Другие наблюдатели не соглашались с этими мрачными размышлениями. Они утверждали, что в будущем политики, прекрасно понимая, что партийные воины не смогли отстранить Клинтона, дважды подумают, прежде чем прибегать к такому тупому оружию, как импичмент. Некоторые редакционные статьи все же согласились с тем, что президент поступил безрассудно. По их мнению, его лжесвидетельство и препятствование правосудию отвечают конституционному определению «высоких преступлений и проступков». Как воскликнул в декабре известный обозреватель газеты New York Times А. М. Розенталь: «Мистер Клинтон не лгал просто для того, чтобы скрыть свою связь с Моникой Левински. Он лгал и лгал, под присягой и прямо народу, и лгал помощникам, которые стали цепной буквой лжи, чтобы построить стену вокруг Белого дома».[1004]
Несколько менее острых выводов о «Моникагейте» кажутся неопровержимыми. Во-первых, хотя противостояние партий было экстраординарным, это был лишь самый сенсационный эпизод в череде крайне политизированных конфликтов по вопросам культуры, возникших в 1960-е годы, расколовших американское общество в 1970-е и 1980-е годы и взорвавшихся в ходе культурных войн начала 1990-х годов. Эти конфликты, как и «Моникагейт», выявили идеологическую поляризацию в отношении стандартов сексуального поведения, а также резкие разногласия по поводу религии и ряда других вопросов, вызывающих социальную рознь. Импичмент и суд над президентом стали последним (хотя и не последним) из этих политизированных противостояний, в большинстве которых победили либеральные американцы, поддерживаемые особенно молодыми людьми.
Второй вывод заключается в том, что это печальное дело разрушило большие надежды Клинтона войти в историю как великий президент. Он поступил безответственно и нанес непоправимый ущерб своей репутации. Он уничтожил все возможности, которые у него могли быть после 1997 года для продвижения желаемых либеральных целей — или даже для серьёзного и продуктивного обсуждения общественных проблем, включая терроризм. По словам историка Джозефа Эллиса, Моника Левински стала «консервной банкой, привязанной к хвосту Клинтона, которая будет греметь в веках и на страницах учебников истории».[1005]
Сразу после суда стало очевидно, что способность нации к коммерциализации сенсационных новостей остается, по-видимому, неисчерпаемой. В марте 1999 года Левински появилась в телепрограмме 20/20, чтобы дать интервью Барбаре Уолтерс. По оценкам, её выступление посмотрели 70 миллионов американцев. Ни одну сетевую «новостную» программу не смотрело такое количество людей. ABC требовала и получала от рекламодателей рекордные выплаты за рекламные ролики. И какие рекламные ролики! Это и нижнее белье Victoria’s Secret, и зубная щетка Oral-B Deluxe, и промо-ролик фильма «Клеопатра» с закадровым голосом: «Когда ей было двадцать, она соблазнила самого могущественного лидера в мире». Реклама Maytag хвасталась своим продуктом: «Он действительно способен удалять пятна».[1006]
Затем Левински отправилась в турне по Европе, чтобы прорекламировать «Историю Моники», наспех собранную книгу о её жизни. Она ненадолго попала в списки бестселлеров. Маркетологи подсчитали, что она получит 600 000 долларов от гонораров за книгу, а также ещё 600 000 долларов за интервью на европейском телевидении. Эти усилия помогли бы оплатить её судебные счета, которые были огромными (как и у Клинтона). Подобные аферы свидетельствовали о том, как легко скандалы, связанные с сексом и знаменитостями — мощным сочетанием, — доминируют в СМИ и привлекают внимание людей как в стране, так и за рубежом.[1007]
ОСВОБОДИВШИСЬ ПОСЛЕ ФЕВРАЛЯ 1999 года, чтобы сосредоточиться на делах правительства, Клинтон вскоре обнаружил, что внешнеполитические проблемы, как и во время его первого срока, по-прежнему ставят перед ним дилеммы. В частности, это касалось сербского края Косово, где албанцы-мусульмане, составлявшие около 90 процентов населения, активизировали свои усилия по получению независимости. Однако сербский президент Милошевич считал Косово священной частью сербской земли. Стремясь подавить вооруженное сопротивление, его войска прибегли к жестокой и эффективной этнической чистке, чтобы изгнать мусульман из края. По более поздним оценкам, к лету 1999 года число перемещенных албанских мусульман составило 863 000 человек, а число убитых — до 10 000. К началу 1999 года зверства в Косово привлекли внимание всего мира.[1008]
Поначалу Клинтон, поддерживаемый Объединенным комитетом начальников штабов и министром обороны Уильямом Коэном, отказывался всерьез вмешиваться — отчасти потому, что не верил, что оказание военной поддержки повстанцам в Косово отвечает стратегическим интересам Соединенных Штатов, отчасти потому, что хорошо помнил, что произошло в Могадишо, отчасти потому, что в Соединенных Штатах такой шаг, похоже, не получил широкой поддержки, а отчасти потому, что так называемая Армия освобождения Косово, состоящая из мусульманских революционеров, которые устраивали жестокие партизанские нападения на сербов, показалась некоторым осведомленным людям ультранационалистическими головорезами и террористами.[1009]
Рассматривая возможность военных действий для урегулирования нарастающего кризиса, Клинтон понимал, что не может рассчитывать на международную поддержку. Казалось весьма вероятным, что противники вооруженного вмешательства в ООН, возглавляемые Россией, выступят против такого шага. Опасаясь вето, наложенного Россией или Китаем в Совете Безопасности, Клинтон обошел ООН.[1010] Как и в предыдущих случаях с Боснией, страны НАТО, в частности Франция, также не захотели вмешиваться.
Подобная нерешительность раздражала американского генерала Уэсли Кларка, который в то время занимал пост верховного главнокомандующего силами НАТО в Европе. При поддержке Мадлен Олбрайт, которую Клинтон назначил первой женщиной-госсекретарем Америки в 1996 году, Кларк настойчиво требовал отправки войск НАТО, включая американцев. Клинтон его отстранил. Вспоминая о своём разочаровании, Кларк позже жаловался на то, что воспоминания о войне во Вьетнаме по-прежнему владеют американскими военными и политическими лидерами: «Отношение [Клинтона и Объединенного комитета начальников штабов] было таким: „Если ты терпишь поражение, ты — неудачник. Твоя карьера закончена“. Было ясно, что политики тебя не поддержат, что они сбегут, как только появятся мешки для трупов. Это стало верой».[1011]
Когда в марте 1999 года безумные многонациональные попытки переговоров провалились, вызвав волну новых жестокостей в провинции, Клинтон все ещё отказывался вводить американские войска, но поддержал бомбардировки НАТО сербских позиций. Пилотам было приказано лететь высоко — на высоте 15 000 футов, чтобы не попасть под удар. Кларк жаловался, что бомбардировки, которые он называл «танковой стрельбой», приносят очень мало результатов. Поскольку наблюдателям на местах (размещенным там в результате переговоров в октябре 1998 года) было приказано уехать до начала бомбардировок, Милошевич воспользовался этим случаем, чтобы усилить этнические чистки. После сорока пяти дней атак на высшем уровне Клинтон согласился на эскалацию действий и санкционировал удары по столице Сербии Белграду. Один из таких ударов (бомбардировщик B–2 Stealth, пролетевший 10 750 миль из Миссури и обратно, чтобы завершить свою тридцатичасовую миссию) был нанесен по китайскому посольству в середине мая, в результате чего погибли несколько сотрудников посольства и обострились китайско-американские отношения. (Соединенные Штаты заявили, что удар был случайным.) Налеты самолетов НАТО, а также отказ России от дипломатической поддержки сербов, наконец, вынудили Милошевича согласиться на урегулирование в июне. Общая бомбардировка, продолжавшаяся семьдесят восемь дней, разрушила Косово и, по оценкам, унесла жизни около 5000 сербских военнослужащих, сотен мирных жителей и 500 косовских повстанцев. Ни один пилот не погиб во время этой кампании.[1012]
