Глядя на всё это, я радовался. Теперь мы обеспечены надолго, можно даже выйти за рамки привычных расходов и чаще видеть на столе мясо и рыбу. Да и вообще будет легче. О Жировике ничего не слышно, прево сдох, главе городского совета господину Шлюмберже указано на его законное место. Всему городу известно, что святая инквизиция и монахи-бенедиктинцы взяли меня под опеку. Кто рискнёт пойти против них?

Однако что-то глодало изнутри. Извинения господинчика казались фальшивыми. Несмотря на улыбки и поклоны, они истекали ядом, да и голос чересчур слащавый и гнилой. Хотелось взять клевец и дать по башке со всего размаха… Но сдержался. Не стоит показывать свои истинные чувства, пусть думают, что я принял их подношения и ни о чём плохом не подозреваю. Не время пугать, мне ещё с каждым из них отдельно побеседовать надо: со Шлюмберже, викарием Бонне, бароном де Грандпре — и задать интересные вопросы о мастере Батисте.

Первым нужно допросить викария, до него проще всего добраться. Щенок уже выяснил, что живёт он не в монастырской келье, как положено благочестивому священнослужителю, а в съёмном отеле на улице Мясников неподалёку от бывшего монастыря тамплиеров. Большой дом с садом, конюшней и охраной. Охрана плёвая, три отставника-наёмника. Расположение комнат не известно, хотя Щенок обещал решить и этот вопрос, если ему дадут время. По словам соседей, отель пользуется дурной славой: слишком шумный. По ночам слышны женские голоса, смех, музыка. Вдоль улицы выстраивается кавалькада крытых повозок. В общем, хорошо живёт викарий, не жалуется. Вот только недолго ему так жить осталось, да и вообще жить.

На третий день после пришествия Шлюмберже мы с Гуго отправились в гости на улицу Мясников. Всё было, как и говорил Щенок: смех, музыка, крытые экипажи. Возле ограды кучера развели костерок и сидели на корточках, греясь и судача о чём-то своём лакейском.

Мы подошли к воротам, охранник заступил нам путь.

— Кто такие?

— Послание от мастера Мишеля, — предъявил я уже сработавший однажды пропуск.

— Почему двое?

— Послание тяжёлое, — и сплюнул. — Или докладай хозяину, или открывай. А нет, так мы пойдём, нам здесь мёрзнуть желания мало.

Охранник засопел и сделал последнюю попытку изобразить из себя начальника:

— Больно рожи у вас разбойничьи.

— Какие уродились, с такими и живём.

— Ладно, ждите, доложу пойду.

Прежде чем идти, охранник обмотал створы ворот железной цепью. При необходимости мы могли самого его обмотать этой цепью и повесить на столбе, но слишком много свидетелей, так что обойдёмся без этого. Сейчас важно не быть узнанными.

Охранника не было минут тридцать, я успел прочувствовать всю недоброжелательность ноябрьской ночи. От холода кончики пальцев ног начали стыть и приходилось притоптывать, возвращая им чувствительность. Когда охранник появился, мне уже реально хотелось его повесить.

— Где ты ходишь, сын больной черепахи?

За черепаху он не понял, но общий настрой уловил верно.

— Вон тебе клирик, ему слух расстраивай.

К воротам прильнул человек в сутане. Глазёнки взялись обшаривать моё лицо, но я предусмотрительно прикрыл его капюшоном.

— Почему прячешься? Скрываешь чего? — насупившись, спросил клирик.

— А чё сразу скрываю? Холодно. Мёрзну я, вот и кутаюсь. Тебе чё за дело вообще?

— Подозрительно, — он прикусил губу. — Давай послание.

— Быстрый какой. Мастер Мишель сказал, викарий мне за это два су в благодарность выдаст.

— Два су посыльному? Одного денье хватит.

— Тебе может и хватит, а мне два су! — повысил я голос. — А нет, так иди чертям хвосты крутить. Отнесу послание назад, разбирайтесь между собой сами.

Клирик занервничал. Послание от Мишеля должно нести в себе нечто важное, но стоит ли оно двух су?

— Накажет тебя Господь за жадность твою. Сказано же в Писании: Кто любит серебро, тот не насытится серебром, а кто любит богатство, тому нет пользы от того, ибо есть сие суета.

— А я дам два денье священнику, он грех мой отмолит.

Клирик плюнул:

— Какой же настырный. Пошли. Если вести важные, так и быть, получишь свои серебряники.

Отель находился в глубине двора, окна закрыты ставнями, но сквозь щели сочился свет. Клирик провёл нас к чёрному входу, постучал. Дверь открылась, музыка стала громче. На пороге стоял очередной охранник. Щенок говорил, их трое. Один у ворот, один здесь. Где третий? Возможно, на главном входе или на подмене у воротчика. Ладно, разберёмся. Теперь нужен Бонне.

— Ждите, — коротко велел клирик и направился к лестнице. Где-то там наверху топали ногами, ругались, взахлёб хохотала женщина.

Гуго остался у двери, я прошёл немного вперёд. Охранник привалился спиной к стене, скрестив руки на груди, и поглядывал на нас поочерёдно. Мужик крепкий, жилистый, на поясе нож и короткий меч. В узком коридоре такой будет удобнее моего полуторника. Пусть Гуго займётся им. Я посмотрел на сержанта, тот едва заметно кивнул.

Ждать пришлось больше часа, не торопился господин Бонне узнать новости от мастера Мишеля. Наконец заскрипели ступени под грузным телом, и викарий, пьяненький, под руку с клириком осчастливил нас своим явлением. На лице застыла маска недовольства. Он икнул и протянул руку:

— Давай… чё там этот… прислал…

Мы сработали синхронно. Гуго всадил стилет охраннику под рёбра. Я шагнул мимо викария к клирику, дёрнул его на себя и сдавил шею удушающим. Клирик затрепыхался, я дёрнул посильнее, шейный позвонки хрустнули, тело обмякло.

Викарий раскрыл рот, намереваясь подать голос, я ладонью ударил его по губам, предотвращая крик, и предупредил:

— Заорёшь — брюхо вспорю!

Бонне протрезвел моментально.

— Что… что это значит? Вы… вы кто?

Я откинул капюшон.

— Сенеген?

Да что ж они всё время принижают моё значение? Устал объяснять каждому, что я дворянин, а не какой-то там Жан из подворотни. Твою мать! Я ударил Бонне под дых, он засипел, упал на колени. Я кивнул Гуго:

— Встань у лестницы, — и снова обратился к викарию. — А ты отвечай на мои вопросы быстро, чётко и без утайки, иначе ляжешь рядом с ними.

С кем именно он может лечь, уточнять не стал, это было понятно и без подсказок.

— Я судебный викарий, — зашипел Бонне. — Я друг… друг… Знаешь, что он с тобой сделает?

— Кто «он»?

— Он… он… Мастер Батист. Слышал это имя? Ага, слышал. Он тебя…

Пришлось взять его за грудки и встряхнуть.

— Слушай сюда, викарий. Сейчас ты подробно расскажешь об этом мастере Батисте: кто он, где живёт, как выглядит — и считай, что тебе повезло.

— А если не расскажу?

Я вынул клевец и с коротким размахом ударил его по коленной чашечке, и тут же зажал рот ладонью, чтобы вопль не оглушил всех, кто находился в отеле. Викарий, вытаращив глаза, сипел, исходя соплями и слюнями. Я дал ему минуту прийти в себя от боли, и сказал:

— Вторую разбить?

Бонне замотал головой и прохрипел сквозь ладонь:

— Нет… нет… нет… не надо! Пожалуйста-а-а-а…

Ему было не только больно, но и непривычно ощущать боль. Раньше он видел людей, прошедших через пытку, а сейчас почувствовал её действие на себе. Нога распухла на глазах и неестественно вывернулась. Вряд ли найдётся врач, способный вернуть ей былую подвижность, впрочем, врач ему скоро не потребуется.

— Говори всё, что знаешь о Батисте.

Викарий закивал:

— Да, да, всё, что знаю. Он, он… Господи, да я не знаю о нём ничего! Я не видел его ни разу. Передают послания. Мишель или прево… Прево уже нет. Это ты его? — догадался Бонне. — А-а-а-а, значит, и меня…

Он вдруг склонился и начал целовать мою руку.

— Не убивайте. Только не я, не я… Я всегда с вами. Помилуй…

Этот тоже бесполезен. Я вздохнул и кивнул Гуго: заканчивай. Поднялся. Викарий всем телом прижался к моим ногам, забыл про боль и только бормотал: не убивай, не убивай. Гуго всадил ему стилет в ухо и посмотрел на меня.

— Что дальше?

Наверху продолжала играть музыка, смеялась женщина. На плечи навалилась усталость, а в голове возникло понимание: я не к тем прихожу с вопросами. Мне нужен мастер Мишель. Это он передаёт послания, стало быть, у него есть связь с Батистой. Вот он ответ, вот, кто мне действительно нужен.