У избы стоит черный человек в нагольном тулупе и сгребает Й". Лицо у него изможденное и суровое. Черная борода с пролью. Он смотрит недоброжелательно на Вильгельма из-за метал-неских очков, потом вдруг роняет лопату и говорит растерянно:

— Вильгельм?

Черный человек — Миша.

— Эх, борода у тебя седая, — говорит Миша, и в злых гла-х стоят слезы. Миша ведет брата в избу.

— Садись, чай пить будем. Слава Богу, что приехал, сей-ю жена придет.

Миша ни о чем брата не расспрашпвает и только смотрит дод-. Вхолит в чзбу женщина в темном платье, повязанная платком. щр у нее простое, русское, некрасивое, глаза добрые.

У4 Ю. ТЫНЯНОВ

— Жена, — говори: Миша, — брат приехал. Мишина жена иеложко кланяется* Вильгельму, Вильгельм об

нимает ее, тоже неловко.

— А дочки где? — спрашивает Миша.

— У соседей, Михаил Карловжч, — говорит жева певуча голосом, хватает с полки самовар и уносит в сени.

— Добрая баба, — говорит Миша просто и прибавляет: ■ в нашем положении жениться глупо. Дочки у меня хорошие.

У Вильгельма странное чувство. Брат чужой. Строгий, делов тыВ, неразговорчивый. Встреча выходит не такой, о которой меч тал Вильгельм.

— Ты у меня отдохнешь, — говорит Миша, нежно глядя брата. —■ Поживем вместе. После осмотришься, избенку тебе ел жим, я уже и место присмотрел.

Входит в дверь какой-то поселенец.

— Ваше благородие, Михаил Карлыч, — говорит он и м в руках картуз, — уважаю вас очень, зашел к вам постырпть.

— Какое деаиГ— спрашивает Миша, не приглашая посем ца садиться.

— Недужаю очень.

— Так ты в больницу иди, — говорит Миша сухо, тогда потолкуем.

Поселенец мнется.

— Да и финаг, ваша милость, хотел у вас занять.

— Нету, — говорит Миша спокойно. — Ни копейки нету. Вильгельм достает кошелек и подает поселенцу ассигнаци» Тот удивленно хватает ее. благодарит, бормочет что-то п убегав Миша укоряет брата:

— Что-ж ты приучаешь их, начнут к тебе каждый день бега

ЩИ*

Весной Вильгельм начинает складывать из бревен избу. что-то странное начинает твориться с пим. Он думал, что увяд брата и Пущина и к нему приедет Дуня. Это представлялось < главным в будущей жизни. А в этой ж-изнп оказывается сам ыавным другое: мелочная лавка, которая перестает отпускать долг,танцова.тьные вечера у почтмейстера, картеж по небольшой

юнькие омули. Он больше не думает о Дуне. С ужасом он убезкда-тся, что здесь какой-то провал, и не может об'яснить в чем дело. I крепости образ Дуни был отчетлив и ясен, в Сибири он тает. По-;ему это? Вильгельм не понимает в чем дело, и теряется.

Жизнь идет, — баргузинская, дешевая. На вечерах у почт-ейстера Артенова бывают важные люди: лавочник Малых, купев йшкин, Лекарь Гольц. С женами. Весело с седыми волосаМп пры ать польку под разбитый звук клавесина прошлого столетия, ней» «стно как попавшего в Баргузин. Весело вертеться с дочкой почт-гейстера, толстенькой Дронюшкой. У нее калмыцкий профиль,' она ящит, веселая, румяная. Вильгельму с ней смешно..

ПИСЬМО ДУНИ.

Дорогой мой друг.

Поговорим спокойно и, простите меня, немного грустно обо всем, гто нам с вами сейчас важно. Ваши последние письма меня чем-то 'оразплп, милый, бедный Вилли. Вы меня проспте от души, — я \ них не вижу вас. Ваши крепостные письма былп совсем другие. I догадываюсь: не нужно скрывать от себя, вы отвыкли от меня, »т мысли обо мне. Что делать, молодость прошла, ваша тепереш-дя жпзнь и^мелочные заботы, верно, не легче для вас, дорогой друг, [ем жпзнь в крепости. Я не сетую на вас. Решаюсь сказать вам шсровенно, мой милый и бедный, — я решилась не ехать к вам. Сердце стареет. Целую вашп старые письма, люблю память о вас I ваш портрет, где вы молоды и улыбаетесь. Нам, ведь, уже сорок пукнуло. Я целую вас последний раз, дорогой друг, долго, долго. I больше не буду писать к вам — к чему? Е.

Вильгельм становится странно рассеян, забывчив, легко увле-иются.

И в январе 1837 года у почтмейстера Артенова веселье, бал, кавалеры, потные и красные, в полпьяна, танцуют, гремят каблуками, сам почтмейстер надел новый мундир и нафабрил усы. Дро-гюшка нашла себе жениха, выходит замуж за Вильгельма Карлови-!а Кюхельбекера.

Вильгельм весел, пьян. Его поздравляют, а два канцеляриста

Ю. ТЫНЯНОВ

пытаются качать. В углу поблескивает металлическими очкам Миша,

Вильгельм подходит к брату и с минуту молча на него смотри".

— Ну, что, Миша, брат? Миша говорит просто:

— Ничего, как-нибудь проживем. Через месяц после свадьбы Вильгельм узнает, что какой

гвардеец убил на дуэли Пушкина.

Нет друзей. В могиле Рылеев, в могиле Грибоедов, в моги Дельвиг, Пушкин.

Время, которое радостно шагало по Петровской площади и сх яло в крепости, бежит маленькими шажками.

Вильгельм заметался.

Та самая тоска, которая гнала Грибоедова в Персию, а кружила по Европе и Кавказу, завертела теперь его но Сибири.

Он стал просить о переводе в Акшу. Акща маленькая крепос ца на границе Китая. Живут там китайцы, русские промышлеь ники, живут бедно, в фанзах, домишках. Климат там суровый, Не} чинский "край.

У Вильгельма была семья, крикливая, шумная, чужая. Жев ходила в затрапезе, дети росли.

В Акше недолго прожили.

Раз Дросида Ивановна, смотря со злобой на бледное ли Вильгельма, сказала:

— Ни полушки нет. Хоть бы удавиться, Господи. С китй цами жить, в обносках ходить. Проси, чтобы перевели куда. Н« здесь житья.

II Впльгельм запросил перевода в Курган Тобольской губе] нии. В самый Курган его жить не пустили, а разрешили поселит. ся в Смолинской слободе, за городом. Проезжая Ялуторовск, 3! ехал он к Пущину. У _[■ ппЛ были висячие усы, мохнатые, ш внешне бровп. При встрече они поплакали п посмеялись, но чер< день уже заметили, что говорить им не о чем и чти онп отвыва друг от друга. Пробыл он у Пущина три дня. После его от'езда П

I писал Егору Антоновичу Энгельгардту, дряхлому старику, пе-:ившему одного за другим всех своих питомцев:

«21-го марта. Три дня прогостил у меня Вильгельм. Проехал житье в Курган с своей Дросидой Ивановной, двумя крикливы-детьми и с ящиком литературных произведений. Обнял я его с жним лицейским чувством. Это свидание напомнило мне живо 1>ину: он тот же Оригинал, только с проседью <в голове. Зачитал я стихами до нельзя; по правилу гостеприимства я должен был шать п вместо критики молчать, щадя постоянно развивающе-авторское самолюбие. Не могу сказать вам, чтоб его семейный убеждал в приятности супружества. По моему, эта новая зада-Провидения, утроить счастье существ, соединившихся без вея-данной на это земное благо. Признаюсь вам, я не раз задумы-ея, глядя на эту картину, слушая стихи, возгласы мужикова-Дронюшки, как ее называет муженек, и беспрестанный визг }й. Выбор супружницы доказывает вкус и ловкость нашего чу-а: и в Баргузине можно было найти что-нибудь хоть для глаз шее. Нрав ее необыкновенно тяжел, и симпатии между ними ни-ой. Странно то, что он в толстой своей бабе видит расстроен-здоровье и даже нервические припадки, боится ей противоре-ь и беспрестанно просит посредничества; а между тем баба бес-ГЕя на просторе; он же говорит: «ты видишь, как она раздра-ельна». Все это в порядке вещей: жаль, да помочь нечем. Спа-

0 Вильгельму за постоянное его чувство, он точно привязан ко

1 но из этого ничего не выходит. Как-то странно смотрит на са-) простые вещи, все просит совета и делает совершенно против-. Если б вам рассказать все проделки Вильгельма в день проис-;твия и в день об'явления сентенции, то вы просто погибли бы ;меху, не смотря, что он был тогда на сцене довольно трагичес-

и довольно важной. Может быть, некоторые анекдоты до вас ни стороной. Он хотел к вам писать с нового места жительства. >чел я ему несколько ваших листков. Это его восхитило; он, бед-I не избалован дружбой и вниманием. Тяжелые годы имел в кре-|Тях и в Сибири. Нр знаю, каково будет теперь в Кургане».