Критики американского общества 1990-х годов утверждали, что одержимость нации автомобилями вышла из-под контроля, создавая огромные пробки и делая страну все более зависимой от иностранного производства нефти. По их мнению, увеличение количества газовых внедорожников, пикапов и других мощных автомобилей подвергает опасности людей и загрязняет воздух, который и так уже загрязнен выбросами от небрежно регулируемых электростанций, нефтеперерабатывающих заводов и обрабатывающей промышленности.[866] Многие из этих объектов нависают над районами с низким уровнем доходов и преобладанием меньшинств, подвергая детей в таких районах приступам астмы и повышая риск хронического бронхита среди взрослых. Парниковые газы, утверждали защитники окружающей среды, серьёзно усугубляют глобальное потепление. В 1992 году Эл Гор заявил, что деградация окружающей среды угрожает «самому выживанию цивилизованного мира».[867]

Другие комментаторы мрачно говорили о напряженной культуре труда в Соединенных Штатах. Американцы, отмечали они, работают гораздо больше часов в неделю, чем жители большинства других промышленно развитых стран. У работников, испытывающих стресс, остается мало времени на общение с семьей или добровольную общественную деятельность. Заработная плата, хотя и выросла для большинства работников в конце 1990-х годов, никогда не казалась достаточной. Один несчастный житель Чикаго, управляющий директор одной из компаний, в 1997 году с отчаянием говорил: «Я зарабатываю за месяц больше, чем мой отец за год, но чувствую, что моя жизнь стала труднее». Он добавил: «Я не играю в азартные игры, у меня нет сезонных абонементов на „Буллз“. Как я могу зарабатывать так много, но при этом ничего не иметь в запасе?»[868]

НЕКОТОРЫЕ ИЗ ЭТИХ МНОГОЧИСЛЕННЫХ ЖАЛОБ на экономические, экологические и социальные условия в Америке в середине и конце 1990-х годов попали в цель. До самого конца десятилетия бедность оставалась упрямой, отражая не только большое количество малообеспеченных семей, возглавляемых женщинами, и расовое неравенство, но и сохраняющиеся дыры в национальной системе социальной защиты, которая все ещё была более пористой, чем в большинстве промышленно развитых стран. Благодаря бедности, злоупотреблению наркотиками и отсутствию адекватных дородовых услуг во многих районах с низким уровнем доходов младенческая смертность в США, хотя и была примерно вдвое ниже, чем в 1970-х годах, по-прежнему была выше, чем в двадцати пяти других промышленно развитых странах.[869] «Низшие слои населения» в городских гетто, коренные американцы в резервациях, рабочие-мигранты и другие малообеспеченные люди в депрессивных сельских районах по-прежнему боролись за существование. Как и в 1970-е и 1980-е годы, долгосрочные структурные тенденции, способствующие распространению относительно низкооплачиваемого труда в сфере услуг, а также конкуренция из-за рубежа угрожали американским рабочим местам в обрабатывающей промышленности.[870] Заработная плата производственных и неконтролирующих работников продолжала стагнировать. Хотя в 1996 году Конгресс повысил минимальную зарплату (с 4,25 до 5,15 доллара в час), её реальная покупательная способность, упавшая с 1970-х годов, продолжала снижаться.[871]

Американцы с полной занятостью (как и раньше, сорок часов в неделю) в среднем работали значительно больше — возможно, на 350–400 часов в год больше, чем жители Западной Европы, у которых рабочий день был короче и больше праздников.[872] Многие европейцы (жившие в колыбели кальвинизма) были ошеломлены силой трудовой этики в Соединенных Штатах и сожалели о стрессе, который, по их словам, она создавала. Критики также были правы, отмечая, что американское энергопотребление остается огромным: при населении около 6% от мирового, Соединенные Штаты в конце 1990-х годов ежегодно отвечали за четверть общего потребления энергии на планете и выбрасывали четверть мировых парниковых газов. К 2002 году Соединенным Штатам приходилось импортировать 54% сырой нефти, в то время как во время пугающих энергетических кризисов конца 1970-х годов этот показатель составлял менее 40%.[873]

Правда и то, что американские потребители и инвесторы продолжали накапливать личные долги, которые были гораздо выше, чем в других странах. Люди также играли в азартные игры больше, чем когда-либо, и охотно спекулировали на фондовом рынке, иногда в качестве дневных трейдеров и членов разрастающихся инвестиционных клубов. Учитывая котировки акций, такая активность была неудивительна: В период с января 1991 года, когда промышленный индекс Доу-Джонса достиг минимума в 2588, по январь 2000 года, когда он взлетел до максимума в 11 722, цены на акции выросли более чем в четыре раза.[874] В том же 2000 году звездные (хотя, как выяснилось позже, сильно размытые) видения будущего привели к тому, что AOL приобрела компанию Time Warner за 180 миллиардов долларов в виде акций и долговых обязательств. Это крупнейшее корпоративное слияние в истории Соединенных Штатов было лишь самым ярким примером мании слияний, которая превзошла манию слияний в годы правления Рейгана. Успешные инвесторы, такие как Уоррен Баффет («оракул из Омахи») из Berkshire Hathaway и Питер Линч, управлявший фондом Magellan Fund компании Fidelity Investments, пользовались восхищенным вниманием СМИ в культуре, которая, казалось, как никогда была заворожена мечтами о денежном обогащении. К 2001 году 51 процент американских семей имели некоторые инвестиции в акции, по сравнению с 32 процентами в 1989 году и 13 процентами в 1980 году.[875]

Впереди ждали неприятности, особенно для одержимых технологиями покупателей, которые вкладывали свои деньги во все более переоцененные акции «доткомов». Председатель Федеральной резервной системы Алан Гринспен, который все время твердил, что Соединенные Штаты вступают в экономику «новой эры» с огромным потенциалом, в декабре 1996 года сделал паузу, чтобы предостеречь Америку от «иррационального изобилия».[876] Однако Гринспен не захотел втыкать булавку в пузырь, и цены на акции продолжали сильно расти до начала 2000 года. К тому времени восторженные наблюдатели заявляли, что Соединенные Штаты стали «нацией акционеров». Бум на рынке акций, ставший частью более масштабного роста благосостояния в конце 1990-х годов, во многом способствовал тому, что американцы — и без того хорошо себя чувствовавшие после окончания холодной войны — ощутили триумфальное, но иллюзорное чувство собственного превосходства.[877]

Большинство экономистов сошлись во мнении, что неравенство доходов, измеряемое долей национального дохода, приходящегося на различные уровни пирамиды доходов, не только продолжает расти в Соединенных Штатах, но и является более резким, чем в других индустриальных странах. Доля совокупного дохода, приходящаяся на одну пятую часть беднейших американских домохозяйств, сократилась с 4,4 процента от общего дохода в 1975 году до 3,7 процента в 1995 году, то есть почти на одну шестую часть. Доля богатейшей пятой части населения за те же годы увеличилась с 43,2 до 48,7 процента, то есть более чем на 12 процентов. В 1999 году Налоговое управление сообщило, что 205 000 американских домохозяйств имеют доход более 1 миллиона долларов.[878] Очень богатые люди, включая многих руководителей компаний, получали беспрецедентные по своим масштабам зарплаты, привилегии и комфорт. К 1998 году средний доход 13 000 самых богатых семей в США в 300 раз превышал доход средних семей. Эти семьи зарабатывали столько же, сколько 20 миллионов самых бедных семей.[879]