Ничего не сказав он ушёл в ванну и долго там плескался под умывальником.

Антон тем временем сделал два бутерброда, налил себе и отцу по чашке чай, когда он вышел из ванны. Маме на работу было вставать ещё рано, поэтому завтракать сели они вдвоём. Всё ещё косясь странно на сына отец молча одел рабочую одежду и причесался перед зеркалом, потом словно нехотя сел за стол и меланхолично начал жевать свой бутерброд запивая его чаем.

Антон исподтишка смотрел на него отметив про себя, что отец действительно был в молодости красавчиком: подтянутым, физически развитым и привлекательным внешне. Но в то время естественно он не обращал внимание на это и воспринимал отца исключительно в ракурсе “хороший папа” и “злой папа”— в зависимости от ситуации.

— Пап, послушай…Нам надо будет с тобой поговорить, когда приду со школы. — Антон постарался придать своему голосу максимально взрослый тон насколько это было возможно, хотя прекрасно понимал, что со стороны его слова больше напоминают детский лепет.

Отец и без того нахмуренный из-за непоняток с сыном в последнее время после этих слов перестал жевать свой бутерброд и довольно грубо ответил ему:

— Послушай ты, сопля зелёная— хватит корчить из себя непонятно кого и выпендриваться. Если не прекратишь кривляться, ремнём так отхожу, что на задницу сесть не сможешь. Давай допивай свой чай и марш в школу.

Антон про себя вздохнул. А чего он собственно ожидал? Что родители будут слушать и внимать каждому его слову? Для них он просто маленький, неразумный ещё ребёнок. А все его потуги выглядеть взрослым не будут восприниматься всерьёз. Только через конкретные действия и дела он сможет доказать им, что-то. Про детей “индиго” и вундеркиндов они точно не слышали, поэтому не получится изобразить внезапно пробившийся в нём взрыв талантов, а значит надо так сказать развиваться по нарастающей.

Когда он вошёл в школу, утренний гул в коридорах ударил в уши как непривычный гул улицы после долгого молчания. Дети бегали, как угорелые по коридору под недовольные окрики учителей, весело смеялись, толкались. На фоне этого шума он двигался медленно, как будто через воду. Всё было знакомо и при этом вызывало дикий приступ ностальгии: запах мела и полов, металлический привкус умывальника на первом этаже, какой-то особенный запах столовой, где он в детстве нередко покупал коржики или полноценно кушал, когда мама давала ему с собой 30 копеек на обед, выкрашенные бежевой краской стены, цветные ступеньки между этажами.

На уроках было зверски скучно сидеть изображая интерес, когда учительница чертила на доске всякие палочки, крючочки и все в классе старательно выводили их в своих Прописях. Букварь— ему и тогда не казался особо интересной книгой, а уж сейчас и подавно. Даже будучи ребёнком его всегда слегка раздражали пафосно нарисованные там картинки из жизни детей-школьников, ещё и как ему казалось дурацкими надписями под ними.

На так называемых уроках труда, они занимались аппликацией из цветной бумаги, лепкой фигур из пластилина, рисованием, даже учились пришивать пуговицы к куску ткани или по нарисованному контуру прошить его ниткой. Это ему нравилось больше чем остальные скучные уроки на каких надо было 45 минут зевая умудриться не заснуть.

Он вспомнил забавный эпизод из своего детства: принадлежности по труду всегда в портфель помогал складывать ему отец. Цветная бумага продавалась набором цветов в небольшом прямоугольном конверте с рисунком. За количеством оставшейся там бумаги следил опять таки отец и при надобности покупал новую. В один из уроков по труду нужно было принести клей, ножницы и цветную бумагу. Была вольная тема и можно было вырезать и наклеить на кусок картона, что захочется. Маленький Антон решил, что сейчас он вырежет из синей бумаги небольшой прудик, из зелёной траву, из красной и коричневой у него будут цветы, а из голубой тучки над всем этим…

И тут обнаружилось, что в конверте лежал всего один лист цветной бумаги — зелёный. Отец в тот день забыл положить ему новую упаковку.

Но Антон не растерялся и решил, что лучше что-то чем ничего и из этого одного листа вырезал и наклеил всё то что себе представил. Правда оно всё было зелёного цвета, включая облака, цветы, прудик и даже выглядывающее солнце…

Учительница не оценила его старания публично высмеяв его работу и влепила 2 по труду, чем вызвало его искреннее недоумение, он то считал, что его должны наоборот похвалить, что он так творчески нашёл выход из-за отсутствия других цветов цветной бумаги.

Через три парты от него сидела белокурая блондинка Ковалёва Вика с золотистой толстой косой. Он хорошо помнил, что в неё были влюблены практически все мальчишки( втайне разумеется), но она делала вид, что ей никто не интересен из них. У неё мать работала завучем в этой школе и это придавало ей какой-то особый шарм. Она была красавицей, круглой отличницей и очень многие девчонки хотели с ней дружить.

Антона тоже не минула детская влюблённость в неё, но он понимал, что шансов завоевать её хотя бы просто внимание к себе ничтожно малы в сравнении с другими пацанами из класса.

Глядя сейчас на неё он невольно залюбовался её детским, наивным ещё лицом и то как она усердно старалась выводить в тетради цифры. Из воспоминаний его вывел тычок в бок от сидящей рядом с ним девочки с какой жили по соседству, оказывается учительница заметила его бездействие и сделала ему замечание какое он не услышал, а теперь направлялась к нему держа в руках деревянную тонкую указку.

— Рыбаков! Ты уже всё сделал, что разглядываешь теперь Ковалёву? Покажи мне свою работу в тетради. — Антон давно уже выполнил задание и поэтому скучал.

Мария Алексеевна от какой всегда слегка пахло духами взрослой женщины, сейчас уперев одной рукой указку в его парту, другой листала его тетрадь желая убедиться, что он ничего ещё не делал, а значит можно будет публично его как-то унизить или наказать в назидание другим,— но обнаружила, что задание не только выполнено, но ещё и практически не имело никаких помарок и ошибок. Она с видимым сожалением отошла от него не сумев найти к чему можно было бы прицепиться, но тут её лицо просияло светлой мыслью.

— Рыбаков, ты сам всё сделал?

— Да, Мария Алексеевна…

— Хорошо, тогда иди к доске и напиши всё, что ты написал в тетради по памяти.

Она была просто уверена, что ему явно кто-то помог, ей не хотелось верить, что он сам всё так аккуратно и без ошибок написал. Она уже давно работала учителем в младших классах и как считала могла практически сразу понять будет толк с ученика или он до окончания школы будет обалдуем. Рыбаков Антон— по её мнению принадлежал именно к таким, какие будут перебиваться с 2 на 3 не сумев усваивать самостоятельно школьную программу.

Тем временем Антон закончил выводить мелом на доске цифры от 1 до 20 и даже написал несложные от себя примеры в столбик, чтобы утереть нос этой вечно недовольной им в его прошлом женщине.

Она почти целую минуту изучала написанное на доске, потом выдала:

— Садись Рыбаков, ставлю тебе так и быть 4. Молодец, что написал примеры какие я не просила, но хочу дать тебе один совет: не надо быть выскочкой и считать себя умнее других. В следующий раз поставлю 2, если попытаешься ещё раз так умничать.

Класс зашелестел смешками и разговорами, в сторону Антона, но он сделал вид, что ничего особенного не произошло. В очередной раз осознал, что никто не поверит и не оценит его сверхспособности. Поэтому придётся продолжать по малу двигаться дальше, исправляя ошибки какие фатально повлияли на его жизнь в будущем раз уж застрял в теле ребёнка.

В следующую субботу у другой его одноклассницы живущей там же на галерее Олеськи Филимоновой был день рождения. Его пригласили вместе с другими её друзьями. Родители Олеси организовали неплохой праздничный стол, где главным сюрпризом стал сделанный под заказ большой прямоугольный бисквитный торт с белым, сливочным кремом на каком красной глазурью были выведено витиеватыми буквами: “С днём рождения Олеся!” Надо заметить, что на том дне рождения Антон был единственным мужчиной среди приглашённых, что очень тешило его самолюбие.