Освещая деятельность суда, корреспондент New York Times Линда Гринхаус назвала 1989 год «Годом, когда суд повернул направо». «Этот срок, — писала она, — стал переломным в современной истории Суда. Впервые за целое поколение консервативное большинство оказалось в состоянии контролировать решение важных вопросов», в частности тех, которые касались прав меньшинств и женщин.[612] Хотя в последующие годы это большинство оказалось не таким дерзким, как предсказывал Гринхаус, оно было явно дерзким.[613] Кроме того, Буш продвигал начатые администрацией Рейгана усилия по назначению консервативных республиканцев в федеральные суды. К 1992 году во всех тринадцати федеральных апелляционных судах было большинство республиканцев.[614] Как и во второй срок Рейгана, назначения в суды, которые становились все более влиятельными в делах нации, продолжали вызывать острую политическую борьбу.
Первый кандидат Буша в Верховный суд, Дэвид Соутер, выдвинутый в 1990 году, не вызвал оппозиции среди демократов в Конгрессе. Хотя Соутер не выглядел таким страстным либералом, каким был его недавно ушедший в отставку предшественник Уильям Бреннан, он часто вставал на сторону умеренных и либералов в Суде. В одном из особенно спорных дел в 1992 году голос Соутера помог в последнюю минуту добиться большинства пять к четырем в решении, вызвавшем жаркие споры, которое подтвердило суть решения Roe v. Wade. Трое из пяти судей в этом большинстве были назначенцами Рейгана и Буша.[615] Сторонники выбора, хотя их по-прежнему преследовали боевики из таких организаций, как Operation Rescue, радовались, что выбор выстоял.
С другой стороны, вторая кандидатура Буша — Кларенс Томас в 1991 году — спровоцировала одну из самых ожесточенных битв в Конгрессе за последние годы. Томас, которому на тот момент было всего сорок три года, был относительно редким явлением: чернокожим консерватором. Выбирая его, Буш и его советники рассчитывали, что либералы, не одобряя консервативные взгляды Томаса, дважды подумают, прежде чем отвергнуть афроамериканца. Но Томас, будучи главой EEOC, а затем федеральным судьей, выступал против процедур позитивных действий. Сторонники выбора опасались, что он проголосует за отмену решения Roe v. Wade. Национальные советы NAACP и Городской лиги выступили против его кандидатуры. Они были потрясены мыслью о том, что такой консерватор займет «чёрное место», которое с 1967 года занимал Тургуд Маршалл, «мистер Гражданские права».
Дорога Томаса к утверждению в Сенате, и без того неровная, стала ещё более скалистой, когда Анита Хилл, чернокожий профессор права из Университета Оклахомы, обвинила его в сексуальных домогательствах, когда она работала на него в EEOC. Её неохотные, но поразительные показания, которые, помимо прочего, показали, что Томас смотрел порнофильмы, привели в ярость его сторонников. Томас, отрицая обвинения Хилл, горячо заявлял, что стал жертвой «высокотехнологичного линчевания недовольных чернокожих». Некоторые демократы, в том числе и либералы, засомневались в целесообразности голосования против чернокожего кандидата. Выдвижение Томаса открыло раскол между его сторонниками, в большинстве своём мужчинами-республиканцами, и множеством женщин, как чернокожих, так и белых.
Все республиканцы в Сенате, кроме двух из сорока шести, в конечном итоге проголосовали за утверждение Томаса, которое было окончательно утверждено в октябре 1991 года со счетом 52 против 48.[616] Но пристрастная, зачастую жестокая борьба, во многом напоминающая борьбу против выдвижения кандидатуры Борка, поляризовавшую Сенат в 1987 году, оставила синяки. Политически либеральные женщины обвиняли Сенат, состоящий на 98% из мужчин, в том, что он отмахнулся от обвинений Хилл в сексуальных домогательствах. Они решили дать отпор на избирательных участках, где в 1992 году женщинам удалось выиграть пять сенатских гонок и увеличить своё число в Палате представителей и законодательных органах штатов. Воодушевленные, они объявили 1992 год «Годом женщины».[617] Обвинения Хилл также привлекли внимание к проблеме сексуальных домогательств. Судебные иски о сексуальных домогательствах, число которых в 1990-е годы возросло в разы, ещё больше расширили возможности судов как арбитров революции прав в американской жизни.
В то время как споры вокруг кандидатуры Томаса доминировали в заголовках газет, в районе Лос-Анджелеса нарастала расовая напряженность. В марте 1991 года дорожная полиция устроила погоню за превысившим скорость Родни Кингом на протяжении 7,8 миль по шоссе Футхилл-Фривей возле Сан-Фернандо. Когда Кинг, афроамериканец, наконец остановился и вышел из машины, он оказал сопротивление полицейским Лос-Анджелеса. Услышав шум на улице, один из жителей близлежащих домов направил свою домашнюю видеокамеру на противостояние и заснял белых полицейских с дубинками, которые усмирили Кинга, оглушив, а затем избив его, когда он лежал на земле. Благодаря этой записи четырем полицейским были предъявлены обвинения в избиении. Место проведения судебного процесса было перенесено в близлежащий район Сими-Вэлли, где проживали преимущественно белые, и жители которого были известны как убежденные сторонники закона и порядка.
Телевизионный судебный процесс, который наконец состоялся более чем через год после избиения Кинга, собрал большую аудиторию по всему Лос-Анджелесу. Свидетельские показания выявили целый ряд порочащих фактов о полиции Лос-Анджелеса — в частности, то, что её штат был сокращен, и то, что она плохо готовила своих офицеров, — но в конечном итоге все белые присяжные округа Сими были убеждены, что поведение полиции Лос-Анджелеса соответствовало калифорнийским правовым нормам обращения с неуправляемыми подозреваемыми, такими как Кинг. В апреле 1992 года присяжные признали трех полицейских невиновными, а в деле четвертого зашли в тупик.
Известие об этих приговорах немедленно вызвало беспорядки, мародерство и пожары во многих районах Лос-Анджелеса. В результате беспорядков, продолжавшихся четыре дня, 55 человек погибли и 2300 получили ранения. Пожары сожгли дотла около 800 зданий и нанесли материальный ущерб на сумму около 1 миллиарда долларов. Стало ясно, что комплекс классовых и этнических противоречий усугубил те, что уже разделяли чёрных и белых. Меньшинства в Лос-Анджелесе, как и во многих других городских районах, сталкивались с серьёзными социальными проблемами, включая бедность, распад семей и школы, в которых с трудом обучались ученики из внутренних районов города. Жестокие банды патрулировали кварталы, где преобладали представители меньшинств, и враждовали из-за торговли наркотиками и других вопросов. Безработица в районе была особенно высока, отчасти из-за сокращений после холодной войны, которые привели к упадку аэрокосмической промышленности региона. Многие чернокожие жители Лос-Анджелеса возмущались ростом числа латиноамериканцев и азиатов, которые конкурировали с ними за рабочие места. Латиноамериканцы тоже чувствовали, что с ними плохо обращаются, и злились: половину арестованных составляли латиноамериканцы. Многие участники беспорядков были нацелены на корейских и других азиатских американских владельцев магазинов, чей экономический прогресс — и якобы враждебное отношение к цветным неазиатам — разозлил многих латиноамериканцев и чернокожих, участвовавших в беспорядках.
Бунт, хотя и был пугающим, не обязательно свидетельствовал об ухудшении расовых отношений в Америке в целом.[618] Тем не менее было очевидно, что ожидания многих афроамериканцев, чьи надежды значительно возросли в 1960-е годы, продолжали опережать достижения, которых они добились с тех пор. Неоспоримо, что причиной беспорядков стали нестабильные отношения между чернокожими и белыми, в частности белой полицией Лос-Анджелеса. Широко показанные кадры, на которых чернокожие вытаскивают белого водителя грузовика из кабины, избивают его до потери сознания и пинают, пока он лежит на улице, потрясли телезрителей по всей стране. За этими беспорядками, ставшими худшими со времен призывных волнений времен Гражданской войны, последовали межрасовые столкновения в ряде городов, включая Атланту, Бирмингем, Чикаго и Сиэтл.[619]
