— Наш объект — Кароль Козинский, — начал Боб, разворачивая ноутбук так, чтобы все видели экран. — Человек с обложки Forbes. Армия охраны, куча бабла. Его особняк — это крепость, неприступная как старый замок. Я влез в систему видеонаблюдения. Шансов ровно ноль. Везде охрана. И не из супермаркета, а профи высшего класса.

— Но не высочайшего, как ты, — лениво вставил Григорий, свернувшись клубком на диване. Его, похоже, ни крепости, ни деньги, ни статус господина Козинского не волновали от слова совсем. Он методично месил лапами подушку, подготавливая себе место для сна.

— Пока летим, подумаю, — не обращая внимания на сарказм, продолжил Боб. — По прилёту предложу план.

— А куда ты денешься, Бобик? — хмыкнул Григорий. — Мы тебя не просто так возим и кормим. Чтобы ты такие задачки вскрывал, как орешки. Три раза — и дело сделано.

Боб промолчал, надел наушники — с тем самым логотипом укушенного фрукта — и принялся печатать с такой скоростью, что казалось: у него нет ни минуты на лишние слова.

— А я смотрю, вам, молодёжь, всё равно, что мой Бобик сказал, — продолжал Григорий, не переставая месить подушку, будто массаж улучшал когнитивные функции.

Мы с Пайкой в этот момент, наконец, отлипли друг от друга — вернее, от долгого поцелуя — и посмотрели на кота.

— Ты что-то сказал, Гриш? — спросил я. Пайка прижалась щекой к моему плечу и улыбнулась.

— Я сказал, что это дело — не прогулка по Кракову, — деловито ответил он. — Нам нужно проникнуть в дом человека, который фактически управляет Польшей, и забрать у него магический брелок. Забрать, потому что добровольно он его не отдаст. Не тот типаж.

— Ну, Гриш, не ворчи. Боб что-нибудь придумает, — отозвалась Пайка и, уловив паузу, снова потянулась ко мне, чтобы продолжить воздушное романтическое общение.

— Слюни подотрите, — фыркнул кот. — А то ковролин в салоне скоро будет в разводах, как после дождя.

Он устроился на подушке и прикрыл глаза. Вид у него был такой, будто он ещё что-то хотел сказать, но решил: хватит. Пусть Боб работает, Пайка целуется, а ковролин справляется как умеет. Можно и поспать. И крепко уснул.

***

Полёт шёл гладко — хотя это «гладко» было весьма условным, если не считать Григория, который каждые пять минут уточнял у стюардессы, почему его лосось опять не с хрустящей корочкой и почему в меню нет рубрики «для тех, кто умнее всех остальных».

— Я не прошу многого, — объяснял он, повернувшись к проходу, — всего лишь блюдо, достойное моего интеллекта. Что-нибудь между тартаром из лосося и тёплым салатом из свиного презрения.

— Гриша, — устало вздохнул я, — это бизнес-джет, а не Michelin-лаборатория.

— И что? Разве это повод кормить мыслящую особь консервированным филе, которое, скорее всего, в прошлой жизни плавало в стиральной машине?

Пайка сдержанно хихикнула. Боб молчал — он предпочитал общаться с миром реже, чем подлодка с поверхностью. Всё ещё в наушниках, он набирал что-то на клавиатуре и один раз тихо выругался по-французски. Это сразу насторожило Григория.

— Так, всё. Он ругнулся на романском языке. Серьёзно. Либо спалил себя в системе Козинского, либо — опечатка. Но с Бобом никогда не знаешь.

— Может, план уже написал? — предположила Пайка, заглядывая в экран.

— План? — переспросил кот. — Его план, скорее всего, начинается со слов «взять лобзик и молитву».

Но, к удивлению, всех, через десять минут Боб снял наушники, кивнул себе и наконец произнёс:

— Есть зацепка.

Я оторвался от окна:

— Какая?

— На вилле Козинского каждый вечер в семь — «Час без охраны». Он медитирует в саду, отключает всю технику, включая камеры. Только один телохранитель рядом. Я проверял. Уже три раза подряд.

— Прямо как у Шрека — «час лука» в одиночестве, — заметил Григорий. — Только вместо болота — вилла за пятьдесят миллионов. А в остальном — та же зелёная тоска.

— Это наш шанс, — продолжил Боб. — Если подойдём с северной стороны, с холма, у нас будет ровно двадцать минут, чтобы зайти и выйти.

— То есть забраться, забрать магический артефакт у польского царя-самозванца и исчезнуть в кустах? — уточнил кот. — Без стрельбы, взрывов и подозрений? Звучит как сонный план, который мы с тобой и во сне бы не придумали.

Боб кивнул.

— Именно. Но без куста пока не уверен.

Самолёт начал снижение. Капитан с улыбкой сообщил, что через пятнадцать минут мы в Варшаве, +21 на земле и лёгкий встречный ветер — если не становиться к нему спиной и не кричать «Козинский, выходи!».

Григорий на всякий случай надел солнцезащитные очки.

— Ну что, — сказал он. — Пора притвориться туристами. Одна — суперпоп-звезда, второй — задрот из Смоленска, третий — параноик с ноутбуком, а я — кошачий Сунь-Цзы. Да, всё пойдёт по плану.

Пайка потянулась, расправляя плечи.

— Варшава, держись. Мы летим. И да — у кого-нибудь есть план Б?

— План Б? — переспросил Григорий. — Если всё пойдёт не так, можем подать на Козинского в суд за моральный вред? Или станцевать на лужайке и попросить милостыню. Выбирай.

Самолёт коснулся полосы мягко, как заботливая мать укладывает ребёнка в кровать — если ребёнок слегка под шафе.

Мы приземлились. И Польша, ничего не подозревая, открыла ворота для самого абсурдного десанта сезона.

— Двадцать минут — это мало, — хмуро пробормотал я, сжимая планшет с картой виллы. — Если что-то пойдёт не так…

— Не пойдёт, — перебил Боб, тыкая пальцем в схему. — Северный склон холма прикрыт деревьями, а забор там ниже на тридцать сантиметров. Датчики движения отключены — Козинский не терпит ложных срабатываний во время медитации.

Григорий усмехнулся:

— Значит, просто перелезть, пробежать через сад и зайти через террасу? Слишком просто.

— Не совсем, — Боб открыл архивные фото. — За фонтаном есть слепая зона камер. Но есть проблема — песчаные дорожки. Следы останутся.

— Тогда по газону, — предложил я. — Трава густая, следов не будет. Но если охрана сделает обход…

— Не сделает, — уверенно сказал Боб. — График у них чёткий. В 19:00 перекур, кроме одного — того, что стоит у Козинского. А он в это время сидит у пруда с закрытыми глазами.

Григорий задумался:

— А если вдруг проснётся «шестое чувство»?

— Тогда у нас есть это, — Боб достал маленький прибор. — Глушилка на пятнадцать метров, на тридцать секунд — все камеры и связь глохнут. Но только если прижмёт.

Я кивнул:

— Ладно. Заходим, берём что нужно — и уходим. Без геройств.

Боб ухмыльнулся:

— Значит, завтра в 18:55 мы уже на холме. К «часу без охраны».

Григорий вздохнул:

— Надеюсь, сегодня у Козинского нет желания подольше помедитировать…

18:55. Северный склон холма. Темнота сгущалась, словно чернила, но вилла Козинского светилась ярче новогодней ёлки — все окна словно фонарики на безумном празднике богатства и власти. Боб взглянул на часы, щёлкнул языком и кивнул: — Пора.

Мы двинулись к забору, тени прятались в кустах, будто ждали своего часа. Пайлуша уже сидела у старого дуба — её пальцы плясали над планшетом с такой скоростью, будто она пыталась взломать саму Вселенную.

— Камеры глушу, но у нас всего двадцать минут, — сухо предупредила она. — И да, если что-то пойдёт не так — я вас не знаю.

— Очень смешно, — проворчал Григорий, отбросив капюшон. Его желтые глаза сверкали в темноте с ноткой сарказма и почти боевого азарта.

Забор преодолели без приключений, осторожно обошли песчаные дорожки, чувствуя под ногами прохладу мягкого газона. Боб шел впереди, его тень растворялась в ночи, словно шпион в фильме низкого бюджета.

19:02. Сад виллы. Козинский сидел у пруда, словно статуя, погружённый в свои мрачные мысли. Его телохранитель, отгороженный пятью метрами, смотрел в телефон — полное расслабление, идеальный момент для атаки.

— Терраса вон там, — прошептал я, пытаясь не выдать свой пульс.

И тут...— Мяу.

Замерли. Григорий спрыгнул с моего плеча и гордо направился к фонтану.