Они приближались.

Шаги. Медленные. Тяжёлые. Неспешные.

— Где, блядь, этот Волков? — пробасил один. — Сказал, будет ждать.

— Может, заблудился, — ответил второй. — Или сбежал. Он… он не боец.

Джек видел их тени. Они увеличивались на влажных стенах. Полная экипировка. Тяжёлые ботинки. Бронежилеты. Автоматы. Оперативники ЧВК. И они что-то искали. Или кого-то.

Один из них, проходя мимо старой, опрокинутой бочки, задел её ногой. Бочка с грохотом покатилась, ударившись о стену. Из неё потекла густая, едкая жидкость.

Резкий, удушливый запах аммиака обжёг ноздри. Воздух перехватило. Он прижал рукав к лицу, прищурился. Это было дерьмово. Но, возможно, это сыграет ему на руку. Запах химии заглушит его собственный.

Он рванул вперёд.

Рывок. Внезапный.

Первый оперативник, оглушённый резким запахом, не успел среагировать. Джек врезался в него, словно брошенный камень. Удар локтем в челюсть. Короткий, глухой звук. Тело обмякло.

Второй развернулся, поднимая автомат, но Джек уже был рядом. Кусок ржавой трубы, валявшийся у стены, оказался в его руке. Один удар. Точный. В колено. Хруст. Оперативник вскрикнул, осел. Автомат с грохотом упал на бетон.

Джек навалился на него. Схватил за горло. Прижал к влажной стене. Лицо оперативника перекосило от страха. В расширенных глазах Джек увидел не просто ужас, а что-то знакомое. Что-то, что он видел сотни раз. Это был страх неминуемой смерти. Чистый. Неосквернённый. Страх, который Джек сам давно подавил.

Его пальцы сжимались.

Боль в суставах, в костях, в каждой клетке его измождённого тела жгла, пульсировала, требовала остановиться. Хватит. Он устал.

Но в этот самый момент, когда его руки сжимали чужую шею, когда его тело было напряжено до предела, а в нос бил запах аммиака, сырости и чужого пота, Джек почувствовал что-то странное. Что-то, что было почти… домом. Неожиданное, горькое ощущение, что он снова на своём месте. Что, несмотря на всю грязь и жестокость, только здесь, на краю пропасти, он чувствовал себя по-настоящему живым.

Его взгляд прояснился, стал острым.

Рывок. Ещё один. Оперативник обмяк. Он не был мёртв. Просто вырублен.

Джек оттолкнул его. Тяжело дыша. Аммиак разъедал горло. Он сплюнул на пол. Поправил телефон.

Туннель погрузился в тишину. Нарушаемая лишь капающей водой и его собственным тяжёлым дыханием. Он оставил оперативников обезвреженными, но живыми. Не было времени. Он двинулся дальше, вглубь лабиринта. За ним тянулся едкий запах химии и эхо собственной борьбы.

Свет монитора бросал зеленоватые блики на её лицо. Подчёркивал глубокие тени под глазами. Пальцы Хлои лихорадочно мелькали над клавиатурой. Стук клавиш сливался в сплошной, нервный гул.

На экране, в правом верхнем углу, мигало красное предупреждение: “АВТОРИЗАЦИЯ ОТОЗВАНА. ДОСТУП БУДЕТ ЗАБЛОКИРОВАН ЧЕРЕЗ 00:00:15”.

Пятнадцать секунд.

Это конец.

Она знала это. Чувствовала это в стерильном воздухе офиса, который вдруг показался ей удушающим. Монотонный гул серверов где-то за стеной казался насмешкой.

Хлоя быстро прокрутила строки кода. Вот он. Последний, критически важный фрагмент данных. Зашифрованный файл. В нём — не просто финансовые отчёты. Это детальный анализ связей ЧВК с руководством российского энергетического гиганта. Сценарии их дальнейших действий после Клайпеды.

Это была бомба. Информационная.

Ей нужно было скинуть её. Куда-нибудь.

Быстро.

Традиционные каналы уже были перехвачены. Или слишком рискованны. Она не могла довериться никому. Никому в этом банке. Никому в этой системе.

В голове мелькнула мысль. Давно забытая. Почти иррациональная.

Она вспомнила старый, полузабытый протокол связи. Тот, что они разработали ещё в CTU, для самых экстремальных ситуаций. Своего рода “мёртвый цифровой ящик”. Сервер, о котором знали только Джек и она. Спрятанный глубоко в сети, без явных привязок. Активация этого протокола требовала от неё отключения всех своих личных файерволов. Полной уязвимости.

Ей было плевать.

Пальцы, несмотря на нервную дрожь, почти сами собой начали вводить последние команды. Строки кода мелькали на экране, словно язык, который понимали только они с Джеком.

Вентилятор ноутбука взвыл, горячий воздух обдал её лицо. Напряжение ощущалось физически. Данные начали передаваться. Медленно. Мучительно.

Индикатор прогресса полз вперёд. Один процент. Два. Три.

Десять.

Взгляд Хлои случайно упал на угол её ноутбука. Там, на потёртом пластике, был наклеен небольшой, мятый стикер. Рисунок, сделанный её племянником. Неуклюже нарисованный “супергерой” с большими очками и развевающейся накидкой.

В этот момент, сквозь всю усталость и цинизм, в глазах Хлои мелькнула неожиданная, почти детская нежность. Затем — горькая решимость. Она делала это не только для Джека. Не только ради правды. Она делала это для этого ребёнка. Для будущего, в котором ещё мог быть какой-то шанс.

Индикатор дошёл до девяносто девяти процентов.

Экран моргнул. Потемнел. Выдал сообщение: “ДОСТУП ЗАБЛОКИРОВАН”.

Она успела. Едва-едва.

Хлоя закрыла ноутбук. С тихим, почти ритуальным щелчком. Она сидела в тишине. Окружённая стерильным, холодным пространством банка, которое теперь казалось угрожающим. Её доступ был заблокирован. Она была одна.

Но она сделала всё, что могла.

Новак стоял посреди своего кабинета. Лицо его налилось нездоровым багровым цветом. На столе перед ним лежали два телефона. Оба звонили одновременно, наперебой. Голубой экран на стене за спиной мигал, показывая тревожные, красные индикаторы на карте Клайпеды.

Его план. Его тщательно выстроенный план “тихого решения”.

Рушился.

Доклады сыпались обрывочным, противоречивым потоком. Накладываясь друг на друга, как волны хаоса: “Диверсия продолжается!”, “Наши активы под угрозой!”, “Бауэр замечен в туннелях!”, “Сбой системы – неконтролируемые последствия!”. Всё это было не просто провалом. Это был обвал. Обвал, который грозил раскрыть причастность ЦРУ к сокрытию ЧВК, к их грязным играм. Его прагматизм. Его готовность жертвовать. Его убеждённость в своей правоте – всё это оборачивалось против него.

Один из телефонов на столе завибрировал. Звонок от сенатора Дэвиса. Новак, обычно невозмутимый, холодный и расчётливый, впервые ощутил, как привычная маска сползает с лица. Он схватил трубку.

— Дэвис! — рявкнул он в телефон. Голос его был низким, но дрожал от едва сдерживаемой ярости. — Что… что, чёрт возьми, вам нужно?!

— Что мне нужно?! — голос сенатора грохотал из динамика. — Мне нужны, Новак, объяснения! По поводу этого… этого энергетического кризиса! И вашей, вашей, чёрт возьми, некомпетентности! Мне… мне уже звонили из Брюсселя! Мы… мы будем инициировать публичное расследование, Марк! Публичное!

Сенатор угрожал. Не просто его карьере. Это была угроза всей его системе контроля. Всей его тщательно выстроенной вселенной.

Новак швырнул телефонную трубку на стол. С грохотом. Он замер. Его лицо перекосило. Это была не просто ярость. Это был чистый, животный, неприкрытый страх. Страх загнанного в угол зверя.

Он глубоко, прерывисто вздохнул.

Нажал кнопку внутренней связи.

— Ковач! Ко мне. Немедленно.

Через мгновение Аня вошла в кабинет. Её лицо было непроницаемым. Она стояла прямо, ожидая.

— Ковач! — Голос Новака был низким, почти гортанным, но дрожал от ярости, которую он едва сдерживал. — Что… что там происходит?! Эти… эти доклады… они… они не сходятся! Почему… почему Бауэр… он до сих пор… до сих пор на свободе?!

Аня оставалась спокойной. Но в её глазах промелькнуло что-то. Она почувствовала его панику.

— Сэр, мы… мы работаем над этим. Данные… они очень противоречивы. Есть… есть признаки, что ЧВК… они… они действуют не по плану.

Новак резко перебил её. Почти крича, голос сорвался:

— ЧВК?! К чёрту ЧВК! Мне… мне нужен Бауэр! Сейчас! Вы… вы понимаете?! Он… он должен быть остановлен! Любой. Ценой. Ковач! Я… я даю вам прямой приказ! Остановите. Его. Любой. Ценой!