3. НЕЖНО-ЛИЛОВЫЙ Колокольчик на опушке леса, С звонами, что внятны слуху фей, Бархатисто-пышная завеса, Возле лиловатых орхидей. В лепете романса – цвет сирени, Сад мечты, и в нем упавший лист, В красочном контрасте – свет и тени, На руке лилейной – аметист. 4. ОПАЛОВО-ЗИМНИЙ
Легкий слой чуть выпавшего снега, Серп Луны в лазури бледно-синей, Сеть ветвей, узорная их нега. Кружевом на всем – воздушный иней. Духов серебристых замок стройный, Сонмы фей в сплетеньях менуэта, Танец блесток, матово-спокойный, Бал снежинок, вымышленность света. Отзвуки Благовеста В недвижности, в безгласной летаргии Прибрежных скал, молчащих над водой, – Молчащих век, века, еще, другие, Молчащих в безглагольной летаргии, – Есть смысл – какой? – не уловить мечтой, Но только вечный, благостный, святой, Сильней, чем все напевности морские. Бог Океан Волны морей, беспредельно – пустынно – шумящие, Бог Океан, многогласно – печально – взывающий, Пенные ткани, бесцельно – воздушно – летящие, Брызги с воздушностью, призрачно – сказочно – тающей. Горькие воды, туманно – холодно – безбрежные, Долгий напев, бесконечно – томительно – длительный, Волны морей, без конца – без конца – безнадежные, Бог Океан, неоглядно – темно – утомительный. Не обвиняй Не обвиняй, не обвиняй. Быть может он неправ. Но он в тюрьме твоей забыл пучок душистых трав. И он в тюрьме твоей забыл замуровать окно. И Мир Ночной, и Мир Дневной идут к тебе на дно. Ты потонул. Ты здесь уснул. И встать не можешь ты. Но вот в тюрьме глядят, растут, и царствуют цветы. На месте том, где ты лежишь, как труп ты должен быть. Но сердце знает, что нельзя созвездья не любить. Не обвиняй, не обвиняй – хотя бы потому, Что обвиненьем все равно не повредишь ему, А только сделаешь свой взор тяжелым и больным. И, если вправду он неправ, сравняешься ты с ним. А если то не случай был, что он забыл цветы? А если то не случай был, что Небо видишь ты? Как взглянешь ты, когда он вдруг в тюрьме откроет дверь, Отворит дверь, что заперта, закована теперь? Я знаю, больно ждать того, что только может быть. Но счастлив тот, кто даже боль сумеет полюбить. Я знаю все. Мне жаль тебя. Но чу! Цветы – цветут. Мой брат, я – дух того, кто был – в твоей тюрьме – вот тут. Безвременье Запад и Север объяты Пламенем вечера сонного. Краски печально-богаты Дня безвозвратно-сожженного. Ветер шумит, не смолкая, Между листов опадающих. С криком проносится стая Птиц, далеко улетающих. Счастлив, кто мудро наполнил Хлебом амбары укромные. Горе, кто труд не исполнил, Горе вам, мыслями темные! «Pax hominibus bonae voluntatis» Мир на Земле, мир людям доброй воли. Мир людям воли злой желаю я. Мир тем, кто ослеплен на бранном поле, Мир тем, в чьих темных снах живет Змея. О, слава Солнцу пламенному в вышних, О, слава Небу, звездам, и Луне. Но для меня нет в Мире больше лишних, С высот зову – и тех, кто там, на дне. Все – в Небесах, все – равны в разной доле, Я счастлив так, что всех зову с собой. Идите в Жизнь, мир людям доброй воли, Идите в Жизнь, мир людям воли злой. Из поэмы «Огонь» Огонь приходит с высоты, Из темных туч, достигших грани Своей растущей темноты, И порождающей черты Молниеносных содроганий. Огонь приходит с высоты, И, если он в земле таится, Он лавой вырваться стремится, Из подземельной тесноты, Когда ж с высот лучом струится, Он в хоровод зовет цветы. Но что это? Дрогнув, меняются чары, Как будто бы смех Соблазнителя-Мары, Сорвавшись к долинам с вершин, Мне шепчет, что жадны, как звери, растенья, И сдавленность воплей я слышу сквозь пенье, И если мечте драгоценны каменья, Кровавы гвоздики и страшен рубин. Мне страшен угар ароматов и блесков расцвета, Все смешалось во мне, Я горю как в Огне, Душное Лето, Цветочный кошмар овладел распаленной мечтой, Синие пляшут огни, пляшет Огонь золотой, Страшною стала мне даже трава, Вижу, как в мареве, стебли немые, Пляшут и мысли кругом и слова. Мысли – мои? Или, может, чужие? Закатное Небо. Костры отдаленные. Гвоздики, и маки, в своих сновиденьях бессонные. Волчцы под Луной, привиденья они, Обманные бродят огни Пустырями унылыми. Георгины тупые, с цветами застылыми, Точно их создала не Природа живая, А измыслил в безжизненный миг человек. Одуванчиков стая седая. Миллионы раздавленных красных цветов, Клокотанье кроваво-окрашенных рек. Гнет Пустыни над выжженной ширью песков. Кактусы, цепкие, хищные, сочные, Странно-яркие, тяжкие, жаркие, Не по-цветочному прочные, Что-то паучье есть в кактусе злом, Мысль он пугает, хоть манит он взгляд, Этот ликующий цвет, Смотришь – растенье, а может быть – нет, Алою кровью напившийся гад? И много, и много отвратностей разных, Красивых цветов, и цветов безобразных, Нахлынули, тянутся, в мыслях – прибой, Рожденный самою Судьбой. Болиголов, наркоз, с противным духом, – Воронковидный венчик белены, Затерто-желтый, с сетью синих жилок, – С оттенком буро-красным заразиха, С покатой шлемовидною губой, – Подобный пауку, офрис, с губою Широкой, желто-бурою, и красной, – Колючее создание, татарник, Как бы в броне крылоподобных листьев, Зубчатых, паутинисто-шерстистых, – Дурман вонючий, – мертвенный морозник, – Цветы отравы, хищности, и тьмы, – Мыльнянка, с корневищем ядовитым, Взлюбившая края дорог, опушки Лесные и речные берега, Места, что в самой сущности предельны, Цветок любимый бабочек ночных, – Вороний глаз, с приманкою из ягод Отливно-цветных, синевато-черных, – Пятнадцатилучистый сложный зонтик Из ядовитых беленьких цветков, Зовущихся – так памятно – цикутой, – И липкие исчадия Земли, Ужасные растенья-полузвери, – В ленивых водах, медленно-текущих, В затонах, где стоячая вода, Вся полная сосудцев, пузырчатка, Капкан для водной мелочи животной, Пред жертвой открывает тонкий клапан, Замкнет его в тюремном пузырьке, И уморит, и лакомится гнилью, – Росянка ждет, как вор, своей добычи, Орудием уродливых железок И красных волосков, так липко-клейких, Улавливает мух, их убивает, Удавливает медленным сжиманьем – О, краб-цветок! – и сок из них сосет, Болотная причудливость, растенье, Которое цветком не хочет быть, И хоть имеет гроздь расцветов белых, На гада больше хочет походить. Еще, еще, косматые, седые, Мохнатые, жестокие виденья, Измышленные дьявольской мечтой, Чтоб сердце в достовернейшем, в последнем Убежище, среди цветов и листьев, Убить. Кошмар! уходи, я рожден, чтоб ласкать и любить! Для чар беспредельных раскрыта душа, И все, что живет, расцветая, спеша, Приветствую, каждому – хочется быть, Кем хочешь, тем будешь, будь вольным, собой, Ты черный? будь черным, мой цвет – голубой, Мой цвет будет белым на вышних горах, В вертепах я весел, я страшен впотьмах, Все, все я приемлю, чтоб сделаться Всем, Я слеп был – я вижу, я глух был и нем, Но как говорю я – вы знаете, люди, А что я услышал, застывши в безжалостном Чуде, Скажу, но не все, не теперь, Нет слов, нет размеров, ни знаков, Чтоб таинство блесков и мраков Явить в полноте, только миг – и закроется дверь, Песчинок блестящих я несколько брошу, Желанен мне лик Человека, и боги, растенье, и птица, и зверь, Но светлую ношу, Что в сердце храню, Я должен пока сохранять, я поклялся, я клялся Огню. |
