Часто приходится слышать, что Иоанн повествует об Иисусе, исходя из греческой философской концепции Логоса. Логос, или, в переводе, Слово – достаточно сложное, чтобы не сказать заумное, религиозно-философское понятие. О том, что такое Логос в древнегреческой философии, коротко рассказывает отец Александр Мень.
«Следуя Гераклиту, стоики называют Бога Логосом. У них впервые термин “логос” получает неизменный смысл универсального вселенского разума. Средоточием Логоса Зенон считал небо и эфир, а Клеанф – солнце. Сила Божия растекается по миру раскаленной лавой, огненным дыханием, “пневмой”. В ходе космической эволюции искры Логоса становятся как бы “семенами” новых видов творения. Отсюда учение стоиков о “сперматическом Логосе”, эманации, излиянии небесного Огня в природу. Отсюда и глубокая мысль о космосе как одушевленном целом, как организме. “Это явствует, – говорили стоики, – из рассмотрения нашей души, которая есть как бы отторгнутая его часть”. Когда эволюция завершается, гигантская сфера, форму которой принимает мир, вновь расплавляется в горниле Логоса».[86]
У Филона Александрийского, попытавшегося примирить и соединить философию и иудаизм, термин был тот же, но концепция иной.
«У Филона Логос – сущность вторичная по отношению к Божеству. В то же время Его нельзя назвать и тварью, как делали позднее ариане. В трактате “Кто есть наследник Божественного” о Логосе говорится как о посреднике, который находится “между двумя пределами”. Он – вселенский первосвященник, причастный и Небу и земле… “Кормчий Вселенной, – пишет Филон, – управляет всем, держась за Логос, словно за руль, пользуясь для блага твари тем же инструментом, с помощью которого Он образовал мир”.
В определенном смысле Логос – это Сам Сущий, умалившийся ради Своего создания. “Логос, – утверждает Филон, – является нашим Богом, Богом несовершенных людей”. Он, с одной стороны, наполняет Вселенную, как ее душа, а с другой – неотделим от глубин предвечного. Вбирая в себя многоликое царство энергий, Логос одновременно есть “первородный Сын Божий”. Филон отваживается называть его даже “вторым Богом”…
По словам Филона, Логос – “самая прочная и незыблемая опора Вселенной. Распространяясь от центра к периферии и от периферии к центру, он следует необходимому движению природы, стягивая воедино и скрепляя Собой, как печатью, все ее части”. Иначе говоря, Логос не ведет мироздание и человека к совершенству, но лишь вращает их по заколдованному кругу Это самая значительная уступка Филона языческой философии».[87]
В переводе с иудейского «слово» переводится как «логос». Но это вовсе не значит, что под этими двумя словами подразумевается одно и то же понятие. У иудеев все было куда конкретней, они вообще были народом, не склонным к философии. Об этом, третьем Слове, пишет протоиерей Александр Шмеман.
«С первого дня принятие христианства мыслилось как принятие свидетельства о Христе апостолов, свидетелей Его заповедей. От них, и только от них, восприняла Церковь живой, исторический образ Спасителя, Его жизни, чудес, страданий и воскресения. Но это не простой человеческий рассказ, не просто историческое свидетельство. По учению Церкви, в даре Пятидесятницы, через сошествие Святого Духа оно становится Словом Божиим. Свою миссию апостолы воспринимают именно как служение или проповедь Слова. Больше того, сама Церковь есть ничто иное, как принятие этого Слова, так что она и ее рост в Деяниях Апостольских и в посланиях Павла определяется, как рост Слова: “Слово же Божие росло и распространялось” (Деян. 12: 24)…
Но чтобы понять все значение этих фраз, а также место апостольского свидетельства в сознании ранней Церкви, нужно помнить, что для нее, как и для всего ветхозаветного, еврейского сознания, Слово Божие означает не только выражение на человеческом языке абсолютной истины, не только откровение одному уму, но прежде всего явление Самого Бога, проявление Его Божественной Жизни и Силы. В Ветхом Завете Бог Словом творит мир, Словом “содержит” его жизнь, Словом начинает его спасение. Бог не только говорит Свое Слово, но Он им “действует”, или, вернее, Само Слово Божие есть Жизнь, действие, творчество. “В начале было Слово, и Слово было у Бога, и Слово было Бог… Все через Него начало быть… В Нем была жизнь и жизнь была свет человеков”. В прологе Евангелия от Иоанна хотели видеть введение в “конкретную” иудео-христианскую проповедь отвлеченного, философского понятия, попытку “эллинизации” христианского благовестия. Между тем он всецело укоренен именно в библейском восприятии Слова, как Божественной Жизни, Божественного Действия».[88]
И в самом деле, если читать Евангелие от Иоанна не глазами философа, а исходя из такой концепции Слова, и при этом помнить о том, что Восток любит язык образов и символов, то видишь – чтобы понять этот текст, не нужно никакого философского образования. Все просто…
Не всякому слову верь…
– …Именно тогда и возник самый значимый момент в истории христианства, – не сводя глаз с Софи, Тибинг выдержал многозначительную паузу, затем продолжил: – Константин финансировал написание новой Библии, куда не входили бы Евангелия, говорившие о человеческих чертах Христа, а включались те, где подчеркивалась божественная Его сущность. Все более ранние Евангелия были объявлены все закона, затем собраны и сожжены на кострах.
– Одно любопытное замечание, – вставил Лэнгдон. – Любой, кто предпочитал запрещенные Константином версии Евангелия, объявлялся еретиком…
– К несчастью для историков, – продолжил Тибинг, – некоторые Евангелия из тех, что приказал уничтожить Константин, уцелели…
Дэн Браун. Код да Винчи
Известно, что в 142 году римская церковь уже признавала только эти четыре Евангелия и не признавала других, что она располагала их в том же порядке. К тому времени существовало уже как минимум три латинских перевода Евангелий и сирийский перевод.
На протяжении нескольких веков церковь упорядочивала христианскую литературу Наконец, после долгих споров, был составлен Новый Завет – книги, в наибольшей степени заслуживавшие доверия. Остальные писания были объявлены апокрифическими, что, в точном переводе, значит «тайные». Если говорить современным языком, то Новый Завет был Священным Писанием, а апокрифы – это литература. Некоторое количество этих писаний и в самом деле уцелели… к большому несчастью для сэра Тибинга с его теорией.
Все апокрифические писания можно разделить на две части. Первая – это народное творчество, фольклор – попросту говоря, сказки, авторы которых, в меру сил и понимания, восполняли «пробелы» в Евангелиях. Некоторые легенды из этих трудов благополучно дожили до наших дней. Например, взятая из Евангелия Петра сцена Воскресения Иисуса. Согласно ей, книжники, фарисеи и старейшины пришли к Пилату и попросили: «Дай нам воинов, чтобы они охраняли гроб Его три дня, чтобы ученики Его, придя, не украли бы Его и чтобы народ не поверил, что Он воскрес из мертвых и не сделал бы нам зла…». Пилат дал им воинов, вместе с которыми отправляются ко гробу и иудейские старейшины. Ночью разверзаются небеса, оттуда сходят два мужа, камень, прикрывающий гроб, откатывается, и они выходят из гробницы, ведя третьего, голова которого поднималась выше неба. После чего старейшины прибежали к Пилату, прося его приказать воинам, чтобы те молчали об увиденном, ибо иначе народ побьет их камнями, что прокуратор и исполнил. И дальше уже следует рассказ о том, как женщины пришли утром ко гробу.
Ну, если эта история говорит о человеческих чертах Христа…
Среди апокрифов есть и такие, что были признаны Церковью. (В том числе и те, что легли в основу «Жития» Богородицы, но о них речь пойдет дальше.)
