Фантастический вариант: 17 июня в Бордо, на свидание к Петену, который только что взял в свои руки власть, срочно приезжает генерал де Голль. За обедом они договариваются вместе руководить Сопротивлением и обращаются к нации — отсюда и «призыв 17 июня».

Так, дескать, могло случиться… и если бы так произошло, то как же было бы хорошо! Фашистский сапог подмял Францию, но Франция — изнутри и извне — сопротивляется. О коллаборационизме и речи нет.

Но вдруг фантастический этот сюжет делает такой кульбит, что реальные драмы прошлого превращаются прямо-таки в водевили. В общую алжирскую резиденцию Петена и де Голля звонит их окаянный ворог, пол-Европы подмявший под себя. Звонит им фюрер и сообщает, что, мол, утром на рассвете, в четыре часа, границы Румынии (а рядом же Австрия, а она уже пережила аншлюс) и границы великого рейха (Германии с Польшей вместе) взломали красные войска. Они могут захватить Германию, потом Францию, то есть, считай, всю Западную Европу. Переполох! Ефрейтор, маршал и генерал решают забыть свои разногласия и встретить вместе «общего врага»…

Какое чудовищное осмеяние истории собственной родины!

При всем том Андре Коста обнаруживает знание документов совещания трех военных миссий: советской, французской и английской — в Москве, но к переписанному им сценарию второй мировой войны прилагает это знание ради чисто антисоветского выверта.

О чем в действительности шла речь в Москве в августе 1939 года и по чьей вине военная конвенция трех стран, которая могла бы остановить агрессора, осталась неподписанной?

Маршал К. Е. Ворошилов, открыв это совещание, сразу предъявил мандат советской делегации на ведение переговоров и подписание военной конвенции. Предъявляет свой мандат и глава французской делегации генерал Ж. Думенк. Глава английской делегации Дракс заявляет, что он уполномочен вести только переговоры, но никакого мандата на подписание конвенции ему не дано.

Первое замешательство. Зачем же вести переговоры, ничего не подписывая? Война в Европе разразится не сегодня завтра, последняя возможность предотвратить ее или максимально локализовать — это трехсторонний англо-франко-советский пакт против потенциального агрессора. Маршал Ворошилов: «Наши полномочия, как вы видели, всеобъемлющи. Мы можем вести переговоры по вопросам организации обороны Англии, Франции и СССР от агрессивных стран Европы, и мы можем подписать военную конвенцию. Ваши полномочия, изложенные на словах, мне не совсем ясны».

Вскакивает адмирал Дракс. Он наговорит множество слов: пока будем заседать, я запрошу полномочия из Форин офис, мандат мой придет, пока важно договориться, а когда договоримся, право подписи мне наверняка дадут… Он скажет все, кроме правды. Ибо вот какую инструкцию для британской делегации заучил наизусть адмирал Дракс перед отъездом из Лондона — инструкция была так строго засекречена, что ее не рискнули даже взять с собой в Москву:

«Британское правительство не желает быть втянутым в какое бы то ни было определенное обязательство, которое могло бы связать руки при любых обстоятельствах. Поэтому в отношении военного соглашения следует стремиться к тому, чтобы ограничиваться сколь возможно более общими формулировками…»

Кое-как преодолев первое затруднение, переходят к изложению планов взаимной помощи на случай войны. Тут оказывается, что ни у французской, ни у английской делегации этих планов попросту… нет! Или есть только в самых общих чертах. У советской стороны складывается впечатление, что и Париж и Лондон намеренно сформировали делегации из узких армейских специалистов с целью побольше разузнать о состоянии советской обороны, о планах Советского Союза, зато поменьше открыть «секретов» своему предполагаемому союзнику. Тем не менее мы излагаем свои планы. Впечатление? Судите по телеграмме Ж. Думенка в военное министерство Франции, ставшей нам известной, разумеется, только после войны:

«…Нет сомнения в том, что СССР желает заключить военный пакт и что он не хочет, чтобы мы представили ему какой-либо документ, не имеющий конкретного значения; маршал Ворошилов утверждал, что все эти вопросы о помощи, тылах, коммуникациях и т. п… (многоточие оригинала. — А. С.) могут быть обсуждены без каких-либо трудностей, как только вопрос, который они называют „кардинальным вопросом“, будет разрешен…»

«Кардинальный вопрос». Что же это за вопрос, на который будто коса на камень нашли переговоры? СССР отдавал себе отчет в том, что первыми жертвами гитлеровской агрессии наверняка станут Франция и Англия. Чтобы прийти им на помощь, наши войска должны были получить право прохода на западные границы Польши или — в зависимости от обстановки — Румынии.

Никак иначе и нельзя было представлять себе коллективный отпор агрессору. Прекрасно это сознавали и в Париже и в Лондоне, ведь они были связаны с Румынией и Польшей политическими и военными союзами.

Это, как многократно предупреждал СССР, явилось бы единственной гарантией, что Гитлер не посмел бы напасть ни на одну из названных стран, либо сразу должен был бы принять войну на два фронта.

Какими инструкциями снабдил Форин офис адмирала Дракса при отъезде в Москву, мы уже видели. Посмотрим теперь на те же переговоры, так сказать, из окошка парижской дипломатии. Директор кабинета Эдуарда Даладье, ближайший его советник Роже Женебрие недавно выпустил книжку «Франция вступает в войну»:

«Франция обязалась, Великобритания тоже, обеспечить свободный проход советских войск, притом были даны не только словесные обязательства: мы заверили СССР в том, что у нас есть достаточно способов и средств получить на это согласие польского правительства…»

И вот уже Драксу, а с ним и Думенку не терпится подписать конвенцию — скорей! скорей! Что же так сильно изменилось в позиции Форин офис, вчера еще наставлявшей адмирала-дипломата максимально затягивать переговоры и ничего не подписывать? Почему так круто изменилась и позиция Парижа? А дело вот в чем: именно в ходе переговоров стало совершенно ясно, что при отсутствии четко сформулированных польских и румынских обязательств о пропуске советских войск для защиты Франции и Англии от гитлеровской агрессии конвенция превращается в пустую бумажку. Эту пустую бумажку Париж и Лондон не просто готовы, они очень хотят ее подписать.

Они, конечно, сознают, что такая пустая бумажка опасна прежде всего для судьбы Польши: она рискует подвергнуться агрессии первой и, увы, не сможет рассчитывать на помощь со стороны СССР. Правда, это вынудит Францию и Англию в силу союзнических отношений с Польшей вступить в войну, что они, продумав два дня, и сделают… Вот они, истоки «странной войны», войны без сражений! Зато фельдфебельский сапог уже на Немане…

Мы прекрасно видели эту двойную игру европейской дипломатии. Лондон, Париж, Варшава лихорадочно искали какую-то такую формулу польского участия в конвенции, которую мы сочли бы достаточной гарантией ее действенности. Из Варшавы уже прямо-таки потоком лились заверения… в Париж и Лондон! Но только не в Москву. У нас не осталось выбора. Громом грянуло это известие: СССР и Германия подписали пакт о ненападении.

О ненападении… На дипломатической шкале это куда более скромный разряд, нежели то, что так настойчиво предлагалось нами ведущим странам Европы, — договор о политическом союзе и взаимной помощи, обеспеченный многосторонней военной конвенцией. Договор с Германией о ненападении давал СССР лишь передышку, временно отодвигая опасность от наших границ.

Лишь после войны станут доступны чтению архивы рейхсканцелярии. «Мы сможем выступить против России лишь после того, как освободимся на Западе…» Это та самая речь Гитлера, на совещании 23 ноября 1939 года, когда, уже проглотив Польшу, он вместе с другими главарями вермахта уточняет дальнейший план мировой войны. Куда теперь шагнет сапог, на запад или на восток? Уж будто бы он нацелился на восток (поправ, кстати, имевшийся с Польшей пакт о ненападении), отчего ж не идти дальше? Но абсолютно подтвердится наш анализ: Гитлер сначала захочет обезопасить свой тыл, захватить всю Европу, обрядить ее в серо-зеленые шинели, потом уж повернуть снова на восток. Отсутствие системы коллективной безопасности европейских стран даст волю сапогу ступать так, как повелевает ему заключенный в железную каску мозг.