С тем и вышел.
С невозмутимым лицом игрока в карточный покер Константин Николаевич вышел из рабочего кабинета российского императора. Все когда-то завершается, как плохое, так и хорошее. И пусть!
Многие еще говорят, невозмутим, как североамериканский индеец, но князь, как и попаданец, их не разу не видели, тогда как в покер играли оба. Правда, в разные варианты и в разное время, но представление имели.
Какой-то неожиданный и довольно неприятный разговор. И закончился он никак. Единственно, что радует, император Николай I сам спросил о родителях (августейшее внимание!), но повод был довольно-таки угрожающим.
Но главное — а не собирается ли его окончательно бросить Мария? Как-то вела она себя в кабинете откровенно чуждо, словно подчеркивала и отцу и мужу, что Константин Николаевич ей не свой. Будь она не великая княгиня, он бы, понятное дело, боролся бы за нее. Любит все же. Хотя как бороться, если без сопротивления обвенчался с другой, совсем, по сути, незнакомой девушкой. Лишь бы получить законную жену, как тогда требовал строгий монарх, дабы у него с его дочерью ничего не было.
И что теперь, не стал ли он излишне жалок и бестолковок? Может быть, ему лучше все же уехать из столицы, гордым, несломленным, хотя и несчастливым?
Ага, с уже женой, которая и не видит себя без Санкт-Петербурга. разрушить и блестящую карьеру и, какую-никакую, но семью. Оно тебе надо? Последний вопрос задал уже не князь Долгорукий XIX, а простонародный попаданец XXI века, старенький, почти бесчувственный, и, конечно, без дворянской спеси и молодецкой гордости.
Легкие женские, даже девичьи шаги заставили его прервать свои горемычные мысли. Уж молодой чуткий слух он еще не потерял.
Мария! Торопится за ним! За ним ли? Посмотрел, как она подошла, задумчиво стала перебирать прелестными пальчиками богатый узор на вицмундире, прямо спросил:
— Ты меня все же разлюбила?
Пальчики замерли. Она посмотрела в его глаза:
— Почему ты об этом? Хочешь от меня убежать? Надоела? Или другую, более юную, полюбил? Кто она Твоя жена Елена Федоровна? Но она сама говорила, что ты к ней остался холоден. Что дети у вас быть может и будут, а искренней любви никогда!
Константин Николаевич чуть не поперхнулся от неожиданности. Он действительно хотел уехать и из дворца и из Санкт-Петербурга, сам только об этом думал и практически отказался. Но вопрос, заданный под таким углом, потребовал продолжения диалога:
— Ты сегодня так себя вела странно при отце в его кабинете. Как-то чужеродно. Вот я и подумал, что нашей любви конец.
— Константин Николаевич, милый мой! Ты же такой становишься умный, будучи при следствии! Такой аналитик! Почему же, когда ты говоришь о женщинах или с женщинами, ты становишься таким дурачком, причем сиятельным? Я всегда любила и люблю тебя, а ты такую бестолочь несешь, просто стыдно слушать! Ну?
Мария Николаевна требовательно посмотрела на него.
К счастью для князя, в коридоре раздался нетерпеливый голос императора Николая, зовущий дочь. А то куда-то ускользнула на чуть-чуть и исчезла. Вроде бы и ничего, а по большому счету такое безобразие!
Великая княгиня вздохнула. Папа так раздражался, когда она не приходила к нему на его зов. С другой стороны, нервничающий отчего-то князь, почти муж. М-У-УЖ! Такой смешной и грозный одновременно.
— Поклянись мне, что не уйдешь из Зимнего дворца и из Санкт-Петербурга! — потребовала она напоследок и побежала на ждущий крик отца императора. Означенная клятва было, по-видимому, заявкой на будущее с обозначением, как территории, так и субъекта князя Константина Николаевича. Да уж, дожили! Впрочем, женщины всегда метили мужчин, не так, как кошки и собаки, но тоже очень крепко и на века. Крепись, князь, худшее, возможно, еще впереди!
А пока он все-таки отправился домой, в дом, полученный милостью императора Николая Павловича, к жене, появившейся, в общем-то, благодаря ему же, хотя и опосредствованно. А что поделать, монарх Божьей милостью, Самодержец Всероссийский!
Дома его встретила, как всегда, жена Елена Федоровна, такая милая и хорошенькая, что попаданец только вздохнул.
Жена вызывала любые чувства, от похоти до жалости, но только не страстную любовь. И ведь сама понимает, что нет них любви, а пошла под венец, а потом в семейную кровать.
А может, ну его на фиг, эту любовь, дети и так будут, а союз их скреплен Богом и церковью. Небесного Господа Константин Николаевич, не смотря ни на что, не верил и кары его не страшился. А вот юридических канонов современного ему государства XIX века он как-то считал необходимым придерживаться. Все же вторую жизнь стоял на го страже. И пусть все это же время видел, какое оно к нему коварное и холодное, но преломить себя не мог.
Поэтому и эмоциональный крик души продолжения не имел. Константин Николаевич коснулся губами щеки жены. Сухо и безэмоционально, но ведь поцеловал. И хватит этого, есть еще ночь.
Они прошли сначала в гардеробную на третьем этаже, а потом там же очутились в столовой. Слуг, слава Богу, было теперь много, хоть женщин, хоть мужчин, обслуживать оказалось легко, не надо было дергать свою жену. Единственно, на чем было споткнулся князь, это когда его благоверная решила посадить за их стол служанку Марфу. Пришлось настоятельно напомнить, что они оба дворяне, а он еще князь рюриковой крови. А Марфа, между прочим, из простого народа.
Нет, сам попаданец помнил, кто он такой в XXI веке, но в XIX столетии, при сословной монархии, респект надо выдержать, а то быстро дойдешь до революций 1917 года. Так что, сама делай, что хочешь, но меня в свои дела не запутывай по любому поводу!
Супруга моя, кстати, перечить не стала. Она вообще у меня очень здравомыслящая и спокойная.
На этом Константин Николаевич от неспокойных дум своих отвлекся, съел жаркое на грибной подливе, поинтересовался у супруги, от чего она сегодня такая какая-то лучезарная, аж как будто у ней какой-то внутренний огонь загорелся.
Ответ неожиданно оказался для Елены Федоровны очень трудным. Она потупилась, какое-то время молчала, рисуя только ей понятливые узоры. Наконец решилась, но начала издалека:
— Помнишь, Костя, на прошлой неделе у меня начал болеть живот.Я все подозревала грибы, которые мы ели. Ты хоть и говорил, что у тебя-то ничего не болит, значит, это не грибное отравление, но я по жизни понимая, что женщины и мужчины отреагируют по-разному, когда только женщины болеют, а когда и мужчины, послала за ведуньями и за повитухами…
Елена Федоровна остановилась, смущенно посмотрела на мужа. Константин Николаевич уже даже перестал вкушать, понимая, куда она клонит. Однако же, догадки догадками, а все же она должна сказать хоть пару слов, вдруг он ошибается, и она говорит о дизентерии.
— И значит… — поторопил он ее.
— Вскоре ты станешь отцом! — счастливо выпалила Елена Федоровна, — ты рад, милый?
Попаданец мысленно вздохнул. Чему, или, скорее, кому быть, кому быть, тому не миновать. За год после свадьбы они прошли от холодности и неприятия в интимной сфере до жаркой страсти и неумной любви, пожирающей их целыми ночами. Физиология у них, конечно разная, тут жена права, но процесс шел в одинаковую сторону. А князь уже понимал, здесь не надо было иметь опыт двух жизней, что может появиться в виде плода любви. Ребенок, естественно, они же живые люди.
Счастлив ли он? Наверное, счастлив. За годы жизни в двух столетиях у него так и не появилось ребенка. И пусть это от нелюбимой женщины, но это точно его с почти со 100% гарантией. И дитя не должен платить за отношения между взрослыми.
Он встал из-за стола, мягко, ласково, почти влюблено выдернул ее и закрутил в руках в темпе вальса. А Елена Федоровна в кои-то времена сама почувствовала себя на седьмом небе от счастья. Ее муж, наконец, ощутил радость с ней, своей нелюбимой женой. А, значит, это чувство появилось и у нее, так ведь?
Однако, теперь ей надо перейти и к другой вести, не очень веселой, надо сказать, особенно, для нее. Но она должна сказать, в этом ее долг, как женщины и поданной. Дождавшись, пока обуреваемые его чувства спадут, и он поставит ее на пол, Елена Федоровна, глядя на мужа толи с лукавством, толи со страданием, сказала.
