Утром, когда рассвело, они принялись искать, откуда же ударил таинственный луч света и спас их? Никакого маяка они, конечно же, не нашли, но нашли пещеру, в которой находился образок Божией Матери.

Вскоре в этой пещере начали справляться службы и появилась икона, которая дошла до нынешних дней. На ней была изображена Божия Матерь с Младенцем, посылающая свет людям, в том числе и кораблю, добиваемому бурными волнами.

Впоследствии над пещерным храмом был возведен монастырь, потом построен большой собор. Икона же продолжала оставаться в пещерной церкви, но потом кому-то из монастырского начальства показалось, что негоже держать такую икону в убогом помещении (хотя церковный зал, даже самый непритязательный, никак не может быть убогим), и икону перенесли наверх, в большой храм, на почтенное место.

Отслужили службу, храм закрыли на ключ. Монастырь опустел. Утром пришли, иконы – нет. Кинулись вниз, в пещеру – висит там, на обычном своем месте.

Взяли, перенесли икону наверх вновь. Утром она опять оказалась на старом месте. Это происходило уже в пору владыки Илии – он руководил митрополией Гор Ливанских. Тогда Илия отслужил молебен и попросил Божию Матерь, чтобы икона осталась в храме.

Так икона переселилась в монастырский храм.

Но до того в пещере случился сильный пожар, огонь поглотил в ней все – и иконостас, и иконы, висевшие на стенах, и скамейки, на которых отдыхали паломники, – абсолютно все. Но вот какая вещь: огонь, лютовавший в пещере, окружил икону со всех сторон, приблизился к ней и угас. Икона лишь обгорела с боков – с одного боку чуть больше, с другого – меньше. Ничего в этой пещере не осталось, только икона.

После пожара церковь была приведена в порядок, обложена камнем… Слава об иконе, которую не сумел взять огонь, распространилась очень широко, число паломников значительно увеличилось, сюда стали приезжать православные люди из многих стран мира».[205]

И, в завершение этой главы, последнее по времени свидетельство того, что Божия Матерь по-прежнему молится за нашу землю.

…В июне 1995 года в городе Буденновске, который раньше назывался Святой Крест, боевики под руководством Шамиля Басаева захватили больницу В это время многие люди видели, как в небе над больницей явилась Богородица в багряных одеждах и молилась перед крестом о спасении заложников. «Басаев разговаривал по телефону с Черномырдиным, видя его по телевизору, стоящему в больнице, – рассказывает одна из заложниц. – А вообще страшно там было только вначале, пока надеялись выжить. Когда начался штурм, и палата, где мы лежали, простреливалась с двух сторон автоматным огнем да снаряды стали пробивать стены, я поняла, что умру, попрощалась с жизнью – и страх прошел. Смотрю на небо – а там святой крест обозначился и Девушка, к нему склоненная…»

По-гречески «икона» значит «образ».

По преданию, первые иконы были написаны евангелистом Лукой. И с тех самых пор о них спорят.

Иконоборцы кричали: «Доскам молитесь!» Святой Епифаний Кипрский (IV век) однажды, будучи в Палестине, увидел в церкви завесу с вышитой на ней иконой. Не смущаясь тем, что это, вообще-то, чужая епархия, он сорвал эту завесу, разодрал и отдал на покрытие гроба нищего, а церкви подарил новый кусок материи.

С другой стороны, в русском крестьянском быту иконы иногда называли «богами», и наверняка не только в русском.

С третьей, сейчас на иконы вообще смотрят, как на произведения искусства. И висят они в музеях, в отделах Древней Руси, как будто так и надо…

С четвертой, в Церкви есть немало людей, которые признают иконами только написанные живописцем на доске, а напечатанные в типографии таковыми не считают.

Есть еще и пятая, и шестая сторона, и т. д…

Но икона – это не доска, и не «бог», и не произведение искусства…

Галина Колпакова, искусствовед. «Мне кажется, лучше всего об этом сказал поэт, композитор и богослов VIII века св. Иоанн Дамаскин: “Я узрел человеческое лицо Бога, и душа моя была спасена”. Икона нужна для того, чтобы человек видел Того, с Кем он хочет молитвенно общаться. Потому что без этого человеку трудно молиться.

Если приводить примеры из истории, то надо сказать, что икона и литургия – это осуществление на земле иного пространственно-временного единства, воплощение неба на земле. Помните рассказ из “Повести временных лет”? Русские послы, вернувшиеся из Константинополя, уверяли, что во время литургии в храме Софии Константинопольской они даже не знали, где находились: на земле или на небе – так это было прекрасно. Так же и созерцающий икону приобщен к внеземному измерению. Красота, спасающая мир – это красота небесного, понуждающая человека приводить свой собственный микрокосм в соответствие с распорядком Божественного космоса (слово “космос” в греческой культуре означало и порядок, и красоту, и гармонию)».[206]

Галина Колпакова. «Отличий множество, назовем самые очевидные. Во-первых, икона связана с совершенно особым свойством, о котором всегда приходится говорить, когда мы касаемся икон, – с истечением Божественных энергий, Божественного света. Через икону источается Божественный свет. В Евангелии мы читаем об этом свете в рассказе о Преображении Господнем на горе Фавор, когда апостолы увидели Христа в сиянии… Православная икона, изображая Бога или святых, преображенных Божественным светом, сама является его проводником.

Во-вторых, изображение на иконе очень мало зависит от индивидуального желания художника. Если картина всегда есть прежде всего творческий поиск отдельного художника, то икона никогда не является собственно созданием одного человека. Не случайно отлученные от Церкви не имеют права писать иконы.

В-третьих, картина – это иллюстрация, аллегория. Икона же всегда есть воплощение того, что находится за пределами земного мира.

Также важное отличие заключается в том, что картина существует сама по себе, а икона немыслима вне нашего к ней обращения, почитания. Когда мы смотрим на Владимирскую Богоматерь, то ее ритм, цвет и свет, длинные линии, бесконечное пространство – все это выходит за ее пределы и замыкается в сердце предстоящего человека».[207]

Митрополит Антоний Сурожский. «Если сравнивать икону и картину – у каждой свои преимущества, в зависимости от того, о чем вы говорите и что хотите сказать. Картина дает изображение того, что этот наш тварный мир на сей день содержит: добро и зло, свет и тьму, борение – и победу, и поражение, совокупность всего, включая и неудачу, и становление, и двусмысленность. В этом смысле охват картины шире, чем охват иконы, потому что икона исключает целый ряд вещей. Икона не старается дать картину становления зла; вернее, когда зло присутствует в иконе, оно приражается добру (скажем, дракон на иконе Георгия Победоносца), но это олицетворенное зло, которое ясно присутствует, оно не пронизывает вещи так, как двусмысленность может пронизывать их в картине.

Из иконы исключено очень многое. Но зато в ней очень ясно присутствует божественное, вечное измерение, абсолютное измерение. В этом смысле она дает больше, чем картина. Но я не думаю, что справедливо было бы сказать: или – или. Если вы держите картину в храме вместо иконы, вы делаете ошибку, потому что она не на месте; но как прозрение в действительность вещей и картина имеет свое место. И когда я говорю о картинах, то же самое можно сказать и о всех проявлениях в порядке искусства…»[208]