Ландыши вы белоснежные,

  Не соты ль вы лунных пчел?

В шестигранные келейки нежные

  Заоблачный сон вошел.

Вы сладостно, радостно дышите,

  Душистый лелея сон.

Звоните тихонько, и слышите,

  Лишь вы тот слышите звон.

Нет, не только. До самого звездного

  Неба, где Полночь – бледна,

Где как будто бы в чарах морозного

  Сияния светит Луна, –

Уходит напевами вольными

  Колокольный ваш призрачный звон,

Над тенями берез тонкоствольными,

  Призывая на свой амвон.

Проникаясь душисто молебнами,

  Вплоть до лунных звоните вы сел,

И звонами тонко-хвалебными

  Ответствуют сонмы пчел.

С Луною пчелы прощаются,

  И вниз скользят по струне,

В ландыши внутрь помещаются,

  И тихонько жужжат к Луне.

Вон видишь, в дома шестигранные,

  В снежистость, в душистость вошли,

Золотистые, малые, странные,

  Их не слышно в цветочной пыли.

Но не слышно лишь нам. Все ж в волнении,

  Если ночью близ ландышей мы,

Словно в пеньи мы, в мленьи, в молении

  Белозвонной мглы – полутьмы.

Твой нежный смех был сказкою изменчивою,

Он звал, как в сон зовет свирельный звон.

И вот венком, стихом тебя увенчиваю,

Уйдем, бежим, вдвоем, на горный склон.

Но где же ты? Лишь звон вершин позванивает.

Цветку цветок средь дня зажег свечу.

И чей-то смех все в глубь меня заманивает.

Пою, ищу, «Ау! ау!» кричу.

Июнь, непостижно-короткая ночь,

Вся прозрачная, вся просветленная.

Кто родится в Июне, никак одному не сумеет помочь:

В душе его век будет греза влюбленная,

Душа его будет бессонная.

В зеленом Июне цветут все цветы,

Густеет осока прохладными свитками,

Белеет купава, как стынущий лик чистоты,

Дрема́ навевает вещательность сонной мечты,

О маленьком счастьи безмолвную речь с маргаритками

Ведет незабудка, и шепчет: «Припомнишь ли ты?»

Цветет и влюбляет ночная фиалка пахучая,

И рдеют сердечки гвоздик луговых.

Кто в Июне войдет в этот мир, каждый цвет, его сладостно мучая,

Будет сердцу внушать, что любить нужно их,

Эти сны, лепестки, и душа его станет певучая,

Расцвеченная, жгучая.

И в Июне, в Иванову ночь,

Он искать будет папорот-цвет,

На вопрос невозможный – желанный ответ,

На вопрос, что, мелькнув, уж не скроется прочь.

И Иванова ночь озаренная

Даст, быть может, огонь златоцветный ему,

Чтоб удвоить, за мигом сияния, тьму,

Чтоб в единственный час,

Где минута с минутой – как искра спаленная,

Тайный папорот-цвет, излучившись, погас,

Чтоб в душе его песнь задрожала стозвонная,

Чтоб душа его стала бессонная.

Божий кузнец,

Дороги и реки кует,

Зиме изо льда он готовит ларец,

Алмазы вбивает в холодный венец,

Рассыпавши снег, разукрасивши лед,

Звонко кует,

Белая кузница – мир,

Весь оковал,

В иней не раз и не два одевал

Поле и лес,

Кличет метели на пир,

Смотрит на яркие звезды Небес,

Словно и им он дороги мостит,

Звезды по снегу, и звезды вон там,

Думает, думает, вдруг засвистит,

Мчится, летит, по лесам, по кустам,

Снова – ковать, и гвоздит, и гвоздит,

Гроб, что ли, нам?

Саваном белым в ночах шелестит,

Искрится белая смерть по снегам.

По бледной долине приходят, уходят, проходят несчетные духи,

Там юноши, взрослые, малые дети, и старцы идут, и старухи.

С Востока на Запад, с Заката к Востоку, и снова на Запад с Востока,

Приходят, уходят, и ходят, и бродят, не знают ни часа, ни срока.

Встречаясь, качают они головами, и шепчут о благости Бога,

И все, проходя, проиграют цепями, и вечно, и вечно дорога.

И вдруг от Востока на Запад прольется разливное красное пламя,

Один усмехнется, другой ужаснется, но каждый почувствует знамя.

И вдруг от Заката к Востоку вернется и злато, и бархат, и алость,

И духи считают, колдуют, гадают, пока не сомнет их усталость.

Тогда, бесконечно взывая о мести, о чести, о славе, о чарах,

Несчетные духи, согбенно, проходят, как тени, в безмерных пожарах.

По бледной долине, в пустыне, как в сплине, доныне безумствуют духи.

И юноши седы, и дряхлые дети, и юны, меж старцев, старухи.

У каждого есть ведогонь.

Когда ты заснешь, он встает,

В крылах его дышит полет,

Осмотрится, дунет, идет,

Окреп, улетает, не тронь.

Он волен, когда мы во сне.

И разный нам видится сон.

Вот птица, лазурь, небосклон,

Не мы это видим, а он,

И тонем мы с ним в вышине.

Вот ветер бежит по цветам.

Красивый с красивой, их два,

Бессмертная сказка жива.

Целует. И дышит трава.

Заснувшим так сладко устам.

Вот ссора, чудовищный вид.

С ножом ведогони, беда,

Открылась и льется руда,

Ты спишь, ты уснул навсегда.

Смотри. Ведогонь твой убит.