Лена рухнула на стул у стола, скинув рюкзак. Она выглядела ещё хуже, чем он. Под глазами залегли тёмные круги, кожа приобрела нездоровый, сероватый оттенок. Она достала свой ноутбук, подключила его к сети. Её пальцы замелькали над клавиатурой. Стук клавиш слился в непрерывный сухой треск. Цифры. Логика. Анализ. Это был её мир.

Хавьер сел на пол, прислонившись спиной к стене. Поставил перед собой металлическую коробку. «Капсула времени». Звучало как насмешка. Его время давно застыло в той африканской деревне, деньги за которую привели сестру в этот ад. Он подцепил ногтем ржавую защёлку. Та не поддавалась. Он достал нож и с усилием вскрыл крышку.

Из коробки пахнуло. Запах сухой земли, ржавчины и чего-то почти забытого, неуловимо детского. Запах старой бумаги и прошлого, которого больше не существовало.

Он выложил содержимое на грязный ковёр.

Выцветшая фотография. Он, лет десяти, щербатый, с дурацкой ухмылкой, обнимает маленькую Люсию. У неё не хватает переднего зуба, и она смеётся, запрокинув голову.

Несколько детских рисунков. Их дом, криво нарисованный, с непропорционально большой трубой. Дерево. Портрет их отца — сурового мужчины с густыми бровями.

И последнее. Сломанный компас. Дешёвая латунь потемнела, стекло треснуло. Стрелка застыла, указывая куда-то между севером и западом.

Он взял компас в руки. Металл был тёплым.

— Этот компас… мы нашли его на свалке. — Голос Хавьера был тихим, хриплым. Он говорил, глядя на предмет в своей руке, словно обращаясь к призраку. — Люсия верила, что он приведёт нас к пиратскому кладу. Таскала его повсюду. Однажды он перестал работать. Я сказал, что починю. — Он усмехнулся безрадостно. — Разобрал… и не смог собрать обратно. Сломал окончательно. Она плакала весь вечер.

Лена не отрывала взгляда от экрана. Строки кода бежали по нему, отражаясь в её очках. Она подключила к ноутбуку небольшой сенсор, который до этого держала у коробки.

— Заряд стабилен, — её голос был ровным, почти механическим. — Эмоциональная сигнатура сильная. Особенно от компаса. Коррелирует с воспоминанием о потере… и последующей надежде. Поведенческий якорь сформирован на пике детской травмы. Этого должно хватить.

Хавьер медленно поднял на неё глаза. Его взгляд был тяжёлым, как удар. Он сжал компас в кулаке. Острые края треснувшего стекла впились в ладонь.

— Это не «заряд», — голос стал низким и резким. — Это её слёзы. Это не «сигнатура». Это её жизнь. Ты понимаешь это, Лена? Или для тебя это всё… блядь, просто цифры?

Она наконец оторвалась от экрана. Впервые за много часов он увидел в её глазах не холодный аналитический блеск, а глубокую, почти нечеловеческую усталость. Она сняла очки и потёрла переносицу.

— Я понимаю больше, чем ты думаешь, Хавьер, — тихо сказала она. — Я понимаю, что если мы ошибёмся, эти… слёзы… будут последним, что от неё останется.

Она сделала паузу.

— Я понимаю, что мой брат находится в таком же состоянии уже десять лет, и я не могу даже принести ему его сломанный компас. Я просто… пытаюсь не думать об этом. Потому что если я начну думать, я не смогу сделать то, что должна.

Наступила тишина. Тягучая, плотная. Было слышно, как гудит за окном проезжающий грузовик и как едва слышно дышит Люсия на кровати.

— Хорошо, — нарушил молчание Хавьер. Он разжал ладонь. На коже остались глубокие красные вмятины, а в центре, там, где впилось треснувшее стекло, выступила капля крови. — Что дальше? У нас есть якорь. Что теперь?

— Этого недостаточно, — Лена снова надела очки, возвращая себе маску профессионала. — Якорь — это громоотвод. Он защитит её сознание. Но протокол «Эхо»… это ментальный взрыв, который транслирует агонию нулевого пациента. Если мы просто активируем его, он убьёт Люсию. Нам нужно его сфокусировать. Направить всю его мощь на подавление «Пастыря».

— Как? — спросил Хавьер.

— Нам нужна антенна. Гигантская антенна. Место, акустически и радиочастотно изолированное от мира, но способное работать как гигантский приёмопередатчик.

Она развернула к нему экран ноутбука. На спутниковом снимке виднелся горный массив. И среди этого зелёного моря — инородное белое пятно. Несколько зданий и главное — огромные, циклопические тарелки радиотелескопов. Ржавые, застывшие, они смотрели в серое небо, как уши мёртвого бога.

— Заброшенная советская радиообсерватория «Пик Змея». В Пиренеях, — пояснила Лена. — Построена в восьмидесятых для слежения за спутниками НАТО. Закрыта в девяносто пятом. Идеально изолирована. Это наш единственный шанс.

Хавьер смотрел на снимок. На идеальную мишень. Место, из которого нет простого пути к отступлению.

— И наша самая очевидная ловушка, — закончил он её мысль.

— Да, — кивнула Лена. — Воронов и Рихтер тоже не идиоты. Если они проанализируют наши потребности, они придут к тому же выводу. Это будет финал. Для всех.

Он молчал, взвешивая их шансы. Они были ничтожны. Ноль был оптимистичной оценкой. Но он посмотрел на сестру, на её безжизненное лицо. И понял, что выбор — это иллюзия, которой у него больше нет.

— Сколько до неё?

— Шестьсот километров. День пути, если найдём машину.

— Найдём, — сказал Хавьер. Он поднялся на ноги, чувствуя, как боль в плече вспыхнула с новой силой. — Отдыхай. Я покараулю.

Дмитрий Воронов ненавидел дешёвый кофе. Он считал его жидкой эссенцией спешки и безвкусия. Сейчас он пил именно такой — горький, из бумажного стаканчика, в мобильном командном пункте. Фургон стоял на неприметной парковке где-то на юге Франции, и воздух внутри был спёртым, пах горячим пластиком и несвежим потом.

Рядом, на металлической полке, стояла его медная турка. Холодная, нетронутая.

На большом экране висела тактическая карта андалусской рощи. Отчёт о бое был коротким и унизительным. Двое его лучших оперативников ранены. Цель ушла.

— Она сделала из моих людей мишени, — голос Воронова был сухим, лишённым привычной иронии. Он смотрел на экран, но видел лицо Лены Орловой. Холодное, аналитическое. Предавшее. — Она повернула мой скальпель мне в спину.

Антон «Сыч» сидел за соседней консолью.

— Анализ радиообмена подтверждает. Вражеская сеть была взломана изнутри. Передавались ложные координаты. Это её почерк, Дмитрий Сергеевич. Чистая работа.

Воронов поставил стаканчик на стол с такой силой, что несколько капель выплеснулось на поверхность.

— Забудь про «Пастыря». Забудь про архивы. Это больше не государственная задача.

Он повернулся к Сычу. В его взгляде не осталось и следа былой иронии. Только холодный, тяжёлый металл.

— Объект — Орлова, — отчеканил он. — Цель — не захват. Цель — показательная ликвидация. Я хочу, чтобы она поняла, что от меня не уходят. Не так.

Пока Воронов говорил, на зашифрованный мессенджер на планшете Сыча пришло уведомление. Он, не подавая виду, скользнул по нему пальцем. Короткое видео. Его девушка, Аня, на фоне моря. Ветер трепал её светлые волосы, она щурилась от солнца и смеялась. Подпись: «Я жду тебя. Не задерживайся, ладно?».

На долю секунды лицо Сыча смягчилось. Вся его тайная жизнь, его план побега — всё это было ради неё. Он моргнул. Выражение лица снова стало каменным. Удалил сообщение. Поднял глаза на Воронова.

— Что вы хотите, чтобы я сделал?

— Я хочу, чтобы ты её сломал. Прежде чем мы её убьём, — Воронов говорил медленно, пробуя каждое слово на вкус. — Взломай банковские счета её матери. Отправь все деньги на благотворительность. В украинский фонд, для иронии. Запусти слух о её предательстве в наши внутренние сети. Найди её. Я хочу, чтобы она знала, что это я. Что это личное.

Сыч кивнул. Его пальцы уже летали над клавиатурой.

— Начинаю полный охват Пиренейского сектора. Исходя из их потребностей, есть три потенциальных точки. Заброшенная ГЭС, бывший бункер НАТО и… советская радиообсерватория «Пик Змея».

Он вывел на главный экран спутниковый снимок.