Используя сложный алгоритм, разработанный на основе её диссертации, Ковач предсказывала следующие шаги Джека Бауэра. Её голос был ровным, уверенным, когда она указывала на «вероятные маршруты» и «ключевые точки перехвата» для своих подчинённых.

— Согласно нашему анализу, его паттерны поведения… — начала она, проводя пальцем по карте на экране, — …указывают на движение вдоль северных транспортных коридоров. С учётом его психотипа и оперативных привычек, мы можем ожидать, что он будет избегать крупных узлов.

Её уверенность была абсолютной: её модели могли «прочитать» любого человека, даже такого непредсказуемого, как Бауэр.

Во время демонстрации своих прогнозов, Ковач заметила тонкую аномалию в потоке данных, связанных с Клайпедой. Это был короткий, неидентифицируемый цифровой «шум». Возможно, необычный тип шифрования, мелькнувший в сети, или временная метка, которая не соответствовала ни известным ей методам экстремистов, ни стандартным протоколам ЧВК. Она попыталась объяснить это себе как «ошибку датчика» или «незначительное искажение данных». Быстро пролистывала логи на боковом экране.

Но этот крошечный сбой заставил её на мгновение замереть. Её аналитический ум не мог его категоризировать. Крошечная трещина в её уверенности. Она прочистила горло, продолжая говорить, но её взгляд на мгновение задержался на аномалии.

Ковач откинулась на спинку кресла. Поправила очки. Её взгляд упал на маленькую подставку для ручек на её столе, сделанную из грубого, узловатого куска дерева. Она неосознанно провела пальцем по его неровной, шероховатой поверхности. Рука слегка дрогнула, прежде чем она быстро сжала её в кулак под столом.

Этот предмет – подарок её дедушки, лесника – был единственным «нелогичным» и «неупорядоченным» элементом в её стерильном мире. Её якорь.

Кабинет Новака был воплощением власти и холодного расчёта. Тёмное дерево. Полированная кожа. Картины в строгих рамах. За огромным окном – панорама Вашингтона, залитого огнями. На массивном столе – аккуратно разложенные документы. Стакан с почти нетронутым виски.

Новак только что закончил телефонный разговор. Судя по голосу, собеседник был высокопоставленным представителем европейского энергетического сектора, требовавшим объяснений и действий. Его лицо было напряжено. Но он сохранял безупречное внешнее спокойствие.

Он включил телевизор. Диктор новостей с серьёзным лицом зачитывал заявление о «беглом террористе Джеке Бауэре» и его предполагаемой причастности к «международной промышленной диверсии» в Клайпеде.

Новак удовлетворённо кивнул. Видел, как формируется нужный нарратив. Как общественное мнение склоняется в нужную сторону.

Пока диктор по телевизору говорил о «беглом террористе», Новак, с навязчивой педантичностью, доставал из кармана маленький, идеально отполированный серебряный зажим для галстука. Начинал тщательно натирать его носовым платком. Тёр до зеркального блеска. Игнорировал диктора. Его движения были быстрыми, но точными.

Он связался с Ковач по внутренней связи. Голос стал жёстче, требовательнее. Он не повышал его.

— Агент Ковач, — голос Новака был ровным, но с едва заметным металлическим оттенком. Он не прекращал тереть зажим. — Вы видели новости?

Помехи. Голос Ковач был напряжён, но профессионален. — Да, сэр. Мы… мы отслеживаем его.

Новак сделал паузу. Продолжал тереть зажим для галстука. Глаза не отрывались от блестящей поверхности. — «Отслеживаем» – это не результат, агент. Репутационные потери растут. Каждый час. Мы не можем позволить этому… этому человеку… — он сделал акцент на слове «человеку», почти с презрением, как будто говоря о чём-то отвратительном, — …дальше дестабилизировать ситуацию.

— Я… я понимаю, сэр. Но его… его паттерны… они не всегда предсказуемы.

— Предсказуемы, — Новак ответил резче, но всё так же тихо. — Или вы недостаточно хорошо их читаете. Мне нужен результат, Ковач. Быстрый. Иначе… иначе последствия будут для всех. Вы меня поняли?

— Поняла, сэр, — тихо, почти шёпотом ответила Ковач.

Новак разъединил связь. Положил телефон на стол. Он посмотрел на блестящий зажим.

Тяжёлый выдох, который он тут же подавил.

Холод прополз под тонкую куртку. Где-то на границе Польши и Литвы, на заброшенной автобусной остановке, сумерки уже сгустились над миром. Воздух, вязкий и сырой, был пропитан запахом гниющей листвы. Дневной свет уходил, тая.

Джек сидел, прислонившись к стене. Бетон крошился под ладонью. Он пытался сфокусироваться на карте, расстеленной на коленях. Линии расплывались. Мысли путались. Сливались с гулом его собственного, тяжёлого дыхания. Чуть слышный хрип.

Каждый вдох отзывался под рёбрами. Правое плечо пульсировало вязкой, тупой болью, которую не глушили даже анальгетики. Он потёр его. Бесполезно.

Откуда-то из-за чернеющей кромки леса пробился звук. Слабый. Высокий. Почти детский крик. Оборвался резко. Заглушенный порывом ветра.

Тело напряглось. Каждый нерв натянулся. Взгляд пронзил темноту леса. Он прислушался. Пытался определить источник.

Только тишина.

Ветер выл в ушах. Крика, возможно, и не было. Просто ветер. Или…

— Дерьмо.

Ледяной пот выступил на лбу. В ноздри ударил резкий, едкий смрад горелой резины. Ветер принёс его с далёкой фермы. Или свалки. Запах смешался с порохом. Из воспоминаний.

Сердце колотилось в груди, отдаваясь в горле. Раз. Два. Три.

Пыль. Жёлтая, сухая, африканская. Кровь. Сладковатый привкус. Силуэт ребёнка. С автоматом. Совсем маленький. Джек не убил. Отказался. Нарушил приказ. А потом… лицо его товарища. Застывшее. Глаза пустые. Плечо пронзила острая вспышка. Словно лезвие. Джек сжал виски. Попытался заглушить. Хаос. Воспоминания нахлынули. Боль. Она сливалась с каждым нервом. Он задрожал. Неконтролируемо.

— Дерьмо… опять. — Голос хрипел. Почти неслышный. — Нет… нет. Это… это неправда. Просто ветер.

Он судорожно сжал плечо. Мышцы свело.

— Дыши. Дыши, Бауэр, — прохрипел он себе. — Не могу… не могу… остановись. Чёрт.

Желание сжаться в комок. Исчезнуть. Раствориться в осеннем тумане. Но инстинкт. Старый. Притупленный. Но живой. Он держал. Джек ненавидел эту слабость. Это напоминание. Он не машина. Он сломленный человек. Чья «человечность» стоила жизни другим.

— Нет времени. Нет времени на это дерьмо. Соберись, Бауэр. Просто… просто иди. Двигайся.

Он оттолкнулся от стены. Встал. Движения скованные. Колени дрожали. Но он пошёл. Дальше. В темноту.

Низкочастотный гул серверов проникал сквозь стены. Он был везде. Стерильный офис банка, холодный, отполированный до блеска, был пронизан этим монотонным рокотом.

Хлоя сидела за своим слегка помятым ноутбуком. Экран светился в полумраке её рабочего места. Пальцы отбивали сложный ритм по клавиатуре. Она пыталась пробиться через очередной уровень шифрования данных ЧВК. Это было как попытка продраться сквозь густой лес.

Системное предупреждение вспыхнуло на экране. Красные, мигающие буквы: «Несанкционированный доступ к чувствительным данным».

Хлоя замерла. Только пальцы продолжали стучать. Быстрее.

Через несколько секунд к её столу подошёл Торн. Начальник. Костюм безупречен. Лицо спокойное. Холодное.

— Мисс О’Брайан. — Голос Торна был едва слышен. Почти шёпот на фоне гула серверов. — Могу я… задать вам вопрос? Ваша активность в системе. Она… вызывает некоторые вопросы. Очень… необычные вопросы.

Хлоя не отрывалась от экрана. Пальцы ритмично стучали по клавиатуре. Ускорялись.

— Я выполняю свою работу, мистер Торн. Проверяю аномалии. Как и положено. Данные не лгут.

Торн наклонился ближе. Понизил голос ещё больше. Чтобы не услышали клерки за соседними столами.

— Эти «аномалии»… они касаются файлов, к которым у вас, по идее, не должно быть доступа. И… — Он сделал паузу, оценивая её. — …ваша история, мисс О’Брайан. Она… известна. Мы ценим ваш талант, но… стабильность превыше всего. Вы понимаете?