Гонения быстро утихли, и почти двадцать лет все было спокойно. Затем император Домициан объявил всех, не принимающих участия в его культе, изменниками. Но по-настоящему правовую базу под гонения подвел следующий император – разумный и просвещенный Траян (который, кстати, к собственному обожествлению относился со скептической ухмылкой). Сделал он это в ходе обсуждения проблемы со своим другом Каем Плинием Секундом (известным как Плиний Младший), который был наместником в Вифинии, в Малой Азии.
Причины особого интереса наместника к этому вопросу были чрезвычайно серьезны. Число христиан в его провинции умножилось, результатом чего стало уменьшение числа язычников. Это сказалось на финансовых делах жреческих кругов и торговцев, которые и принесли жалобу наместнику. Тот принял меры: казнил наиболее видных христиан, не имевших римского гражданства, граждан Рима отправил в столицу, а затем занялся выяснением правовой стороны вопроса. Император своим письмом дал ему совершенно точные инструкции. Христиан следует преследовать за сам факт того, что они – христиане, но при этом в точности соблюдать все нормы права. Государственного обвинения в Римской империи не существовало, против каждого человека должен был выступить частный обвинитель. Кроме того, если донос оказывался клеветническим, то доносчик приговаривался к тому же наказанию, которое полагалось обвиняемому, так что доносительство было делом опасным. Когда против человека поступает обвинение в христианстве, то он может оправдаться, если публично заявит, что это не так, и докажет это, поклонившись римским богам. В противном случае он должен быть казнен. (Еще один просвещенный император-философ – Марк Аврелий внес свой вклад в гонения, приказав не просто убивать христиан, но пытать их до смерти. Интересное все-таки сословие – интеллигенция.)
Как видим, гонения были делом обоюдоострым, опасным и для доносчиков, и для жертв. Да и наместникам было невыгодно устраивать в своих провинциях массовые казни без крайней необходимости. Так что обвинением пользовались «с разбором». Жертвами чаще всего становились люди, во-первых, видные, во-вторых, те, чья приверженность христианству не вызывала сомнений. Гонения не были тотальными, однако с тех пор над каждым христианином, без различия пола и возраста, висел меч.
«Трудно недооценить весь ужас положения, – пишет профессор богословия Александр Дворкин. – Каждый член Церкви знал, что один донос на него значил смерть. Вступая в христианскую общину, человек как бы селился в камере смертников, где наказание в любой момент могло привестись в исполнение. Отныне, в течение двух столетий, жизнь Церкви измеряется кровью мучеников. В каждый данный период их было больше или меньше, но цепь эта не прерывалась никогда».[117]
Иудеи предпочитали смерть отступничеству, но христиане и тут сделали шаг в совершенно невозможную сторону. Еще со времен Нерона Церковь восприняла гонения как исполнение слов Спасителя: «Блаженны вы, когда будут поносить вас и гнать и всячески неправедно злословить за Меня». Тем более что христианская церковь с самого своего основания пребывала в постоянном напряженном ожидании скорого конца света, и не могла не устать от этого ожидания. Напряжение должно было как-то разрешиться, и оно разрешилось – жаждой мученичества. Об этом говорит Александр Дворкин в интервью, посвященном роману Генрика Сенкевича «Камо грядеши» – одному из самых знаменитых литературных произведений о христианстве.
«Наверное, самым вопиющим диссонансом в книге звучит ее концовка. Необходимый для мыльной оперы happy end, когда влюбленные воссоединяются… коренным образом противоречит всему пафосу раннего христианства, для которого был лишь один happy end – мученическая кончина. Сегодняшнему человеку воспринять это очень сложно, но ранняя Церковь жила одним порывом: быть свидетелем о Христе и не отступиться от Него даже пред лицом мучений и смерти. Христиане превыше всего стремились быть со Христом и перейти от жизни временной к жизни вечной…
Менее чем полувеком позже священномученик Игнатий Богоносец, в узах влекомый в Рим на арену, где он будет растерзан львами, писал: “Я пишу церквам и всем сказываю, что добровольно умираю за Бога… Оставьте меня быть пищей зверей и посредством их достигнуть Бога. Я пшеница Божия: пусть измелют меня зубы зверей, чтобы я сделался чистым хлебом Христовым… В полной жизни выражаю я свое горячее желание смерти… Если я пострадаю – буду отпущенником Иисуса и воскресну в Нем свободным. Теперь же в узах своих я учу не желать ничего мирского и суетного… Ни видимое, ни невидимое, ничто не удержит меня прийти к Иисусу Христу. Огонь и крест, толпы зверей, рассечения, расторжения, раздробления костей, отсечение членов, сокрушение всего тела, лютые муки Диавола придут на меня, – только бы достигнуть мне Христа… Мои земные страсти распяты, и живая вода, струящаяся во мне, говорит: приди к Отцу. Я не хочу больше жить земной жизнью…”
Св. Игнатий и жизнью и смертью своей свидетельствовал, что его Господь воистину “смертию смерть попрал”. Именно такое свидетельство об Истине позволило христианам завоевать мир, ибо кровь мучеников, по слову Тертуллиана, являлась семенем христианства»[118]. (Кстати, слово μάρτιρος, которое на русский язык переводится как «мученик», по-гречески значит «свидетель».)
Доходило до того, что особо экзальтированные натуры откровенно провоцировали власти, напрашиваясь на мученичество. В некоторых случаях это принимало такой массовый характер, что Церковь стала расценивать подобное поведение как самоубийство.
Однако гонения все же были эпизодическими. Они зависели от конкретных людей, становившихся доносчиками, а также от местных властей, которые могли давать ход доносам, а могли и не давать. Если существование христиан не влияло на жизнь провинции, как при Плинии Младшем, и не случалось неурожаев, войн и стихийных бедствий, в которых их было удобно обвинить, то у властей что – других забот не было? Но сплошь и рядом казни христиан требовала толпа. Суеверная чернь видела причину всех неудач и неприятностей – от засухи до войны – в том, что «эти отщепенцы не поклоняются нашим богам».
Пример такого отношения мы видим в рассказе о мученике Поликарпе, епископе Смирнском. Произошло это в середине II века, в 156 году, когда начались гонения в Смирне. Не совсем понятно, кто стал их инициатором, но уж явно не местные власти. Известно, что смерти Поликарпа требовала толпа. Сначала муниципальные чиновники, а потом и проконсул убеждали 86-летнего епископа спасти себе жизнь. «Проконсул обратился к нему с положенными словами увещевания: “Пожалей свой почтенный возраст и не доводи дело до своей погибели: поклянись гением кесаря, одумайся, скажи: смерть безбожным”. Поликарп отказался, хотя консул, по существу, сознательно предложил ему уловку: епископ мог бы сказать “смерть безбожным”, вкладывая в эти слова свой смысл… “Поклянись гением кесаря, – предложил консул, – и похули Христа”. “86 лет я служу Ему, – отвечал Поликарп, – и никакой обиды не претерпел от Него. Как же я могу похулить Царя моего, Который спас меня?”
Проконсул продолжал склонять Поликарпа к отречению, предлагая самую мягкую его форму; он даже не требовал жертвоприношения: “Поклянись же гением кесаря, и я отпущу тебя”. Св. Поликарп ответил прямо: “Напрасно ты делаешь вид, что не понимаешь меня, предлагая поклясться гением кесаря. Если ты не хочешь понять меня, то я скажу тебе явно: я христианин. А если желаешь узнать, что такое христианин, то назначь особый день и выслушай меня”. Проконсул взглянул на толпу и сказал: “Убеди народ”. – “Лишь тебе, – ответил епископ, – я оказываю честь говорить с тобою, уважая в тебе представителя Богом поставленной власти, а этих я не считаю достойными, чтобы оправдываться перед ними”».[119]
Из этого отрывка ясно видно, что проконсул не желает смерти христианского епископа. Судить и казнить Поликарпа его вынуждает толпа. Пройдет триста – четыреста лет, и та же толпа черни станет требовать уже казни язычников, которых императорские наместники будут пытаться защитить от нее.
