Не брани меня, мамаша, Что сметану пролила: Я сама тому не рада, Что симпатыо завела!
12. Я тогда боялася, Когда коса моталася; А теперь моя коса В пучок измоталася.
13. У меня коса по пояс, Ленточка малннова: Пойду ляжу я под поезд За измену милого.
14. Пойду ляжу под машину Под первое колесо; Ты дави меня машина: Все равно — нехорошо!
15. Я по линии ходила,
В травушке запуталась; Я, девчонка молодая, Славушки достукалась.
16. Я под пилочкой сидела, Липочкой душнлася, Любовь нову заводила, Старую решил ася.
ЧАСТУШКИ
Я сидела на возу, На зеленом сене; Какой милый негодяй: Гуляет со всеми!
18. Уж Параша, ты, Параша, Кудрявые волоса! Тебя Ваня за то любит, Что прическа хороша.
10. Что это за лужица,— Голубки купаются! Что это за Лизочка, — Все в нее влюбляются!
20. Рукава, рукава, Рукава на вате! Старых девок не берут, А мы вино ваги!
21. Стой машина, стой вагон, Пошлю милому поклон! Чем поклоны посылать, Сама с'езжу побывать!
22. Не хотела я плясать, Хотела печалиться; Телеграмм вчера пришло, Что война кончается.
С крыши яблочко упало, А я думала — с крыльца; Не пойду за Ваньку замуж, За такого подлеца!
Всему лесу проваляться, А березкам постоять; Всем ребятам пожениться. Моей милке пострадать!
23. Шла по дорожке лесовой, Нашла платочек носовой: Краемочки красеньки, Не маво ли Васеньки?
26. Съ ветки яблочко упало На сарайчик сеновой: Вся любовь моя пропала За платочек носовой.
7. Я свои перчаточки Отдала Васяточьи, А сама надеюся: Пойду плясать, — с
28. Я надену бело платье, Отойду подальше; Говорила я мишку Про измену раньше.
ЧАСТУШКИ
Говорила я отцу: Не работница росту; Я тому работница, С кем гулять охотница!
30. С крыши капала вода, Спросил милый про года: «Сколько, милка, тебе лет? «Перь'венчають али пет?»
31. У меня в кармане роза, Роза непомятая; Я —- девчонка молодая, Никем незапятая.
32. У меня в кармане роза, Роза осыпучая; Офицеры меня любят, — Моя неминучая!
33. Ах н кудри мои! Всю головку увили! Чернобровые ребята, До чего вы довели!
34. Шут возьми пашу деревни Шут возьми наших ребят! Они с нами не гуляют, 11с другими не велят.
Как у Вали под окном Стоит кустик, вянет; Как Ванюша не пройдет, Все на Валю глянет.
36. Что же, милый не пришел? Я тебе велела; У меня для тебя Лампочка горела.
37. Уж и девки к нам! И молодки к нам! А старые ведьмы, Пошли вы к обедни!
38. Я стояла в череду, Получать картошку; Рядом баба родила Мальчика Антошку.
Из книги «НИКОЛАИ-ЧУДОТВОРЕЦ.»*)
Вапкегз Тгиз! Сотрапу.
В век (270-341), когда жил на земле Николай-чудотворец, в его молодые годы — еще не скажут про него ни «чудотворец», ни «архиепископ мпрликииский», а у всех на виду «младший» священник Патарской церкви, а главное единственный сын потарскпх богачей — помрут, все наследство ему! — (священники и епископы могли быть только из богатых семей), Патары гремели на весь мир: мировая торговля, банки и самая разнообразная «надстройка» искусств, магии и развлечений (Александрия под боком!) — город «централизованных воль» и бесчисленных рабов этих воль, богатства и нищеты, мечты и отчаяния, а никакого болота и эти пески —? — песком дорожки посыпали в решюп с1с ГатШез да дети, как во всем свете во все времена, в песке играли.
По смерти родителей этот младший священник (имя Николая скоро станет самым громким в Патарах!) широко раздавал наследство. И чем больше, тем большую чувствовал он радость — давать людям средства жить, выручать из беды, поддерживать жизнь — а радость — послушайте меня! — когда от нее радость и у других, как и тайная личная скорбь, глубят душу. А голубиная душа открывает «внутренее зрение»: что обыкновенно проходит незаметно за сутолокой и шумом рядовой жизни — сколько н земле народа! сколько жи-рядовой жизни — сколько на земле народа! сколько жи-— но такой так не пройдет
Был в Патарах один человек, не простой — Урс. И было у этого Урса три дочери. Очень их любил отец и никогда с ними не рас-
*) В изд. УМСА РКЕ53Е появится книга Алексея Ремизова «Николай-чудотворец». С любезного согласия издательства печатаются некоторые главы из этой книги.
тавался и все, что делал, делал для них — самому ему ничего уж не надо было, ему, хоть в книжный ящик залезай, вот тебе и дома, нет, хотелось их жизнь украсить — дать радость жизни. Ведь жить на земле — это великое счастье!
Большой город — жизнь жадная, цепкая: подавай без никаких или пропал! Выйдите вы днем, станьте где-нибудь у Орёга и-ш Ма<1е1е1пе, посмотрите кругом — идет народ — какая стена! — это человеческая воля, сосредоточенная в нескольких живейших центрах по боковым улицам, гонит и подгоняет весь этот человеческий заворот: бежать исполнить. Да, жизнь этого дневного часа — жесточайшая: не послушаешь или опоздаешь — пропал!
Сестры, чтобы жить в таком городе, морды куклам раскрашивали: раскрашенных отдавали закасчику Ивану Ивановичу, а этот закасчик нес в большой магазин для продажи. Если бы половину того, за что покупали в магазинах эти раскрашенные морды, перепадало сестрам, жили бы они, не тужа, но какая там половина! — заработка еле хватало на день, а одеться и на квартиру думать нечего. Урс служил в газетах по информации. Весь день в бегах. Надо, чтобы было интересно и схватить на-лету : чего еще не случилось, но что может произойтп. А если не было ничего особенного, надо было выдумывать. II что странно: на этом вся деловая жизнь стоит, без-того заскучалп б и дело б не делалось, а между тем цена этой выдумки — этой «ложной» информации — цена кукольных раскрашенных морд.
И из всех плоше всех ему было, хтому Урсу. Может, другой и нашелся бы, как обернуться в жизни, да и оп ];ак-нн-как всю жизнь карабкался, а вот сорвался —
А отчаяние, это вот что: не посидит человек на месте, одно возьмет, за другое схватится, и все бросает, закинет все дела ничего не интересно!
Поздним вечером лежит Урс на сомье, дети в соседней комнате морды куклам раскрашивают. (Приходил сегодня Иван Иванович, заказ принес — морда у него не бритая, а просто волос не растет, потная — вот уж кто никогда не отчаивается! — дурак не поймет, на что намекал!) И раздумался Урс и так раздумал, что куда ни ткнись, все стена: пропадут! И никуда не пойдешь, не объяснишь словами, что вот пропадаем! Ведь это и есть жизнь — стукотня —
и иначе невозможно; в этом и есть жизнь: одним надо пропасть, чтобы другие поднялись. Мечтать, чтобы иначе было в жизни, сделай милость! — когда защемит, выдирайся из тисков— «вставай проклятьем заклейменный...» — сделай милость! Но жизнь не переделывается: «пропасть или подняться» — во всем и всегда — «борьба», а «не развалясь». И когда есть силы, здоровье — и дело идет с успехом, это даже хорошо, весело: и пусть хлещет, видишь цель, знаешь, а когда достигнешь, и сам хлестонешь, весело! А когда силы не те — и удачи нет — вот руки п опустились и одно останется: пропасть. Ну, если он и пропадет — так п надо, пришел черед! — но им-то? да такое и в голову не придет: пропадать? Он один это чувствует и знает (разве можно забыть?), когда был молод, ничего не боялся, и как хочется жить, как все занимает, п на люди хочется н принарядиться хочется, ведь это такое счастье жить на земле! — и вот: «пожалуйте бриться!»
«кто стар или больной, беднота, отчаяние, все пусть соберутся, я ос-вожу вас!» И отозвались — все горе-горькое, и старость и болезнь и отчаяние, без числа нищих и от бедовой жизни. Он же велел построить огромный барак, расставить столы и всякое угощение. И собрав всех в этот барак, поил и кормил вволю. В расгар он вошел на пир. «Чего еще вам хочется?» — «Тебе знать, сам рассуди!» — «Л хотите я сделаю вас без печали и никто не будет знать никакой нужды?» — «Согласны». Тогда оставил он несчастных, п сам велел: с четырех концов поджечь барак. И загорелось. И все сгорелп, кто был в бараке — все горе-горькое и старость и болезнь и отчаяние и нищих без числа.»