— Нам нужна ваша антенна, — сказала она прямо. — Та, что накренилась. И стабильный источник питания. Не менее десяти киловатт.

Мужчина перевёл взгляд на неё. В его глазах промелькнуло удивление, смешанное с ещё большим подозрением. — Мы не от правительства, — добавила Лена. — Скорее, наоборот.

— Все так говорят, — усмехнулся мужчина, но дверь не закрыл.

Хавьер видел, как нарастает напряжение. Эти люди были напуганы. Загнаны в угол. А испуганный человек непредсказуем. — Лена, хватит, — прошипел он. — Пошли.

Но Лена его проигнорировала. Она сделала шаг вперёд. — Мы пытаемся заглушить сигнал, — сказала она, и её голос, обычно монотонный, приобрёл странную, страстную нотку. — Очень мощный, широкополосный. Он использует людей… как ретрансляторы. Подавляет волю.

Лицо мужчины изменилось. Слово «сигнал» было паролем. Его подозрительность не исчезла, но к ней примешалось жгучее, профессиональное любопытство. Он перебил Хавьера, который уже собирался силой увести Лену. — Сигнал… — повторил он, пробуя слово на вкус. — Опишите его структуру. Частотную модуляцию. Есть данные о несущей волне?

Это был их шанс. Хавьер понял это по тому, как загорелись глаза Лены. Она вернулась к машине, взяла ноутбук и, подойдя к мужчине, развернула экран. — Данные повреждены. Но вот… вот фрагменты.

Хавьер наблюдал, как мужчина, которого, как он позже узнал, звали Матео, вглядывался в диаграммы. Его пальцы нервно теребили бороду. Он и его люди — бывшие физики, инженеры, программисты — сбежали сюда от мира, который, по их мнению, пронизан невидимыми волнами контроля. Они были конспирологами, параноиками. И Лена только что принесла им доказательство того, что их самый страшный кошмар реален.

Она принесла им подтверждение их веры.

— Кассиан… — прошептал Матео, ткнув пальцем в экран. — Этот протокол… Я видел похожую архитектуру в старых советских разработках. Проект «Дятел». Они думали, мы сошли с ума…

Он поднял глаза на Лену, и в них больше не было подозрения. Только лихорадочный блеск фанатика, встретившего своего мессию. — Входите, — сказал он, широко распахивая дверь. — И расскажите мне всё. С самого начала.

Хавьер вошёл последним, чувствуя на себе взгляды обитателей обсерватории. Безумный, хрупкий союз был заключён. Он не доверял им. Но другого выбора у них не было.

В двух тысячах километров отсюда, в мобильном командном пункте, развёрнутом в арендованном ангаре, было стерильно и тихо. Воздух пах остывшим металлом и электричеством. Антон «Сыч» сидел перед стеной из шести мониторов. Его пальцы порхали над клавиатурой. На главном экране была спутниковая карта Пиренеев. Красная точка замерла у серого пятна с пометкой «Объект 73-Б (неактивен)».

За его спиной стоял Дмитрий Воронов. Он не говорил, просто смотрел, и его присутствие давило сильнее, чем гул систем охлаждения. С момента предательства Лены его речь стала сухой, точной и жестокой.

— Увеличь, — приказал Воронов.

Сыч подчинился. Стали видны ржавые тарелки. — Они в норе, — констатировал Воронов. — Группа «Закат» будет на месте через шесть часов. Оцепить периметр. Никто не должен уйти. Особенно она.

Сыч молча кивнул, его пальцы уже вбивали команды. Он был идеальным инструментом. Холодным, точным, лишённым эмоций. По крайней мере, так казалось.

Под столом, скрытый от глаз Воронова, лежал его личный планшет. Экран вспыхнул на долю секунды, высветив уведомление. Сыч, не меняя выражения лица, скользнул левой рукой вниз и одним движением смахнул его. Но он успел прочесть.

Аня: Билеты до Буэнос-Айреса подтверждены. Рейс AZ-714. У нас три дня. Я люблю тебя. Не опоздай.

На мгновение его пальцы замерли. На спутниковой карте он видел не горы, а карту своего побега. Три дня. Семьдесят два часа до новой жизни или до провала. Он чувствовал взгляд Воронова на своём затылке. Тяжёлый, изучающий. Уловил ли он эту секундную заминку?

Сыч заставил себя выдохнуть. Он стёр сообщение и продолжил вводить координаты для группы «Закат». Его лицо снова превратилось в бесстрастную маску. Но внутри поднялась беззвучная паника. Его личная точка невозврата приближалась так же неотвратимо, как штурмовая группа приближалась к «Пику Змея».

Главный зал управления обсерватории был похож на святилище безумного бога. Старые советские приборные панели соседствовали с современными серверами. Повсюду вились пучки кабелей, как лианы в металлическом лесу. Пахло пылью, канифолью и остывшим кофе. В центре этого хаоса Лена, Матео и двое его людей колдовали над оборудованием.

Хавьер стоял у окна, заложив руки за спину, чтобы скрыть, как подрагивают пальцы. Он всё ещё не доверял этим людям, их фанатичному блеску в глазах. Но они были его единственным шансом.

Один из радиолюбителей, молчаливый парень с дредами, подошёл к Люсии. Он протянул ей кружку с дымящимся чаем. — Держи, — сказал он тихо. — Здесь холодно.

Люсия не отреагировала. Парень осторожно вложил кружку в её руки. Её пальцы сомкнулись на горячем фаянсе рефлекторно. Взгляд оставался пустым. Хавьер почувствовал, как внутри поднимается волна глухой ярости. Ярости на «Пастыря», на Воронова, на Хелен, на весь мир. Но больше всего — на самого себя.

— Готово, — голос Лены вырвал его из оцепенения.

Он подошёл. Она стояла у центрального терминала. На экране светились ряды зелёных цифр. Её лицо было бледнее обычного. — Расчёты завершены, — сказала она, не глядя на него. — Я могу активировать протокол «Эхо».

— И что? Это её вылечит?

Лена медленно повернулась к нему. Её глаза были тёмными от усталости и чего-то ещё. — «Эхо» не лечит, — ответила она тихо. — Оно выжигает. Создаст волну, которая перезапишет базовый код «Пастыря». Но есть… осложнение.

— Говори прямо, Лена.

Она сделала глубокий вдох. — Эмоциональный якорь, — она кивнула на ржавую коробку из-под печенья, — защитит её сознание. Её личность. Но не её тело. Протокол «Эхо» — это трансляция концентрированной агонии. Агонии «нулевого пациента». Когда мы его активируем, возникнет чудовищный обратный импульс. Волна чистой психической боли. Не найдя выхода, она просто… сожжёт её нейронную сеть. Мозг не выдержит. Это как ударить молнией в незаземлённый провод.

Хавьер молчал. Воздух в комнате стал тяжёлым. — Что ты предлагаешь? — спросил он наконец.

— Нужен громоотвод, — сказала Лена, и каждое слово давалось ей с видимым усилием. — Кто-то, кто примет на себя избыточный разряд.

— Кто-то из этих? — Хавьер кивнул в сторону радиолюбителей.

Лена отрицательно покачала головой. — Нет. Их мозг не выдержит и доли секунды. Они просто умрут. Связь должна быть прямой. Устойчивой. Биологической. Родственной.

Она подняла на него взгляд. И Хавьер всё понял.

Она смотрела на него.

— Ты, — прошептала она.

Мир сузился до одной точки. До её лица, до гудящих серверов, до тихого свиста ветра за окном. Он медленно перевёл взгляд на стол рядом с терминалом. Там, среди инструментов, лежал кабель интерфейса. На его конце, тускло поблёскивая, была тонкая, стальная игла.

Игла.

Желудок скрутило. К горлу подкатила жёлчь. Он видел не просто кусок металла. Он видел беспомощность. Вторжение. Потерю контроля. Он видел грязный стол в подвале, собственную дрожащую руку. Он видел боль, унижение, животный страх, который он презирал в других и ненавидел в себе. Блядская игла. Символ всего, с чем он боролся.

— Я подключу тебя к ней, — продолжала Лена, её голос был ровным, но Хавьер слышал в нём дрожь. — Твоя нервная система станет буфером. Щитом. Ты… ты почувствуешь часть того, что чувствовала она. Боль. Страх. Чужие воспоминания. Это единственный способ спасти её, не убив.

Он снова посмотрел на иглу. Его внутренний «Берсерк» хотел крушить. Разнести этот проклятый терминал, схватить Лену за горло, убежать.

Но «Страж»… «Страж» смотрел на Люсию. На её пустое лицо, на остывающую кружку в её руках. Он достал из кармана выцветшую фотографию из «капсулы времени». Двое детей под оливковым деревом, щербатые улыбки, солнце в волосах. Он вспомнил, зачем он здесь. Не чтобы бежать. А чтобы закончить.