Он не знал, что держит в руках инопланетный механизм.

7. ПОЧЕМУ ИМЕННО ОН?

Старик не знал, но брелок знал его. Каждую ночь устройство начинало вибрировать — слабо, тревожно, настойчиво. Он сначала списывал это на артрит, на глюки, на воображение.

А однажды, проснувшись среди ночи, взял его в руки — и, не подумав, нажал кнопку. Желание сбылось. В точности. Мгновенно.

С той ночи старик уже не расставался с ARX-Δ7. Но его история была лишь началом новой эпохи. Эпохи, где желания становятся вирусами.

— Уважаемые пассажиры, наш самолёт совершил посадку в аэропорту города Милан Мальпенса, — прогудел голос командира судна, с интонацией человека, который в прошлом, возможно, водил Ту-160, но теперь подрабатывает в небе, чтобы хватило на ипотеку и психотерапевта.

Я прижался лбом к иллюминатору. Милан встретил нас весенним солнцем, глянцевыми крышами и лёгкой тоской по несбывшимся архитектурным амбициям. Город казался стильным, дорогим и немного усталым — как супермодель на утреннем рейсе в экономе. Всё выглядело так, будто сюда однажды приехал дизайнер с идеей и остался с ипотекой.

Пайка потянулась зевком на полсалона, как будто только что дала анкор в Гданьске, на бис, без фонограммы и с температурой. Всё это — гостиница, еда, трансфер, заправка самолёта, аренда зала для дыхательной практики Боба и даже отдельная миска с тунцом для Григория — оплачивалось ею. Не продюсером, не лейблом, не таинственным фондом, а исключительно из её личного, нежно взращённого счета.

Я, конечно, сто раз предлагал ей просто загадать желание через брелок. Ну, так... сэкономить пару миллионов евро.

— Серьёзно, — сказал я, когда мы уже ехали к отелю. — Одно простое желание. Например, «хочу карту без лимита». Или хотя бы «хочу, чтобы евро снова стоил шестьдесят». И всё — никакой волокиты, никаких чеков. Спишь — и капает. Магия, она ж на то и магия.

— Я не пользуюсь магией на бытовуху, — отрезала Пайка, уставившись в окно. — Это тебе не дрон с Алиэкспресса.

С заднего сиденья флегматично буркнул Григорий, закутанный в плед, как старый философ в пансионате:

— Магия — это не дрон. Магия — это налоговая декларация, где в примечании мелким шрифтом написано: «Сюрприз».

И снова захрапел.

Мы выехали на окружную, и я решил, что пора внести ясность. Хоть кто-то в этой машине должен был это сделать, и, к несчастью, этот кто-то — я.

— Повторю ещё раз, — начал я, как будто собирался защищать кандидатскую по космической археологии. — По нашим данным, есть двенадцать ключей. Происхождение — туманное, но явно древнее. Сначала у них был искусственный интеллект, потом — искусственное тесто, и только потом — колесо.

— Где ты берёшь такие сравнения? — спросила Пайка, приподняв бровь.

— Из головы. Она у меня как бар винтажных метафор. Открываешь — и никогда не знаешь, что там всплывёт.

— Инженер кнопки бы оценил, — буркнул Боб, листая что-то на планшете. — Он, кстати, был гуманоидом. Из тех.

— Тем более, — кивнул я. — Один ключ у нас — с правами администратора. Второй — Калининградский. Мы его уже вырубили, чтобы не дёргался. Осталось десять. Из них четыре активированы. Это значит, кто-то нажал кнопку, и желание исполнилось. Остальные шесть — найдены, но, скорее всего, пылятся у кого-то в бардачке, и человек думает, что это китайская зажигалка или флешка с корпоративной вечеринки.

— А что, если они всё-таки нажмут? — подал голос Боб, не отрываясь от экрана.

— Тогда будет шесть новых локальных апокалипсисов. Один в виде летающего кота. Второй — в форме гигантского манго с интеллектом. Кто-то ведь может пожелать «быть невидимым» и навсегда исчезнуть со всех фотографий, включая школьные. Или пожелает быть счастливым — и станет деревом. В парке. В одиночку.

— Твои желания пугают, — тихо сказала Пайка.

— Это не мои. Это человеческие. Я лишь каталогизирую.

— Где находятся четыре активированных? — спросила она.

— По информации от нашего живого радара, то есть от Гриши, один — в Японии. Один — в Польше. Один — в Пакистане. Один — здесь, в Милане.

Остальные шесть — пока молчат. Но это ненадолго.

Пайка вздохнула так, будто ей только что предложили снова отправиться в тур по Сибири.

— Всё равно не понимаю, почему ты не используешь кнопку на что-то полезное. Например, чтобы перестать ныть.

— Потому что я реалист. Я бы пожелал что-то вроде «чтобы носки никогда не терялись», и потом пять лет страдал бы от того, что они начали размножаться.

Она усмехнулась. Я победил — на мгновение. Но главное — я снова был в фокусе.

И тут с заднего сиденья снова раздался голос Григория, сквозь дрему, с абсолютной уверенностью бывалого:

— Вы оба уже загадали. Просто не поняли.

И снова уснул.

Вот ведь... Мастер короткой формы, говорящий кот. Интересно, где ему выдают гонорары?

«ПО ДОРОГЕ В ОТЕЛЬ»

Милан встречал нас как манекен на витрине: ослепительно стильный, недосягаемо дорогой и абсолютно не предназначенный для тех, кто когда-то клеил уплотнители на балконах. За окном мелькали рекламные щиты, фонтаны, старинные каменные стены и современные стальные фасады, и всё это под тонким соусом тоски и базилика. Всё как в Москве, только в шесть раз дороже, и пахнет не бензином, а пряностями и стремлением к вечной молодости.

Мы ехали в сторону центра на арендованном минивэне. Машина была аккуратная, свежевымытая, с характерным запахом кожзама и лёгкой паники в салоне. Паника принадлежала водителю — худому итальянцу лет сорока с глазами, как у человека, который однажды побывал в Сочи и теперь боится всего на свете. Особенно говорящих котов.

Григорий сидел на переднем кресле, разложив хвост с достоинством древнегреческого философа, которому только что вручили право модерировать Олимп. Его шерсть переливалась в солнечном свете, морда была сосредоточена, как у спикера Госдумы перед скандалом. Водитель же периодически косился на него, словно ожидал, что кот сейчас объявит о повышении налогов.

— Ты уверен, что он не укусит? — нервно переспросил водитель по-английски, с акцентом "побывал в России и выжил".

— Уверен, — сказал я. — Он максимум отчитается по поводу твоей политической позиции. Или вкуса в музыке.

Григорий повернул голову и лениво взглянул на него.

— У тебя вкус, как у луковицы из супа быстрого приготовления, — изрёк он.

Водитель осел в кресле, как будто в него выстрелили словарём. Затем внезапно дёрнулся, припарковал машину у обочины и выпрыгнул наружу. Сначала он крестился, потом что-то бормотал, искал глазами ближайшую церковь и в конце концов просто убежал куда-то в сторону канализации. Быстро, как человек, который видел слишком многое — и ничего при этом не понял.

Я повернулся к Пайке:

— Ну вот. Абсолютно безопасный кот. Если не спрашивать его мнение о мультивселенной.

Пайка не отреагировала. Она сидела с телефоном, глядя в экран с выражением лица, которое встречается у людей, одновременно получающих отказ от спонсора и читающих прогноз погоды в Берлине. Впрочем, она всегда выглядела так, когда не выступала со сцены. Боб ехал за нами, на другом такси: сказал, что "в одной машине с котом, который имеет больше административных прав, чем он сам, он сидеть не собирается".

Когда он увидел наш незапланированный пит-стоп, с кротким вздохом вышел из своего авто, обошёл наш минивэн и молча сел за руль. Настроение у него было как у человека, которого наделили ответственностью, но лишили смысла.

— Что так долго, Бобик? Почему заставляешь нас ждать? — осведомился Григорий с интонацией римского сенатора, скучающего в банях.

— Гриша, давай без высоких тонов, — попросил я и отвернулся к окну.

Мы проезжали мимо галереи с мраморными арками. На секунду я замер. Прошлой весной я в это время спорил с клиенткой на Плющихе о том, какая москитная сетка считается "правильной". А сейчас я вожу по Милану говорящего кота, поп-диву с контрактами на три континента, телохранителя, способного уложить слона, и магическую кнопку, с помощью которой можно в три действия превратить Нью-Йорк в рюмочную.