышать. Так как перед ним простиралась лужайка – зелёная, как из сказки, покрытая гладкой, будто вычесанной травой, где местами цвели мелкие цветы – бледно-голубые, почти прозрачные. Они дрожали от лёгкого ветерка, словно слушали что-то, ускользающее для обычного слуха. По периметру росли высокие деревья, с тёмной, почти чёрной корой и резными листьями, похожими на лотосы и клён одновременно. Они склонялись к нему, как будто заглядывали, как он там, шепча на странном, лиственно-шелестящем языке. А за деревьями… Поднимались горы. И это были не просто скалистые холмы, а величественные, чуждые, как будто вырезанные из нефрита. Их пики терялись в облаках, которые струились и переливались в лучах мягкого, янтарного света, будто солнце ещё не решило, восходит ли оно или заходит. Даже сама атмосфера здесь казалась нереальной. Как будто он оказался внутри старинной восточной миниатюры, где цвет и форма всегда была важнее логики.

Тяжело выдохнув, Андрей закрыл глаза, потом снова открыл. Мир… Не исчез… Он не вернулся в своё кресло в салоне самолёта. Не услышал грохота падающих чемоданов. Не почувствовал душераздирающий скрежет рвущегося металла. В его памяти поочерёдно промелькнули:

– гул…

– вспышка…

– испуганный крик женщины, сидевшей от него через проход…

– падающее небо…

– удар.

И… Тьма…

“Я должен был погибнуть. Это невозможно. Я не мог выжить после этого. Самолёт разваливался в воздухе, его крутило, бросало… Стюардесса кричала. Рядом сидел мужчина с ребёнком. Я помню… Он держал его, крича что-то про спасение… И потом – тишина…” – Он медленно сел, стиснув зубы от боли в боку. Дотронулся – под рваной футболкой была ссадина, но крови почти не было. Ни ожогов. Ни порезов. Даже ботинки были на ногах. Грязные, но целые.

Он посмотрел в небо. Оно было слишком чистым. Слишком глубоким. Слишком нереальным. Там не было даже следов самолёта. Ни дыма. Ни запаха керосина. Ни птиц.

– Где я?.. – Немного подумав, он всё же медленно поднялся на ноги. Стоять было тяжело, как будто его тело привыкло к гравитации, но не к… Живому весу. Слабый ветер осторожно тронул его волосы. И сейчас он почти мог поклясться, что слышит… Мелодию. Не слова, не голоса. А нечто похожее на перезвон фарфора и далёкий струнный аккорд, играющий прямо в воздухе. Андрей медленно обернулся, прислушиваясь. Всё было слишком красиво. Даже сама боль в теле, даже его сбитое дыхание – были будто из другого мира, мягче, тише, как в детских, почти уже забытых снах.

Немного осмотревшись, он осторожно подошёл к одному из деревьев и медленно, практически нежно коснулся коры. Она была тёплая, гладкая… Словно дышала. И теперь у парня не было сомнений. Это место – не просто горы. Это было нечто… Другое. Старое. Древнее. Пропитанное чем-то, что не поддаётся объяснению. Судорожно сглотнув, он медленно прошептал:

– Я мёртв? Это что? Тот самый свет, который не этот?

И шорох листвы ему ответил, но не словами – успокаивающим, осторожным шелестом, словно гора сама говорила:

Ты жив. Но ты не там, где был.

Ты не тот, кто был.

Ты пришёл… туда, где встречаются мёртвые и живые, пока они ещё помнят имена.

Это ощущение было настольно сильным, что Андрей инстинктивно шагнул назад. Его глаза горели странной смесью страха и изумления. Он не знал, попал ли он в Рай… В забвение… В сон… Или даже в ожившую легенду. Но сейчас он знал только одно. Он точно был на грани смерти. В самолёте. И теперь, в результате чего-то непонятного, оказался здесь.

– Я должен узнать, почему я здесь. И как я вообще выжил… – Глухо и растерянно прошептал он. И с этими словами парень всё же медленно двинулся вперёд, в глубь этих странных, но при этом по-настоящему сказочных гор, где тени выглядели живыми, а каждый камень, казалось, наблюдал за ним, ожидая, когда он задаст правильный вопрос.

Для начала Андрей сделал несколько шагов, держась рукой за ствол дерева, чувствуя, как ноги подкашиваются. Его тело немного странно отзывалось на каждое движение. Не болью, а каким-то новым ощущением, будто он проснулся в коже, к которой ещё не привык. Шаг… Второй… Третий. Потом он тяжело сел на камень, покрытый бархатным мхом, рядом с ручьём, тонко звенящим где-то внизу под корнями деревьев.

Горная кристально чистая вода стекала по каменистому руслу – прозрачная, как стекло, с радужными бликами на поверхности. Она была удивительно чистой, и сквозь неё были видны даже крошечные белые камушки, лежащие на дне, словно рассыпанные зерна риса. Немного подумав, он наклонился к ней. Просто для того, чтобы умыться, и охладить разгорячённое лицо… И тут – замер…

И всё только потому, что вода отразила не совсем его. Не… Само лицо, сейчас глядевшее со дна ручья, было ему знакомым. Но в то же время и кажущимся чужим. Черты остались те же, но они были чётче, моложе, свежее, как будто кто-то мягко стёр с него все следы бессонных ночей, тревог, потерь и усталости. Лоб стал чище, кожа – гладкой, почти детской, без первых морщин у глаз и тени щетины. Скулы – резче, но при этом лицо приобрело какую-то невинную мягкость, как у подростка, у которого ещё не окреп характер, но уже горит что-то в глазах.

Слегка встряхнувшись, он осторожно провёл рукой по щеке – и ощутил, что кожа действительно иная. Тонкая. Эластичная. Без грубых следов жизни. И пальцы… Пальцы стали легче, тоньше, а сами руки – стройнее. Не худые, но и не те, что были у него прежде, после множества часов в спортзале и на беговых дорожках. Это были руки… Юноши.

Осознав это, он с трудом сглотнул, и наклонился ближе к воде, не веря. Ведь в отражении он видел семнадцатилетнего парня, живого, встревоженного, с побледневшими губами, с широко раскрытыми глазами, в которых читалось всё – кроме понимания.

– Что… Что это такое? – Прошептал он, но тут же вздрогнул. Так как даже его голос прозвучал иначе. Выше. Чище. Без хрипловатого надлома, которым он пользовался, когда злился или устало разговаривал ночью по телефону.

Он снова посмотрел в воду – и почти испугался. Не от уродства, не от боли – а от того, насколько сильно исчез сам он, каким был. Потом он наклонился ближе. Губы дрогнули.

– Мне… Снова семнадцать?

Ровно столько, сколько было тогда…Тогда, когда он впервые сказал «люблю». Тогда, когда жизнь ещё казалась более простой, но не бесповоротно сломанной. Потом он сел обратно, зацепившись руками за колени. Как? Почему? На эти вопросы в его голове сейчас не было ответов. Лишь какой-то странный гул, словно он всё ещё сидел в самолёте, возле крыла на котором имелись те самые двигатели.

Немного подумав, он снова оглядел себя. Одежда на нём была всё та же, хотя и слегка потрёпанная. Словно он какое-то время катился вниз по склону ближайшей горы. Футболка с лёгкими надрывами… Штаны в грязи… Но в его слегка изменившемся теле сейчас была совсем другая пластика. Он чувствовал её в каждой клетке. Как будто ему снова можно было бегать, не задыхаясь. Скакать по скалам. Смеяться до икоты. Любить – до глупости. И вместе с этим пришло странное чувство вины. Ведь он… Вроде бы… Умер. Или должен был умереть. А теперь – жив. И даже стал… Моложе…