Нина находилась ещё под впечатлением от ранее услышанных песен, и, получив вдруг такое одобрение и добрые слова от дорогих гостей, про которых Никанор ей уже как три дня постоянно талдычит, что мол надо, чтобы довольные остались, она слегка расслабилась. Глядя в добрые чуть смеющиеся Сашкины глаза, она решила-таки задать так мучавший её вопрос.

- А скажите, Александр, а почему у вас в песне в степи замерзал мужик. Там ведь вроде ямщик замерзать должен был.

И сытый и слегка разомлевший Сашка, почти не задумываясь, на автомате ответил:

- Ну я сперва не знал, есть тут у них уже ямщики или пока ещё нет. Вот мужика и вставил.

И замолк.

А глаза у поварихи стали медленно превращаться в блюдца.

- А есаул, который сон тот разгадал, значит у них тут уже есть? – медленно и с придыханием произнесла женщина.

Сашкины глаза тоже начали округляться. А все вокруг постепенно затихли, видя, что с солистом происходит что-то странное.

- Есть. Я как на базаре услышал как-то «есаул», так сразу и про сон тот вспомнил, и про того, который коня бросил, а не пристрелил…- к концу фразы парень начал говорить всё тише, тяжело задышал и замер, уже не замечая ничего вокруг, кроме глаз стоящей напротив поварихи.

Нина закрыла рот ладонью. Слёзы сами брызнули из глаз, и она начала медленно оседать на пол.

…

Не доезжая до Москвы, разделились.

- Сама понимаешь, Пелагеюшка, не время тебе сейчас в первопрестольной-то появляться. Донесёт кто, не дай Бог, - он перекрестился, - а нам этого точно не надо.

- Да всё я понимаю, дядя Яков. – и Пелагея грустно посмотрела вслед уезжающих боярина с Рябым и Терентием.

Стёпа и Макар по приказу боярина должны будут сопровождать Пелагею и Ваську в поместье Татищева под Киржач. Оттуда потом и на Плещеево озеро к царю Петру Алексеевичу поедут уже вместе, как дядька все вопросы в Москве порешает и вернётся сам домой.

Денег боярин племяннице оставил с запасом. Могут, не стесняясь, теперь по постоялым дворам на ночлег становиться. Благо дорога от Москвы до Переяславля-Залесского была обкатана да обжита. Вот по ней и последуют.

От Москвы до поместья Татищева было без малого 120 вёрст. За четыре дня не торопясь доедем, думал Васька, когда Стёпа ему расстояние озвучил.

- Это ежели по тракту ехать. А ежели напрямки то вёрст 100 будет. Но там есть места глухие. И болота. С боярыней оно не хорошо будет.

Ну вроде уже не торопимся никуда. По тракту так по тракту.

Обогнув по широкой дуге Москву справа, на следующий день вышли на тот самый тракт.

Народу тут на дороге заметно прибавилось. Оживлённая по этим временам трасса оказалась. Васька аж присвистнул. Телеги, телеги, о, опять телеги. Проехать минут десять и никого не встретить – это прям удача. Царь на Плещеевом озере строил флот. И народишко сновал туда-сюда постоянно, туда привозя провиант и материалы, обратно увозя увечных да больных.

- Бедновато тут живут, - Васька первое время всё крутил башкой по сторонам, пытаясь разглядеть богатые кареты или красивых кавалеристов на боевых конях. А встречались пока только какие-то замызганные и, часто необутые даже в лапти, крестьяне. – Мдааа, вроде и столица рядом, а как-то всё бедностью пропахло.

- А тебе дворцы да палаты царские подавай? – Пелагея опять посмотрела на Ваську оценивающе. – Не привык к бедности? Запах не тот? А что нюхать привык? Фиалки да парфюмы французские?

- Ну чего сразу французские-то? – Васька слегка напрягся, как бы опять не ляпнуть чего. – Можно же и не богато жить, и не вонять. Или нельзя? – И парень улыбнулся.

- Ну почему нельзя. Можно. В баню-то по субботам многие ходят. И не богатством сие измеряется. Ты сам-то давно в бане был?

- Не помню. – Васька опять включил несознанку.

- А что помнишь-то? Про французов вон не переспросил, понял ведь о чём речь.

- Ну помню про Людовика какого-то. Про Версальский дворец что-то. Про какую-то ночь в день святого Варфоломея еще. Типа там католики и гугеноты резали друг-дружку. – Васька как раз недавно читал Королеву Марго и точно помнил, что ночка та случилась аж в 1572 году от Рождества Христова, а, следовательно, спалиться знаниями из будущего не боялся.

Пелагея аж коня притормозила.

- А говоришь, не помнишь ничего? Ещё что-то вспомнил?

Про Людовика XIV, правящего сейчас в Париже, знали на Руси, конечно, многие. Про Версальский дворец – меньше. А вот про Варфоломеевскую ночь, пожалуй, и никто. Сто лет назад был этот страшный религиозный конфликт между двумя ветвями христианства, никак не касающийся православия в России. Сама Пелагея-то знала о нём только потому, что мама когда-то на ночь ей рассказывала страшные истории из европейской жизни. Про чуму, крестовые походы и ещё вот про ночь эту.

Но откуда этот с виду обычный парень это мог знать?

А Васька, в своём стремлении не разболтать что-то про будущее или ляпнуть что-то про неизвестное в это время, как оказалось, сдуру ляпнул то, что как бы и известно, но не всем.

И Пелагея уцепилась за это. Разгадка парня вдруг ей показалась такой близкой. Грамотный, знает про религиозные войны в Европе, признался сам, что говорит по-немецки, чистюля, владеет невиданными доселе приёмами боя без оружия. Боевой монах патриаршей сотни?

Про этих тайных бойцов патриарха Иоакима ходили только неясные слухи. Вроде как, есть такие монахи, которые и не монахи вовсе, а очень даже миряне, но фанатично преданные только самому патриарху. И что бойцы они знатные, и защищать призваны патриарха и царскую семью, всегда тайно находясь где-то рядом с ними.

Хотя вроде с виду и в обхождении совсем простой. И не сильно-то и набожный. Вон мимо церквей проезжали, так и не перекрестился первым. Да и потом как-то без должного почтения быстро тремя перстами задёргал. Странный он всё же.

Заночевали в придорожном трактире недалеко от деревеньки Авезино. Поужинали и завалились спать во вполне чистые кровати с матрасами, набитыми прошлогодним сеном. Трактирщик утром приготовил яичницу и поставил на стол кувшин с каким-то отваром. Пелагея понюхала жидкость и кивком разрешила всем налить по кружкам. Поели. Запили. И поехали дальше.

На третий день свернули с тракта направо. И дальше уже дорога стала петлять между редкими полями и болотами, периодически заводя отряд прямо в дебри дремучие, а потом опять выныривая на свет солнечный.

Вокруг лето уже полностью вступило в свои права, и местные комары со слепнями видимо решили, что им крупно свезло, раз такие сочные путники зашли к ним в гости.

Пелагея опять достала своё злое снадобье и по очереди все намазались. Хрен с ним с ароматом, лишь бы не сожрали совсем, твари кусачие.

Нападение началось, как обычно, внезапно. Из кустов вылетела короткая арбалетная стрела и вонзилась прямо Макару куда-то в живот.

Засада была грамотная. Позади отряда уже валилось на дорогу дерево, покрытое молодыми листочками, а спереди на дорогу вынырнули три тёмные фигуры с дубинами в руках. Хотя вон у самого здорового вроде не дубина, а сабля в руке.

Макар свалился с седла, убитый стрелой наповал. Даже вскрикнуть не успел.

Васька на голых рефлексах стёк с седла на траву и потащил на себя Пелагею, прикрываясь лошадьми от нападавших спереди. Сзади был ещё один.

Бежать на лошадях было бессмысленно. Если у них арбалет, в спину достанут. И то, если им удастся без потерь прорваться через троих амбалов, загородивших дорогу спереди.

Поэтому Васька резко перешёл в боевой режим, и громко прошептал испуганной Пелагее:

- Здесь стой!

И, выхватив подаренный при расставании барином татарский кинжал, практически растворился в воздухе, мгновенно набирая скорость для ближней атаки заднего нападающего. Тот не успел даже поднять дубину.

До лошадей оставалось ещё аршин пять. Атаман уже мысленно и раздел и даже успел снасильничать девку, потому улыбаясь и капая слюной на грязную сто раз штопанную рубаху, умер быстро.