Купец, ощущающий себя после горячей ванны заново родившимся, устроился на скамье рядом с женой, с благодарностью приняв кружку дымящегося чиара.

История его самого оказалась до смешного короткой. Отдал цветок на сохранение. Нет, не уничтожил, но приносить обратно не собирается. Да, есть проблемы на работе, возможно серьёзные, понадобится дополнительное расследование. Нет, он хочет наладить отношения, но не знает, как это сделать, да и с обручальными браслетами неспроста всё вышло так… нескладно.

Юияль испытующе поглядела на Бухтияра. Несмотря на короткий и сбивчивый рассказ, полный недомолвок, да и без извинений, как таковых, решение дать мужу второй шанс оказалось принято женщиной почти мгновенно.

— Что ж… похоже, ты действительно сделал всё, что мог. Настала моя очередь поведать о случае, что произошёл незадолго до нашего с тобой знакомства, одиннадцать лет назад. Помнишь Фелима, моего троюродного кузена? Рыжеволосый, с аккуратными усиками. Он ещё приходил при тебе несколько раз, в надежде вернуть благосклонность отца… и мою.

Бухтияр помнил. Как и своё негодование, вспыхнувшее, когда этот холёный тип впервые потянулся губами к руке девушки. Именно тогда он ясно и отчётливо осознал свои чувства по отношению к дочери нанимателя.

— Так вот, Бухтик, он действительно мог стать моим мужем вместо тебя. Отец ему благоволил. Представительный и учтивый молодой человек, сообразительный, в меру начитанный, одевался по моде и вёл себя безукоризненно. Пусть и родственник, но настолько дальний, что препятствием для брака это бы не явилось, скорее, наоборот — всё имущество оставалось в семье, и отцу не пришлось бы думать, кому передать управление предприятием. Женщина во главе семейного дела — это неслыханно, сам понимаешь. Да и я сама ничего против тогда не имела. Ну, пусть в поэзии Фелим не сильно разбирался, зато слушал с энтузиазмом. И ни единым словом или жестом не давал понять, что всё это ему неинтересно.

— До тех пор, пока однажды мне не удалось подслушать его разговор с… — тут женщина сделала паузу, и, покраснев, продолжила: — с любовником.

Бухтияр, как раз в этот момент сделавший большой глоток, чуть не поперхнулся чиаром. Не то, чтобы это было из ряда вон выходящим, он слышал о том, что некоторые молодые люди предпочитают интимную компанию людей одного с ними пола. Но если такое и обсуждалось, то в очень узком кругу, к которому сам торговец отношения не имел. А Юияль, похоже, была всерьёз смущена, если до сих пор не могла свободно об этом говорить.

— Но, — Бухтияр попытался приободрить жену, — какая теперь разница? Он никак не сможет навредить твоей… нашей репутации, предпочтения твоего рутрова кузена в постели — его личное собачье дело. Да и это уже в прошлом, если вспоминать тяжело, можешь больше ничего не рассказывать.

— Нет! — женщина выпрямилась и хлопнула ладонью по столу, чуть не задев кружку с остатками напитка. — Я начала, и я закончу. Можешь мне не верить, но я чувствую, что эту дрянь подсунул тебе именно Фелим. Не знаю, как, не знаю, откуда он её раздобыл. Но прошу тебя, избавься от неё. И от этого… тоже.

Пять монет с императорскими звёздами тускло поблёскивали в протянутой навстречу купцу ладони. Три века назад звезда Индората была ещё о шести лучах. Но золотые новой чеканки сияли уже пятью. По какой причине, Бухтияр не ведал, да и как-то было не до того.

— Откуда они у тебя?

— От прабабушки остались. Она была наполовину имперкой, причём, знатной. Уж не знаю, то ли она сама навсегда решилась покинуть родину, то ли что-то произошло. Она и мужу то не рассказывала, не то, что детям и внукам. Эти монеты — единственное, что она прихватила с собой, пересекая границу между странами. В нашей семье они стали чем-то вроде приданого.

— Так ты собиралась передать их Фелиму?

— Догадливый какой! Не зря я тебя выбрала, — тень улыбки промелькнула на лице женщины, которая сразу помолодела на добрый десяток лет, — Да, хотела. Но не вышло. В тот злополучный день он собирался испросить у отца разрешения на помолвку. А я настолько волновалась, что отменила назначенную с модисткой встречу, и приехала пораньше. Родители же, напротив, задержались. И так вышло, что Фелим оказался у нас дома один. Экономка привыкла к тому, что он уже почти член семьи, и в сопровождении не нуждается. В гостиной у нас как раз стоял новёхонький румороскоп, неделю назад привезли. Вот этот гад и воспользовался случаем, пока никого не было. А я ещё его удивить хотела! Даже туфли сняла, чтобы подкрасться незаметно. Приоткрыла дверь, уже собиралась проскользнуть в комнату. А он! Он и без того бы меня не заметил, слишком занят был разговором со своим… возлюбленным.

Бухтияр поймал ладонь жены, которую чуть ранее освободил от груза золотых монет, и легонько поцеловал кончики пальцев. Та зарделась, и продолжила, волнуясь уже гораздо меньше.

— Он так и не назвал его по имени. Просто "дорогой, единственный, свет очей моих". Сначала я думала, что ослышалась. Не может же быть, что человек, который лишний раз стеснялся признаться мне в любви, сыпать слащавыми словечками в адрес другой… другого… мужчины. Утешал, заверял, что нечего волноваться и не к кому ревновать, дескать, эта дурочка ни за что не догадается. А потом, — Юияль выпрямилась и сверкнула глазами, — потом этот мудряк недоделанный заявил "как только глупенькая пташка родит нам наследника, избавимся от неё". Чего мне только стоило тогда себя не выдать! С каким бы удовольствием я расцарапала бы его наглую рожу. Но потом пришлось бы рассказать отцу. Всё. А он бы не выдержал, и поделился с матерью. А её сочувствия я бы не вынесла.

— Но ты была свободна, когда мы впервые встретились. Как тебе удалось от него отделаться?

Женщина фыркнула и пояснила:

— Бухтик, ты же понимаешь, что женские капризы не всегда случайны. А "глупенькая пташка" умела читать не только стихи. В тот день я сказалась больной, и раздосадованный Фелим ушёл ни с чем. Долго притворяться мне не пришлось, как я и предполагала, он оказался не только жадным, но и неосторожным. Ждать, пока состояние Сеймуров перейдёт к нему, был не готов, а потому подделал несколько документов. Дальше я подсунула их отцу. Гадёныш попытался выкрутиться. Дескать, по ошибке, подставили, не смотрел, что передавал на подпись. Но отец не поверил, потому как слишком хорошо помнил, что именно подписывал, а что нет. И, учитывая, что доступ к сведениям по сделкам был только у них двоих… Кузен тогда ограничился выговором, но утраченное доверие не вернёшь. Там, где одна промашка — будет и другая. На случай, если бы не сработало, у меня оставалась запись вот этого вот разговора, — и Юияль постучала ногтем по цилиндру, стоящему на столе рядом с фонографом.

— Но как он так по-глупому подставился? Мог бы стереть. Или даже забрать с собой.

— А он не знал. Румороскопы с возможностью записи и теперь есть далеко не в каждом состоятельном доме. А тогда мы были одними из первых в Сантерре, у кого он появился. Просто папин компаньон вложил кучу денег в разработки фонографов, ну и отца уговорил… Поэтому я просто подменила цилиндр и спрятала. Вместе с монетами. Глядеть на них не могла, вспоминая, какой была дурой. С глаз долой — из сердца вон. Да и из памяти, как видишь, тоже.

Неловкое молчание продлилось недолго. Бухтияр кашлянул и спросил:

— Так, получается, если Фелим мошенничал, он мог, в случае чего, подделать и завещание? Твой отец поэтому и выкупил дворянский титул барра? Я всегда недоумевал, зачем ему это понадобилось, потому как выгоды особой с этого никакой, одни расходы. А ты и так его единственная дочь. Но если бы что-то с ним произошло, то наследником мог стать любой член семьи, упомянутый в завещании.

— Именно. Я ж говорю, догадливый. У дворянских родов низшего ранга вся собственность передаётся по женской линии. Только дочери и их мужья, принятые в род жены. Ну и, само собой, дочери дочерей. У Фелима не осталось ни единого шанса, — и Юияль довольно хихикнула.