Хотя это были, пожалуй, самые заметные из современных культурных противостояний по поводу искусства, два других спора, связанных с музеями и обращением с американской историей, ещё больше разорвали узы культурного мира в Соединенных Штатах. Обе эти битвы вызвали бурные общественные дебаты, в которых консерваторы нападали на «политкорректные» подходы к истории Соединенных Штатов. Первая из них разгорелась вокруг выставки «Запад как Америка: Переосмысление образов границы, 1820–1920», организованной в 1991 году в Национальном музее искусств Смитсоновского института в Вашингтоне. Демифологизируя американскую историю, она подчеркивала роль эксплуатации белыми коренных американцев во время освоения и заселения американского Запада. Многие зрители, читавшие в школе о героической борьбе белых исследователей и поселенцев, распространявших демократию по всему фронтиру, разразились протестом.[657] Несколько сенаторов-парламентариев пригрозили сократить бюджет музея.
Вторая ссора разразилась три года спустя, когда Национальный музей авиации и космонавтики готовил планы по созданию крупной экспозиции, в которой должен был быть представлен самолет B–29 «Энола Гей», с которого в 1945 году на Хиросиму упала бомба. Консерваторы, к которым присоединились группы ветеранов, выразили протест, когда им разрешили ознакомиться с ранним проектом экспозиции музея, в котором, как им казалось, ставилась под сомнение мудрость сброса бомбы и, по их мнению, сильно искажалась американская история. Пилот «Энолы Гэй» Пол Тиббетт заявил, что предлагаемая экспозиция — это «пакет оскорблений». Вынужденный обороняться, директор музея подал в отставку, а проект экспозиции был кардинально переписан и урезан, так что в нём был представлен сам самолет без большого количества интерпретационного контекста. Многие академические историки протестовали против этого уступчивого, как им казалось, подхода, но безрезультатно.[658]
Консерваторы также мобилизовались на борьбу с либеральными преподавателями в таких университетах, как Стэнфорд, где в 1988 году прошли дискуссии, которые впоследствии привели к широко освещаемому отказу от обязательного базового курса по западной культуре для первокурсников. Вместо него были предложены различные гуманитарные предметы, которые, хотя и включали в себя множество западных классиков, были чуть менее ориентированы на Запад. Разгневанные защитники «западного канона», включая министра образования Уильяма Беннетта, объяснили, что Стэнфорд «уничтожает западную культуру». В ответ преподаватели Стэнфорда приветствовали изменения, которые позволили, наконец, «зародиться мультикультурализму» в рамках основных университетских курсов.
В 1994 и 1995 годах разгорелась ещё более жаркая борьба за преподавание гуманитарных дисциплин, на этот раз из-за предложенных национальных стандартов, направленных на помощь учителям истории Соединенных Штатов. Подготовленные ведущими учеными в этой области, стандарты рекомендовали учителям помочь ученикам понять значение в американской истории таких злодеяний, как рабство, Ку-клукс-клан и маккартизм. Консерваторы, однако, жаловались, что в стандартах недостаточно (или совсем ничего) сказано о таких патриотах, как Пол Ревир, изобретателях, таких как Томас Эдисон и Александр Грэм Белл, солдатах, таких как Улисс С. Грант и Роберт Э. Ли, и об отцах-основателях.
Эти ожесточенные споры в конце концов затихли после того, как ученые пересмотрели стандарты, чтобы немного смягчить претензии консерваторов. Опубликованные в 1996 году, стандарты были прочитаны многими тысячами учителей в последующие годы. Однако задолго до этого Линн Чейни, бывший глава Национального фонда гуманитарных наук (и жена Дика Чейни), вступила в борьбу против стандартов. Борьба дошла и до Сената США, который в 1995 году осудил стандарты, проголосовав 99 голосами против 1. Это была процедурная перекличка, не имевшая практического значения, но бурные дебаты на Капитолийском холме ярко продемонстрировали пропасть, отделявшую культурных консерваторов — и многих национальных политиков — от большинства академических историков. Сенатор-республиканец Слейд Гортон из Вашингтона заявил, что стандарты ставят американцев перед выбором. Он потребовал: «Джордж Вашингтон или Барт Симпсон» — кто из них представляет собой «более важную часть истории нашей страны, которую предстоит изучать нашим детям?»[659]
Консерваторы, такие как Гортон, также были раздражены распространением «политкорректности», или «ПК», как её стали называть, в начале 1990-х годов. Они жаловались, что во многом ПК возникла благодаря рвению либеральных преподавателей и университетских администраторов, которые вводили подробные кодексы речи и поведения, направленные на поощрение толерантности в университетских кампусах. Некоторые из этих кодексов были направлены против «языка ненависти», который, как утверждалось, использовали студенты, когда обращались к женщинам, геям и лесбиянкам, а также цветным меньшинствам. Конфликты по этим вопросам разгорелись в ряде университетов, особенно в начале 1990-х годов, и вызвали множество взволнованных обменов мнениями между студентами, интеллектуалами и другими людьми.[660]
Некоторые из этих боев за культуру носили неприятный характер и отличались более жесткими и неумолимыми выражениями, чем в прошлом. Религиозные консерваторы проклинали своих противников как «мастеров обмана», «аморальных», «высокомерных и самодовольных». Либералы, по их словам, поддерживают «силы антихриста». Либералы отвечали им тем же: Их враги — «моральные фанатики», «фанатики», «Коттон Мазерс последнего времени» и «патриоты-параноики», которые ханжески отстаивают «Бога, флаг и семью».[661] Раздражение обнажило резкие региональные и классовые противоречия. Культурный консерватизм все больше привлекал людей — особенно белых американцев из рабочего класса — на Юге и в штатах Равнин и Скалистых гор, в то время как либеральные идеи продолжали привлекать образованных ученых и профессионалов на восточном и западном побережьях и в столичных центрах Востока и Среднего Запада. Некоторые из этих антагонистов считали, что врага нужно не просто победить, но и уничтожить.
В то время, когда эта борьба пестрила заголовками газет, многие современники считали, что она будет иметь мощные и долгосрочные последствия. Джеймс Дэвисон Хантер, который в 1991 году опубликовал подробный отчет об этих противоречиях, пришёл к выводу: «Америка находится в самом разгаре культурной войны, которая имеет и будет иметь отголоски не только в государственной политике, но и в жизни простых американцев повсюду».[662] Восемь лет спустя одна из ведущих консервативных писательниц, Гертруда Химмельфарб, опубликовала книгу, которая привлекла к себе большое внимание. Её название «Одна нация, две культуры» раскрывает её главный аргумент: Культурные войны разрезают нацию пополам.[663] Подобные оценки перекликались с мнением многих современников. Особенно в начале 1990-х годов разговоры о «культурных войнах», дополнявшие жалобы на «упадок», привлекали внимание прессы.
С ТОЧКИ ЗРЕНИЯ НАЧАЛА 2000-х годов эти оценки кажутся довольно ясными. Первое заключается в том, что многие СМИ, часто зацикливающиеся на конфликтах, преувеличивали ожесточенность культурных войн, которые в любом случае немного поутихли (хотя и не среди политически ангажированных элит и пристрастных политиков) в конце 1990-х годов.[664] Сам Хантер отмечал, что «огромная средняя часть» (по его оценке, около 60%) американцев не обращает внимания на подобные сражения.[665] Даже на президентских выборах почти 50% населения, имеющего право голоса, не пришли на выборы. Из тех, кто пришёл, треть или около того назвали себя независимыми, а многие другие сказали, что им было очень трудно определиться с кандидатами. Многие социальные и культурные вопросы, включая эстетические и политические послания академических кругов и высокой культуры, большинство американцев не вызвали особого восторга.[666]
