Вначале девушка пыталась возразить и даже натянула соответствующую мину, но по мере слов Константина Николаевича она передумала.
— Ты такой логичный, — прошептала она, — вот за это я тебя очень люблю. А еще, милый…
По коридору прошел местный служащий в мундире жандармского унтер-офицера, и она замолчала. Хоть и низший чин, а неловко, но потом продолжила: — еще ты такой щедрый и хороший. Что ты хочешь, чтобы мы завтра еще делали помимо свадьбы?
Попаданец решил про себя по-мужски, то есть цинично и даже по-хамски, что его благоверная, амурно накручивая себя, заодно горячит и его. А ведь была, казалось бы, такая скромница. С другой стороны, девушка тоже человек, и ему тоже нравится заниматься любовью. Гораздо хуже, между прочим, если бы она была совсем фригидна, как сосновая колода. Ну, или еловая.
Что же недавнего будущего, то князь даже не думал, он твердо знал — завтра или послезавтра они обязательно едут в Москву. Ведь единственный сын женится, надо обязательно познакомить с родителями. А потом, они будут бурно, пусть и не счастливо, жить в Санкт-Петербурге. В принципе, это спокойный, даже дремотный XIX век!
Они поехали домой, пока еще в старый дом рода Савельевых. Уже завтра они поедут в новый, подаренный императором дом, большой и красивый, как и положено подарку августейшего повелителя, там у них будет их первая совместная ночь, ночь молодоженов с теми атрибутами и событиями, как и положено. Константин Николаевич, хоть и не любил свою будущую жену, но, как и обычный мужчина, «ночь любви» страстно желал.
Елена Федоровна, судя по быстрым взглядам на скорого суженого и стыдливому румянцу, постоянно думала о том же. Живой же человек, тоже хочет не просто жить, но и любить.
Ну, а пока приходилось не только мечтать, но и стараться об улучшении текущего и будущего бытия. Перво-наперво необходимо было как-то увеличить число семейных крепостных (купить, обменять, как-то получить у родителей). М-да, в Санкт-Петербурге возможности у князей Долгоруких были откровенно мизерные.
Невеста хотя им имела крохотное поместье, но с таким же крохотным количеством крестьян. Всего пять семейств из семнадцати ревизских душ. С женским полом, правда, было уже больше, всего тридцать шесть! Однако брать рабочие руки из любой пяти крестьянских семей было нельзя. И без того они едва кормились сами и платили оброк (барщину Елена Федоровна не вводила, понимала, что не женское это дело).
Константин Николаевич, входя, так сказать, в мужские обязанности, пока только посмотрел на это так сказать поместье. Оно его не впечатлило, показав самые дурные стороны. Держать такое маленькое поместье было никак нельзя. Либо вообще ликвидировать, либо увеличивать.
Надеяться же на государство было нельзя. Уже второй император государственных крестьян в крепость не давал, ограничиваясь «арендой», то есть денежной рентой на определенное количество лет. Князь Долгорукий, кстати, тоже имел две аренды за хорошую розыскную работу. Легкие деньги, но крестьян это не давало.
А вот презренный металл, эти гребенные деньги у князя были. Все-таки постоянно находится на глазах императора и получать августейшие благоволения, оставаясь без денег, это было смешно!
Единственно, что сдерживало попаданца — это то, что в столице стоимость крепостных было одной из самых высоких. Написал батюшке. Мол, дорогой папА, по повелению государя наконец-то женюсь и нуждаюсь в крепостных для поддержания в хорошем состоянии дома и вообще держать семью в приличном положении семьи. Сколько у вас стоят крепостные, скажем домашние служанки, комнатные мальчики, мужики по хозяйству, кухарки и протчие?
Написал он и о своих финансовых возможностях. Много получал Константин Николаевич, очень много, отцу и не снилось столько. Он ведь, если и не считать звонкого княжеского титула и громкой фамилии, был где-то чуть выше чиновничьей середины причем в провинции. Да Москва была в XIX век провинциальная глушь, вот так-то! Ну и уровень жалованья чиновников был соответственным. Николай Анатольевич, конечно, не бедствовал, но деньгами кидаться не мог.
Ответное письмо он отправил быстро, оно пришло где-то дней через десять. Сына поздравили с венчанием, понадеялись, что молодые обязательно приедут в Москву. Что же касается покупки крепостных, то в Москве, как и во всей России стоимость на них постоянно росла. Хотя, судя по показанным ценам, они все же стоили меньше, чем в Санкт-Петербурге. А самое главное, на что молодой князь Долгорукий в тайне надеялся, отец, опираясь еще на старинные связи, нашел продажу крепостных подешевле.
Всегда бывают случаи, когда вдруг домашняя прислуга становиться не нужна. А ведь ее поить-кормить надо. Вот и продают дешевле, лишь бы не содержать. В одном подмосковном поместье, вдова после смерти мужа оптом продавала сенных девок различной принадлежности.
«Говорят и это очень похоже на правду, что вдова Пелагея Петровна просто продает гарем покойного мужа, ей-то они не нужны, — ядовито писал Николай Анатольевич, — впрочем, это так, между нами, официально же продают кухарок, санных девок, есть также няньки и портомойки. Все бабы молодые, одно другой прелестней. Продают только оптом, потому и дорого. Но у тебя, я так думаю, денег должно хватить».
«Все-таки не держался, подколол названный отец, — с удовольствием подумал Константин Николаевич, — впрочем, надо даже мысленно называть его просто отец, а то ненароком спалишься. А он молодец видит ведь, я его обхожу, но ничего, держится. Хотя я его сын, родная кровь».
В общем, вопрос с прислугой откладывался, наемные слуги, едва только ввели в обязанности, тут же начали воровать, пришлось их обратно увольнять. И всю эту громадину трехэтажного здания была положена на двух слуг — Марфу и Гришу. Они, разумеется, старались, но соотношение рабочих рук и работ в новом доме было такого, что надеяться на качество не приходилось.
Тем более, барин и барыня и не особо старались. У него был медовый период, когда все старание и внимание было обращено на супруга. Уже в первую ночь он с большим трудом отбился от своей нареченной невесты. Елена Федоровна, хотя и верила в бога, как и большинство жителей Земли XIX века, но не понимала, почему они не могут заниматься любовью еще до венчания. Она ведь согласна, да и он тоже, а если она и забеременеет, то уже завтра они законно перед Богом и императором станут супругами.
Еле отбился, но Елена Федоровна на него сильно обиделась, так что даже весь следующий день и все венчание ходила злой. Но Константину Николаевичу уже было не до этого. Его бывшая девушка, которая отнюдь не считала, что она бывшая, все венчание старательно показывала, что она очень обижена. Причем, как старательно…
Император, а вместе с ним и отец сам был виноват. Мало того, что он запретил им встречаться и, в конечном итоге, венчаться, так еще и повелел провести венчание в дворцовой церкви. И сам там был и взрослых детей привел.
Тут все и раскрылось. Император, в принципе, хотел, как лучше, для себя, конечно. Показать старшей дочери любимой Марии Николаевне, что все уже у нее с Константином Николаевичем покончено и он обвенчался с другой. А получились, как всегда и очень плохо. Если раньше об этом мезальянсе знали буквально несколько человек, то теперь стали знать все. Мария Николаевна, не стыдясь, плакала, жених был откровенно зол, и даже император Николай Павлович метал молнии.
И хотя скандала не произошло, наоборот, не только император Николай, но и его дочь Мария Николаевна, и даже сын Александр Николаевич отдарись дорогими подарками, но Елена Федоровна пришла из церкви злобная, как масса мегер.
Их первая брачная ночь была злобной и ругательной с обоих сторон. Князю Долгорукому пришлось все рассказать, ну, почти все, об отношениях с дочерью монарха Марией Николаевной, о строжайшем запрете императора на любовь князя с ней, и, в конечном итоге, на августейший приказ жениться.
Его новоявленная жена сначала рвала и метала, причем в буквально смысле слова, постельное белье новобрачных, между прочим, дорогое итальянское, было порвано в клочки, откуда только сил нашлось у та называемой слабой девушки. И хотя потом они помирились (ослабли), но на утро Елена Федоровна так и осталась девушкой.
