А потом поезд встал.

Не в смысле "приехал на станцию" или "остановился по графику". Нет. Он просто встал — посреди поля, где даже вышки связи стоят, как старики на лавочке: есть, но толку никакого. Полустанок. Название, которого никто не выговаривает, а машинист, кажется, вообще не хотел здесь останавливаться.

Жара стояла такая, что в вагоне можно было открывать спа-салон. Люди начали потеть, как бутерброды в полиэтилене. Кто-то достал веер, кто-то расстегнул рубашку, кто-то проклинал всё РЖД целиком, включая их прадедов.

А я сидел, держа в руке тот самый брелок. Чёрный, с красной кнопкой.

Пальцы перебирали его машинально. Я смотрел в окно, а в голове крутилась одна мысль: "Ну что за жизнь, Господи, ну почему даже домой нельзя добраться без приключений?"

И вдруг сам с собой, почти вслух, выдохнул:

— Господи, сделай так, чтобы этот поезд до Смоленска доехал без остановок...

Сказал — и замер. Ну, чисто на всякий случай. Проверить, вдруг не совпадение?

Через пару минут, будто кто-то за кулисами дал отмашку, поезд рванул. Не просто поехал, а как будто кто-то под него фейерверки подложил. Доехали до Смоленска не за положенные пять часов, а за три с хвостиком, с ветерком и пониженной вероятностью сойти с ума. Окна были открыты, и прохладный воздух разносил по вагону запахи зелени, пыльной дороги и неожиданной свободы. Люди улыбались. Кто-то даже сказал: "Вот это сервис!" Я кивнул и машинально спрятал брелок глубже в карман.

Дома всё было на месте. Даже чересчур.

Брат — в наушниках, погружён в свой виртуальный мир, где спасение галактики почему-то важнее вынести мусор. Мама — на кухне, жарит что-то, что пахнет так, будто это последнее, что ты должен съесть перед Раем. Я прошёл по коридору, кинул рюкзак в угол и просто сел. Как будто день в Москве был не командировкой, а странной, слегка сюрреалистичной экспедицией. Отстёгивать ремень безопасности не требовалось, но внутренне — очень даже хотелось.

Утром я вернулся на работу. Обычный день. Или почти.

Первое, что бросилось в глаза — фотография Шрека.

На подставке, с чёрной лентой. Рядом ваза, в которой кто-то предусмотрительно всунул букет, будто пытаясь компенсировать десятилетия гнёта и производственного маразма одним флористическим жестом.

Я замер. В буквальном смысле. Потому что, несмотря на весь трэш, что происходил до этого, увидеть Шрека мёртвым — это было... как если бы вдруг выяснилось, что бухгалтерия умеет летать.

В офисе стояла тишина. Ненормальная. Даже Витёк из отдела снабжения, который обычно в девять утра уже орал в трубку так, будто спасал мир, сидел молча, глядя в монитор, будто там трансляция с Марса.

Аня из HR — та самая, что всегда ходит в обтягивающем и с новостями наперевес — тоже молчала. Даже сигареты никто не курил. Люди сидели как в замедленной съёмке: одни с видом "а ведь я знал", другие — с лицом "и что теперь будет?". У третьих вообще лицо человека, который пришёл на похороны с чужим паспортом.

Я прошёл мимо, кивнул. Никто не отреагировал.

Вскоре начальница отдела продаж, обычно вся в делах и бронзовом автозагаре, вышла из кабинета с красными глазами.

— Коллеги… сегодня офис работает в режиме тишины. — Она проглотила слёзы или кофе, понять было сложно. — Мы скорбим по Егору Александровичу…

Никто даже не кашлянул.

Но я-то знал. И они знали. Все. Все понимали, что траур — не по Шреку. Да и не сказать, чтобы кто-то особо его любил. Максимум — боялись. Минимум — ненавидели. Он был директором, да. Но скорее в смысле "директор по моральному терзанию".

Траур был по компании. По зарплатам. По премиям, пусть и мифическим. По фирменным кружкам с логотипом и кофе с автомата за счёт компании. По графику, отпуску и корпоративам, которые теперь, возможно, канут в Лету вместе с телом начальства.

А главное — по стабильности. По вот этой простой, но ценной мысли: "Ты знаешь, кто у руля. Он мудак, но он свой мудак."

Теперь же — вакуум. Неизвестность. Кто придёт на место? Кто будет рулить? Кто утвердит отпуск? Кто, чёрт побери, откроет грёбаный сейф, в котором лежат зарплатные ведомости?!

Я сел на своё место. Открыл ноутбук. Но работать было невозможно. Вокруг — офисные зомби. Кто-то вполголоса обсуждал варианты: "А может, Алексееву поставят? Или Геннадия?" Кто-то шептал, что видели юриста, заходящего в кабинет с папкой, толще среднего романа.

Я достал из кармана брелок. Повертел.

Щёлк. Щелк. Щелк.

В офисе послышался стук упавшей чашки.

— Осторожней, Лариса! — крикнул кто-то, и снова тишина.

Я убрал брелок обратно.

До меня нет никому дела, особенно сейчас. А ведь я видел Шрека и Юленьку вместе. Вот была бы почва для сплетен, особенно родственникам Шрека. А потом я вспомнил, что я всего лишь замерщик окон.

С лицом простого парня, который ничего не делает… и при этом, возможно, делает всё.

Москва шумела. Гудела, как кастрюля с кипящим супом, в котором бурлили офисы, пробки, скандалы, кофе навынос, миллионы невысказанных «пошёл ты» и три сотни оттенков помады, от «молчаливой розы» до «красной смородины».

А в самом центре этого веретена из стекла, бетона и истерик, на последнем этаже бизнес-центра с претенциозным названием «Aurora Prime», по лакированному полу носилась женщина, от которой у некоторых людей начиналась аллергия на собственную несостоятельность. Её звали Пайка. И сегодня она потеряла всё.

— Найдите! Найдите, или я вас всех закопаю! — кричала она так, что у начальника службы безопасности в кармане от ужаса зазвенел телефон. Никто не звонил. Он просто звенел.

Каблук с хрустом врезался в стол. Пластик треснул. Каблук остался цел. Пайка была как кость — ничего не брало.

Охрана металась, как тараканы в старой коммуналке, когда кто-то включает свет. Привлекли полицию, позвонили хакерам, даже какому-то старцу в Грузию, которого кто-то однажды видел рядом с магическим рынком под Тбилиси. Брелока нигде не было.

Он исчез. Просто исчез.

Не ключ от домика в Мытищах, не флешка с компроматом, не губная помада от Dior. Нет. Это был тот самый чёрный, глянцевый, плотный, гладкий, как отполированная чума, брелок с красной кнопкой. Одинокая точка, торжественная и угрожающая, как точка в конце судьбы.

С первого взгляда он выглядел глупо. Как сувенир с AliExpress. Но она знала: это было оружие. Или инструмент. Или подарок. Или проклятие.

Пайка закрыла глаза и в памяти всплыли моменты, как много лет назад он просто появился.

Ей было десять. Египет. Красное море. Гостиница, где всё пахло антисептиком и влажными полотенцами. Отец загорал в шляпе и белых носках, мать пряталась под зонтом, а Пайка — тогда ещё с веснушками и тонкими заплетёнными косичками — плавала с маской, воображая себя русалкой. Ну или хотя бы одной из сестер Ариэль. Она нырнула. И там, на дне, нашла кувшин.

Старый. Пузатый. Как будто вывалился из кадра приключенческого фильма.

Она вытащила его, разбила о коралл, и из черепка выпал он. Брелок. Молчаливый. Без надписей. Без шурупов. Без намёка на логику.

И она — не задумываясь, не давая себе объяснений, — сунула его в рюкзак между влажным полотенцем и недоеденным «Сникерсом». И забыла.

Вспомнила уже в выпускном классе. Вечер. Комод. Пыль. Брелок.

Он выглядел точно так же, как тогда — холодный, сухой, как будто только из воды. Она держала его в руках, не зная, зачем. Просто ощущала: это не игрушка.

А потом — такси.

Водитель с блестящим лбом и перегаром, с мерзкой ухмылкой и рукой, тянущейся к колену. От страха Пайка сжала брелок в руках — и нажав на кнопку сказала:

— Сдохни, тварь! — выдохнула она сквозь слёзы.

Машина вильнула, как марионетка, которой перерезали нити. Врезалась в дерево. Пластик. Стекло. Крики. Полиция. Папин ремень. Мамина икона.