Из книги «Будем как Солнце» Москва, 1903 «Я в этот мир пришел, чтоб видеть Солнце…» Я в этот мир пришел, чтоб видеть Солнце И синий кругозор. Я в этот мир пришел, чтоб видеть Солнце, И выси гор. Я в этот мир пришел, чтоб видеть море, И пышный цвет долин. Я заключил миры в едином взоре. Я властелин. Я победил холодное забвенье, Создав мечту мою. Я каждый миг исполнен откровенья, Всегда пою. Мою мечту страданья пробудили, Но я любим за то. Кто равен мне в моей певучей силе? Никто, никто. Я в этот мир пришел, чтоб видеть Солнце, А если день погас, Я буду петь… Я буду петь о Солнце В предсмертный час! «Я – изысканность русской медлительной речи…»
Я – изысканность русской медлительной речи, Предо мною другие поэты – предтечи, Я впервые открыл в этой речи уклоны; Перепевные, гневные, нежные звоны. Я – внезапный излом, Я – играющий гром, Я – прозрачный ручей, Я – для всех и ничей. Переплеск многопенный, разорванно-слитный, Самоцветные камни земли самобытной, Переклички лесные зеленого мая, Все пойму, все возьму, у других отнимая. Вечно юный, как сон, Сильный тем, что влюблен И в себя и в других, Я – изысканный стих. Гармония слов Почему в языке отошедших людей Были громы певучих страстей? И намеки на звон всех времен и пиров, И гармония красочных слов? Почему в языке современных людей Стук ссыпаемых в яму костей? Подражательность слов, точно эхо молвы, Точно ропот болотной травы? Потому что когда, молода и горда, Между скал возникала вода, Не боялась она прорываться вперед, Если станешь пред ней, так убьет. И убьет, и зальет, и прозрачно бежит, Только волей своей дорожит. И рождается звон для грядущих времен, Для теперешних бледных племен. Влияние Луны Я шел безбрежными пустынями, И видел бледную Луну, Она плыла морями синими, И опускалася ко дну. И не ко дну, а к безызмерности, За кругозорностью земной, Где нет измен и нет неверности, Где все объято тишиной. Там нет ветров свирепо дышащих, Там нет ни друга, ни врага, Там нет морей, себя не слышащих И звонко бьющих в берега. Там все застывшее, бесстрастное, Хотя внушающее страсть, – Затем что это царство ясное Свою нам передало часть. В нас от него встают желания, – Как эхо, грянувшее вдруг, Встает из сонного молчания, Когда уж умер самый звук. И бродим, бродим мы пустынями, Средь лунатического сна, Когда бездонностями синими Над нами властвует Луна. Мы подчиняемся, склоняемся Перед царицей тишины, И в сны свои светло влюбляемся По мановению Луны. Дождь В углу шуршали мыши, Весь дом застыл во сне. Шел дождь, и капли с крыши Стекали по стене. Шел дождь, ленивый, вялый, И маятник стучал. И я душой усталой Себя не различал. Я слился с этой сонной Тяжелой тишиной. Забытый, обделенный, Я весь был тьмой ночной. А бодрый, как могильщик, Во мне тревожа мрак, В стене жучок-точильщик Твердил: «Тик-так. Тик-так». Равняя звуки точкам, Началу всех начал, Он тонким молоточком Стучал, стучал, стучал. И атомы напева, Сплетаясь в тишине, Спокойно и без гнева «Умри» твердили мне. И мертвый, бездыханный, Как труп задутых свеч, Я слушал в скорби странной Вещательную речь. И тише кто-то, тише, Шептался обо мне. И капли с темной крыши Стекали по стене. Влага С лодки скользнуло весло. Ласково млеет прохлада. «Милый! Мой милый!» – Светло, Сладко от беглого взгляда. Лебедь уплыл в полумглу, Вдаль, под луною белея. Ластятся волны к веслу, Ластится к влаге лилея. Слухом невольно ловлю Лепет зеркального лона. «Милый! Мой милый! Люблю!» – Полночь глядит с небосклона. |
