– А теперь слушайте последнее… Раз вы не цените знания… Раз вы не уважаете силу… Раз вы изгоняете мудрость и глушите правду… Значит, мне здесь больше нечего делать. – Он плавно расправил плечи, и гордо, с достоинством, как мастер, покидающий свою лабораторию после веков усиленной работы, произнёс. – Я покидаю обитель. Не как изгнанник. Не как побеждённый. А как тот, кто больше не желает видеть, как псы грызут жемчужину, а волки рулят храмом знаний.

И, гордо задрав всё ещё растрёпанную бороду, Йонг Мин развернулся, и намеренно прошёл мимо каждого из них, словно прощаясь. И ни один из них не посмел его остановить. Даже Хван До Ин – всё ещё держащийся за сердце, лишь смотрел в пол, будто там теперь хранилась вся судьба секты. А старик снова дошёл до дверей зала. И, немного постоял там, словно стараясь запечатлеть в своей памяти всё то, что здесь случилось.

– А если однажды вы увидите в небе раскол – вспомните, что именно здесь, в этом зале, вы раскололи и судьбу секты. – И он ушёл. Его шаги были твёрдыми, и упрямыми. Глухие удары его трости теперь звучали громче, чем весь гул совета. А за его спиной – оставались тишина, трещины и… Вина в случившемся…

…………

Воздух в зале Совета, когда-то наполненный ароматами благовоний и торжественной тишиной, теперь отдавал пылью, кровью и позором. Разбитые статуи валялись у подножий колонн, по полу текли тонкие струйки крови, а в центре зияла пустота, оставшаяся там, где немой заговорил.

Старейшины, всё ещё потрясённые, сидели… Шатались… пытались дышать… Но в головах у них сейчас было только одно. Гул. Гул, оставшийся после звучания “голоса” этого странного парня. Звук, который не рассеивался, а застревал между рёбер, словно заблудившийся осколок клинка. И только один голос – настоящий, злой, живой – пробивался сквозь это оцепенение.

Йонг Мин. Старый алхимик уже выходил за перекошенные и обвисшие на своих петлях двери, когда глухой голос Хвана До Ина, всё ещё захлёбывающегося собственной гордыней, и кровью, прозвучал сзади:

– Йонг Мин… Стой… Мы… Возможно, мы немного перегнули…

И всё. Больше не нужно было говорить ни слова. Старик просто сорвался. Он резко развернулся, его трость проскрежетала по полу, а его лицо, и без того искажённое гневом, теперь стало жестким, как камень, попавший под магический удар пламенем.

– Перегнули? – Его слегка надтреснутый голос прозвучал резко, как удар хлыста. – Ты, старый идиот, только сейчас это понял? Когда зал Совета Старейшин разрушен, когда настолько многообещающий ученик ушёл, и когда последняя искра смысла в ваших действиях догорела?

Он снова медленно подошёл к ним. Шаг за шагом. И каждый щёлкающий по плитам пола звук его трости отдавался, как удар металла о хрусталь.

– Я ведь говорил вам. Много раз говорил. Я исследовал его меридианы, его реакцию на алхимические токи. И Я ЗНАЛ, что его тело… Не глухо! Он не немой! Он молчал САМ! По своему выбору! И теперь вы все знаете, почему он это делал. Потому что он знал главное… Что его голос – это оружие! А вы – те, кто первым вынудил его им воспользоваться! – Он ткнул дрожащим пальцем в Хвана До Ина. – Ты хотел превратить его в своего бесправного раба. В послушного пса с золотой цепью на шее. А получил… Голос Бога! Который разнёс вашу гордость в пыль!

После этих слов молчание вновь накрыло зал своим плотным покрывалом. Не потому, что сказать было нечего. А именно потому, что все поняли одно… Они не просто ошиблись. Они сожгли мост к будущему. Потом кто-то из старейшин, младших, еле слышно прошептал:

– …а девушки…?

И все, как по команде, обернулись к дальнему углу. Их словно хлестнули невидимым бичом. Потому что они забыли. О главном инструменте своей "стратегии".

Там, у края зала, между осколками нефритового каркаса и пеплом, всё ещё лежали те самые девушки, младшие родственницы старейшин. Те, что с напускной нежностью и скрытым отвращением должны были “приблизиться” к Анду Рею и “укротить” его через брак. Сейчас они просто не двигались. И лишь слабое дыхание, еле заметное под тонкими накидками, выдавало тот факт, что они ещё живы. Их губы были бледны. На лицах можно было увидеть уже подсыхающие потёки крови, то текла из носов, ушей, и даже глаз. Глаза – закатились. Голос, что заставил старейшин секты кататься по полу от боли, прошёлся и по ним. Безжалостно. Без различий. Как Небесный суд.

Йонг Мин посмотрел на них. Тихо, тяжело. А потом – вновь на старейшин.

– Вот оно, ваше будущее, да? Сломать молодость, продать кровь, и прикрыть всё это лозунгами про долг и единство? Вы хотели породниться с силой, которую не понимали. Загнать в кольцо того, кто с рождения рвёт цепи. И теперь… Теперь вы получили то, что заслужили.

Он подошёл к девушкам, взмахом руки призвал из перстня фиолетовую пилюлю, растворил её в тонком тумане духовной эссенции, и аккуратно направил к ним.

– Пусть живут. Может, хоть они когда-нибудь поймут, что значит уважать силу – а не пытаться её прибрать к своим рукам.

Потом он выпрямился. И бросил вокруг последний осуждающий взгляд. И развернулся к двери.

– Я ухожу. И не ищите меня. Моё пламя больше не освещает эту секту.

Его трость стукнула ещё несколько раз, пока он шёл к двери. Громко. Двери, словно отозвавшись, с лёгким скрипом распахнулись, впустив внутрь порыв холодного воздуха. И он ушёл. Старый, гневный, но всё ещё – непобеждённый. А за ним остались руины гордости, тени интриг и холодный страх. Ведь теперь они были одни.

…………

В зале Совета, где ещё не успел осесть пепел, где каждый вдох отдавался медью от пролитой крови и страхом, раздался резкий окрик. Такой, что даже те, кто ещё не до конца оправился от боли в костях, инстинктивно напряглись.

– Этого… Этого вам достаточно?

Голос главы совета, Хвана До Ина, раздался хрипло, но с яростью в каждом звуке. Он всё ещё сидел, опираясь на подлокотник своего разбитого кресла, его лицо было бледным, губы потрескались от внутреннего давления, но глаза – уже вновь загорелись политическим расчётом. Он поднялся. Медленно, но всё же встал на ноги.

– Виновны во всём этом безумии – не мы. Виновен тот, кто всё это спровоцировал.

Он ткнул пальцем в сторону худой, пожилой женщины – старейшины Ли Чхевон, той самой, кто уже долгие годы открыто конфликтовал с алхимиком Йонг Мином, и более других настаивала на подчинении "немого" через клятву на крови.

– Ты! – Процедил Хван До Ин сквозь зубы. – С самого начала не желала сотрудничать. Ты отказалась признать важность баланса, когда Йонг Мин предлагал “мягкий” подход. Ты настаивала на том, чтобы взять этого ученика под усиленный контроль. Ты подталкивала нас к этой стратегии!

Ли Чхевон, всё ещё держась за голову, попыталась было возразить:

– Но… я… мы же все… согласились… вместе…

– Ты больше всех настаивала на этом! Ты подогревала враждебность! Ты навязывала мнение, что немой – ничтожество! Ты… угробила шанс секты Пяти Пиков Бессмертных возвыситься. А теперь – именно ты и ответишь за это.

Хван До Ин повернулся к ближайшему помощнику, молодому культиватору из семьи Тхэ:

– Запиши! По решению главы Совета – старейшина Ли Чхевон отстраняется от всех должностей, лишается доступа к священным архивам, и теряет привилегии хранения личной библиотеки…

Ли Чхевон попыталась встать:

– Хван До Ин, ты не имеешь права без голосования…

Но тот ударил посохом по гулкому полу, ещё больше сдвигая треснувшую под его креслом плиту.

– Ты мне ещё скажи, что у тебя был ”правильный” план! План, который обернулся тем, что на нас чуть не рухнул весь Зал Совета! Ты создала эту проблему, а значит именно ты и понесёшь кару.

И пока Ли Чхевон, обескураженно, молчала, среди остальных старейшин начала подниматься тревога. Реальная. Осязаемая.

– А если он уже покинул территорию обители?

– Что он вообще использовал, когда исчез прямо посреди зала? Технику пространства? Но разве такое возможно?

– Мы не можем его отследить! Его Ци – как будто растворилось!